Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны
Кравцов решил оставить Кузьму на время в покое и поспешил со двора. Огрызок смотрел ему вслед, качая седой головой, и говорил еле слышно, упрекая вслед:
— А ботали, не опаздывает следчий. Да только и он — фраер, как все, других не файнее.
Катерина, не обращая внимания на сопротивление, унесла Кузьму в дом. Уложив на диван, обтерла лицо холодной марлей. Укрыв мужика, принесла чай:
— Пей, заморыш мой, недокормленный горемычный мышонок, бедолага моя сивая! Это что ж голову твою в минуты морозом прохватило? Ведь сколько пережил, а этого горя сердце не выдержало. Поспи, успокойся, — удерживала мужа на диване силой.
— Пойди, калитку закрой! Прошу тебя! И ворота! Чтоб никто не возникал к нам. Не терзал душу всяким трепом! Так хочется тишины! Есть ли она в свете! Иль только мертвым в подарок за жизнь дадена? — злился Кузьма неведомо на кого.
Катерина закрыла ворота и калитку. Убрала во дворе. Счистила кровь с порога, земли, со стены дома. Когда вернулась в избу, Огрызок курил папиросу за папиросой.
— Что так долго не вела Кравцова? Иль дрых, задрыга, в гостинице, как хорек?
— Чекистов арестованных допрашивал. Двоих. Я в это время и ворвалась. Он едва успел по дороге оперативникам крикнуть, чтоб в камеру вернули допрашиваемых. А те, что с ним приехали, поселковых к себе вызвали. Уж не знаю, о чем они там говорят.
— Сашку жаль. Все не могу поверить…
— Да погоди ты, может, не насмерть, может, ранил его бандюга? — успокаивала Катерина.
— Капеллан не промажет. Эта падла мокрил редко, но враз. Он дышать не оставлял, когда хотел ожмурить…
— А самого его кто убил?
— Сашка, — выдохнул Огрызок. И снова перед глазами вспыхнул, как наяву, последний миг схватки.
Кулак Чубчика, рванувшийся к скуле, скользнувшее от него лицо Капеллана, опустившего лишь на миг правую руку вниз. В следующее мгновение, его невозможно было предположить, оттеснив Чубчика всего на шаг, взмахнул рукой коротко. Никто, даже сам Чубчик, не приметил нож в руке Капеллана. Чубчик прервал его радость внезапно: пахан не ожидал ответного удара. Сашка заставил себя лишь на миг пережить, опередить смерть. Кузьме запомнились округлившиеся от удивления глаза Капеллана, застрявшее в горле ругательство и фонтан крови, обдавший обоих последним теплом угасшей вражды.
Сашка лишь мгновение держался за нож. Но рухнул вместе с Капелланом. Словно не удержался на ногах.
Огрызок погасил папиросу мимо пепельницы. Ведь и ему сегодня пригрозили схваченные милицией фартовые. И с ним постараются свести счеты сбежавшие или освободившиеся законники. Не только с ним, а и с Катериной. С нею, бабой, по закону «малин» учинят разборку…
— Ну уж хрен вам всем! — подскочил Огрызок и, одевшись, решительно направился к двери.
— Ты далеко настрополился? — ахнула Катерина.
— К Кравцову! — бросил через плечо Кузьма и торопливо шагнул за порог.
Игоря Павловича он нашел в милиции. Кравцов глазам не верил. Впервые, без вызова, сам Кузьма пришел в милицию. И попросил уделить ему несколько минут.
— Не стал бы я встревать в дела ваши. И все ж за Чубчика простить не могу. Век бы о том не трехал. Да приперло. Теперь слушай, следчий, — отвел Огрызок Кравцова в сторону. Заговорил тихо, так что никто из оперативников и следственной группы ничего разобрать не мог.
Игорь Павлович слушал напряженно, внимательно, стараясь не пропустить, не забыть ничего. Потом, взяв Кузьму за плечо, завел его в кабинет. Тот говорил:
— Теперь кенты должны кого-то паханом сделать. Без того не смогут. Скорее всего — Жабу. Он больше других подходит. Он знает всех. Ему больше других доверял Капеллан. Он в курсе всего. И о рыжухе. Ничем его не возьмете. Темнить станет. Психом нарисуется. Сам себе пасть иголкой прошьет в знак протеста против следствия. Яйцы к нарам себе прибьет. Чтоб на допросы не ходить. Силен в трамбовке. Но… Слабину имеет. Одна она у него. Мышей боится, козел, пуще смерти. Пару дней в такой одиночке — сам запросится на допрос. Расколется по самую сраку, лишь бы в другую камеру попасть, где мыши не водятся.
