Санкция на жизнь - Палий Сергей Викторович
Фактически, столкнувшись с Солнечной Y, живущей по несколько иным общественным и моральным законам, гигантская система санкций за считаные месяцы встала на грань падения в бездну анархии. Причем падения отнюдь не эволюционного, а самого что ни на есть революционного: с кровищей, народными соплями, залихватским уничтожением произведений своего и вражеского искусства и прочими сопутствующими ништяками.
Общество с каждым днем все глубже проникалось вольномыслием. А некоторые его представители даже сочувствием к Игрекам – и пропаганда СМИ, которые, в лучшем случае, выставляли тех первобытными варварами, не помогала. Люди оправились от первого шока знакомства с соседями– близнецами и стали постепенно задумываться над самым простым вопросом, известным еще с пещерных времен: а кто, блин, круче живет? Большая политика и высокопарные лозунги им были до фонаря. Ведь люди по нутру – существа примитивные и закону вселенской энтропии подвержены с кучей поправок на происхождение вида; они, в конечном итоге, оперируют наипростейшими категориями.
Целостность системы санкций оказалась под серьезной угрозой идеологического краха.
Махина, бесперебойно работавшая на протяжении многих десятков лет, налетела на другую махину, шестеренки у которой вертелись в противоположном направлении. И – бабах-ебымс! А при таких чудовищных столкновениях, как правило, уцелеть может только одна махина. Или же вообще – всё вдребезги…
Стас замер в пилотском кресле от нахлынувших мыслей. Он внезапно посмотрел на происходящее со стороны и содрогнулся от увиденной внутренним взором картины.
Жуткой и бессмысленной.
Его мир балансировал на грани катастрофы, перед которой ядерная зима или пандемия смертельной болезни – детские забавы. И бояться стоило уже сейчас, а не через десяток лет, когда Солнечные, если верить чудаковатому ботану Уинделу, столкнутся физически.
Его мир… Забавное словосочетание…
Только вот где он – этот пресловутый его мир?
Тот, который остался за плечами? В котором – детство и молодость, проведенные на светлых, чистых, правильных московских улицах?
А может – тот неухоженный свинарник, где все делается «от балды» и никто слыхом не слыхивал о каких-то там санкциях?
Может, тот мир, в котором он на короткий миг познал… любовь? Иначе зачем он туда возвращается? Возвращается с той самой минуты, как расстался с Верой. Рвется назад всем сердцем, мерно пульсирующий ком которого вдруг врезался в острое стекло и рассекся на лоскуты… Как мало, оказывается, было нужно, чтобы стереть из памяти и условных рефлексов тщательно прививаемое чувство непостоянности отношений. Насаждаемые в течение многих поколений правила очередных и внеочередных супружеств обрушились, стоило лишь единственный разочек вписаться сердцем в разбитое стекло.
О как. Все элементарно.
В мире санкций, где Нужный родился и вырос, очень не хватало разбитых вдрызг стекол…
«Стас, расчетное время входа в Точку минута, – проговорил где-то далеко-далеко Илья. – Что-то ты разнервничался. Успокойся, у тебя сердце сейчас из скафандра выскочит. После перехода я какое-то время не смогу тебя вести. „Данихнов“ появится в системе Игреков только через час… Ты уж будь там аккуратен».
– Ша-шкх… кгхм-хм… – Нужный прокашлялся. В горле пересохло. – Шато, ты чего меня лечишь, будто я первый день в космосе? Умерь отцовский пыл.
«Расчетное время входа – полминуты. Инерционный полет в пределах допустимого коридора. Все бортовые системы работают в норме», – сухо проговорил Илья после недолгой паузы.
Видимо, Стасу все же удалось окончательно его обидеть. Что ж – тем лучше: не будет рассчитывать на дружбу по возвращении. Наверное, это жестоко, но Нужный просто не мог дать Шато ни понимания, ни сочувствия – он давно перерос рубежи всех допусков взаимного соответствия.
Он выпал из системы.
Как разогнутая скрепка, которая больше не в силах была удерживать целый мир, готовый к переменам. Ведь на самом деле где-то глубоко внутри мир этот уже давным-давно стал иным…
На увеличенном оптикой изображении было видно, как корпус Militeuro-4 покрылся мельчайшей рябью и стал полупрозрачным. Ближайшее пространство во время прохода корабля сквозь Точку со стороны выглядело пугающе: искаженная метрика выгибала черты корпуса, превращая громаду фрегата в жалкий комочек пластика и стали, сминая его неведомой силой и бросая в другой уголок галактики.
«Фрегат прошел. Остаточное излучение в норме».
Нить, связавшая две Солнечных системы, натянулась на неуловимый миг, пропустив очередную порцию материи, и вновь ослабла.
«Теперь – яхта».
Еще одно короткое натяжение.
«Арьергард – через пятнадцать секунд, – пробормотал в эфир невидимый дисп. Шато больше не встревал, и Стасу от этого было немного легче, ведь он вовсе не имел к Илье личной неприязни. – Пилотам „Янусов“ – приготовиться. Борт JU-22-4, у вас недопустимые биометрические показания. Слышите меня, пилот? Говорит дежурный диспетчер российской боевой станции „Эфа“, пилот борта…»
В бедро кольнуло жало инъектора: видимо, медицинская система корабля все-таки решила вколоть порцию стабилизатора…
Нужный встряхнулся.
До Стаса наконец дошло, что дисп обращается к нему.
– Я пилот борта JU-22-4. У меня все в порядке, диспетчер.
«Ведомые, приготовиться к перестроению по схеме „кленовый лист“, – рявкнул в наушниках Тюльпин. – В пространстве Игреков будьте предельно внимательны. Возможны провокации и прямые атаки истребителей противника».
Стас ввел программу перестроения и приготовился к переходу.
«Спокойного вакуума, пилоты», – донеслось последнее напутствие диспа с «Эфы».
Уже когда секундомер обратного отсчета мелькнул перед глазами зелененьким нулем, и окружающий космос подернулся сеточкой едва заметных дисторционных волн, Тюльпин негромко произнес в ответ:
«А вот это, любезный, на вряд ли».
И сумбур, хозяйничавший в мыслях Нужного на протяжении последнего часа, исчез.
Солнечная система Y. Точка перехода. Радиус 0
В наушниках тикало. Датчик радиации неторопливо отсчитывал свой размеренный ритм. Телеметрия показывала незначительное увеличение систолического давления, легкий гормональный шок и первичные симптомы самой обыкновенной простуды.
Простуда – это плохо. Не хватало еще в карантин по возвращении на «Данихнов» попасть…
Их эскадрилья вышла из переходного коридора на инерционном полете. Лишь после пересечения условной границы «нулевого радиуса» Тюльпин позволил врубить гравитонники для маневров. Параллельно шла перенастройка навигационных программ на новые звездные привязки: ведь корабли оказались мгновенно перемещены на пару десятков световых лет, и небесные координаты чуточку поменялись.
Местные диспетчеры в эфире не обозначились.
Это настораживало. Обычно диспы с обеих систем регулировали траффик в переходном коридоре и в пределах сферы нейтралитета…
Тюльпин вышел на связь с капитаном Militeuro-4 и уточнил курс, затем переправил коррекционные пакеты пилотам.
«Держите строй. Следуйте точно по курсу сопровождения: на шесть с половиной выше орбиты Марса, в пределах первого разделительного коридора. Следите за обстановкой в оба, особенно когда из сферы нейтралитета выйдем. И антирад сожрите, а то яйца отвалятся», – коротко скомандовал он в эфир.
Стас отстегнул шлем от горловины скафандра, снял сенсорные перчатки и положил все это справа от себя на теплый блок компрессора регенерации атмосферы. Вытащил из нагрудного гермокармана блистер с пилюлями, выводящими из организма радионуклиды, выдавил одну штучку на ладонь, отправил в рот. Запил минералкой из плотного полиэтиленового пакета с клапаном.
После прохода через Точку корабли слегка фонили в гамма– диапазоне, поэтому приходилось принимать штатные меры безопасности. А инъектор, встроенный в скаф, противорадиационные препараты не колол. Зато дозу антибиотиков от простуды Нужный получил, о чем свидетельствовали легкий укус в бедро и скупая строчка от бортовой биометрической программы на основном дисплее…