Кравцов кивнул понятливо. Кузьма продолжал, торопясь:
— Слабак средь этих кентов — один Головастик. На все, пропадлина, жадный. На кир, на баб, хамовку, положняк. Его свои пасут всегда, чтоб не лажанул. Хотя в «малине» держали, паскуду, за шестерку. Потому знает все и обо всех. Подслушивать любит каждого. Прикинется спящим и слышит, о чем пахан в другом конце барака с кентами шепчется. Локаторы у него особые. Сучьи какие-то. Его из-за них в «малину» взяли. Все знает про всех. Игорь Павлович запоминал сказанное, а когда Огрызок умолк, поделился:
— Знаете, Кузьма, золото, которое Капеллан украл с прииска, нашли. Вы оказались правы. У покойного пахана в телогрейке, в подкладе было вшито. Но не все. Пришлось привести Баруху. Собачонку приисковую. Она и живых, и мертвого обыскала. Всех вытрясла до капли
До последнего грамма. Даже из шапок заставила отпороть подклад. У мертвого к нижнему белью были мешочки с золотом пришиты, так и на те указала. Но где еще половина? То золото нам предстоит найти. И ваши подсказки, возможно, очень пригодятся мне. Они неоценимы, Кузьма.
— Мне уже терять в этой жизни нечего. Меня и в «малину», и из фарта Чубчик вывел. Хреновая, я вам скажу, эта штука, жизнь. Держаться за нее не стоит. И мне она давно опаскудела. Но вот Сашка… Он так не думал! А его убрали. Теперь у меня одна Катерина осталась. Случись что со мной, ни вступиться за нее, ни помочь ей некому. Так хоть вы, единственный, кто с нами Колыму пережил, не дайте ее в обиду, защитите бабу! Пусть хоть она живет…
— У Катерины через десять дней заканчивается ссылка. Я не открою особого секрета, если скажу, что готовятся документы на ее реабилитацию. Важно, чтобы они не слишком запоздали, застали бы вас в Сеймчане. Чтобы могли их взять с собой.
— Реабилитация? Да кому она нужна? Мы в деревню уедем. Где никто нас не помнит и не знает. Кому наплевать на наше прошлое. Где живет люд нынешним днем. Не заглядывая в исподнее соседа, без пересудов и зависти. Что ваша реабилитация бабе? Вернет пережитое, подарит хоть один день к жизни? Бумажка! Херня! Выдумка лидеров! — разозлился Кузьма.
— А вы Катерину спросите, нужна она ей или нет? Чего тут орать? Не я ее сюда отправил. За что меня упрекать, если сам был репрессирован? Но от того не срываюсь на всех и вся.
— Прости, Игорь Павлович! Но эта реабилитация уже колом в горле. Ну, вякни мне… ой, опять не то! Скажите, неужель за все эти годы не дошло, не сдох тот фраер, какой Катьку на Колыму упек?
— Таких катек тут, знаешь, сколько было? Немногие домой вернутся. Не все дожили. Где юристы, а где и ваш брат укорачивал жизни политическим. Мне тебе не стоит напоминать. А ведь каждый блатной считал долгом чести унизить, отнять последнюю пайку, а то и просто отправить на тот свет политического. Да и ты, если покопаешься в своей памяти, отыщешь немало подобного. Потому не воспринимаю твоих упреков. Ни тебе говорить, ни мне их выслушивать. Кстати, я на Колыме не столько от несправедливого приговора и неволи перенес, сколько от блатных. Хотя по отношению ко мне они были людьми, как считали все. Другим и вовсе несносно было. Ну, да стоит ли теперь ворошить прошлое? Будем жить днем завтрашним. Оно и легче, и лучше… Кузьма пошел домой, пристыженный за внезапную вспышку. А Кравцов вернулся к допросам, очным ставкам…
Вечером, когда следственная группа вернулась в гостиницу, Игнатьев спросил:
— Игорь Павлович, а почему вы подумали в тот день, что именно Капеллан сумел украсть золото из цеха, да еще таким примитивным способом? Почему самих женщин не заподозрили?
— Поводов много. Ну, первый, это тот, что самим работницам золото не вынести через проходную. Установлены приборы. Второе: когда в цехе много женщин, каждая на виду. И меж собой они никогда не найдут общего языка. Знаю, что в этом цехе идет у них негласная слежка друг за другом. Такое закономерно на этом предприятии. Да и чекисты подтвердили на допросах, что имеют на прииске своих осведомителей. И в этом цехе. Исключений нет. А потому украсть золото мог только посторонний. Конечно, обратил внимание на соседство магазина. Вот и вся разгадка.
— Главное теперь узнать, куда дели фартовые остальное золото? А, может, и нет его у них больше?
— Куда ж ему деться? Другое дело, что не при них оно. Не рискнули все взять. Но где-то они жили?
— Все проще. Гораздо проще, чем вы предполагаете. Вспомните показания Кузьмы. Перед моментом убийства Капеллан сказал Чубчику, что давно бы слинял с Колымы. Но не мог, покуда не выполнил решение воровского схода. Значит, после убийства законники сразу бы уехали.
— Не согласен. Ведь они пришли не к Чубчику, к Кузьме. За документами.
— Они бы их у него взяли.
— Как? Кузьма сказал им, что документы в милиции.
