Егор Овчаренков - Последний бросок на запад
Капитан вытер губы и поинтересовался у переводчика, что же имеет в виду русский.
— Я говорю молодец, — пояснил Чернышев. — Еще немного практики — и будешь совсем как русский!
— А-а… — немного придя в себя, кивнул капитан.
Кавьель, сочувственно посмотрев на капитана, предложил тому сигарету.
— На, закури. Мне после граппы всегда курить хочется…
Капитан, лицо которого из бледного стало зеленым, сунул в рот сигарету и потянулся за зажигалкой. Схватив ее, он только с третьей попытки попал концом сигареты в пламя.
«Да, — подумал Чернышев. — Этот пить никогда не научится».
— Ты, может быть, пойдешь спать, завтра рано вставать, — сказал Кавьель, положив начальнику руку на плечо.
— Да… Завтра рано вставать, а мне нужна светлая голова…
И с помощью лейтенанта он направился к двери.
— C’est un si brave et excellent homme, notre bon Chernusov…[5] — попрощался он, остановившись у порога.
Чернышев помахал ему рукой.
— Да, видимо, так пить может только русский… — заметил Кавьель, когда вернулся.
— Это потому, что в России бывают сильные морозы, — через переводчика пояснил Вадим.
Поняв, что настал благоприятный момент выяснить свое будущее, Чернышев через переводчика обратился к французскому офицеру, когда они выпили еще по рюмочке.
— Кто будет проводить расследование?
Кавьель пожал плечами и сказал, а хорват услужливо перевел:
— Господин лейтенант говорит, что это — не в его компетенции. Он утверждает, что через два дня приедет полковник Янтолич, он решит, что с тобой делать.
— А где он сейчас?
— В Жепе, — ответил Кавьель через хорвата. — Все решают, кому какой кусок земли должен принадлежать.
— Это война, на мой взгляд, вообще никогда не кончится…
— Ну почему же, — возразил француз. — Силы хорватов увеличиваются, плюс сухопутные войска НАТО скоро подключатся… Умиротворим мы вас всех.
— Если бы не босняки, то, может быть, все уже успокоилось бы, — блеснул своими познаниями политической обстановки Чернышев. — Это они держат всю линию фронта в напряжении. А союз хорватов и босняков больше на бумагах, чем на на самом деле, видел я, как они друг друга любят! Сербам сейчас вообще выступать не с руки — им бы свою территорию как-нибудь удержать. Сербам, конечно, следует крепко дать по башке, но и о мусульманах не забывать. Они вечно всем недовольны.
— Это уж точно… — от себя согласился переводчик хорват и перевел слова Чернышева Кавьелю.
Видимо, француз все больше и больше проникался симпатией к этому темноволосому русскому, и потому поинтересовался: как же он, Вадим Чернышев, попал в Боснию?
Чернышев сам разлил по рюмкам граппу, закурил и только после этого ответил:
— Деньги. Все дело в деньгах… Понимаешь, моя подружка попала в большие затруднения, — он посмотрел в глаза французу и принялся вдохновенно врать. Хорват едва поспевал переводить: — Ну, я одолжил денег, дал ей… Теперь отдавать надо, а меня с работы выгнали… Ну вот я сюда и приехал, чтобы долг отработать.
— Как! — удивился француз. — Ты рискуешь здесь жизнью ради того, что бы помочь своей подружке?!
Чернышев скромно опустил глаза.
— И когда тебе надо отдать деньги? — спросил Кавьель.
— Через три недели… Боюсь, что не успею.
Лейтенант покачал головой.
— Это уж точно, не успеешь… А они хоть у тебя есть?
— Что?
— Деньги.
— Да, — обрадовавшись, что разговор направляется в нужное русло, ответил Вадим. — Слушай, господин лейтенант… У меня есть к тебе очень конкретное предложение…
Хорват удивленно вскинул брови — вот уж не ожидал он, что от этого арестованного наемника может последовать какое-то «конкретное предложение».
— Что? — заинтересовался француз.
Вадим понял — сейчас или никогда. Сперва он попросил отправить отсюда переводчика, что и было исполнено. Лицо француза стало необычайно серьезным, кажется, он поверил, что с этим рослым славянином можно иметь дело.
Когда хорват удалился, Чернышев взял со стола авторучку и лист бумаги и нарисовал на нем 5000 $, знак равенства и разорванные цепи — мол, столько он может заплатить за свое освобождение.
Вне всякого сомнения, Кавьель отличался сообразительностью — он сразу же понял, о чем идет речь.
И подумал, что если русский не блефует, то у него и побольше можно выбрать, коли сразу предложена такая большая сумма. Положение Чернышева было не из лучших и блефовать ему не с руки..
Кавьель хитро и выжидательно посмотрел на русского и задумчиво почесал нос.
Взяв со стола ручку, он нарисовал на листе бумаги вопросительный знак, это, вне всякого сомнения, могло означать: «Сомневаюсь я. Да и риск слишком велик».
Чернышев, увидев заинтересованность француза, начал действовать по принципу «куй железо, пока горячо».
— Шесть тысяч! А может быть, и семь… Надо посчитать, сколько у меня есть…
И он принялся старательно выводить на бумаге цифры выкупа.
Лейтенант поморщился, изобразив на своем лице недоверие, а потом, в свою очередь, нарисовал еще один вопросительный знак, что, наверное, означало: «Ты требуешь невозможного! Ты знаешь, что мне за это будет?»
Чернышев нарисовал огромную единицу с четырьмя нулями, для пущей убедительности добавив большой знак.
Француз поморщился и произнес: «ки». Вадим принял это за проявление недовольства.
— Пятнадцать! Но это все, что у меня есть… Пятнадцать тысяч долларов!
Теперь первый нолик был исправлен на пятерку.
Кавьель задумался. Пятнадцать тысяч. долларов, то есть семьдесят пять тысяч франков — очень хорошие деньги. Это большие деньги… А что ему будет, если этот русский, вина которого пока еще не доказана, хотя хорваты взвалили всю вину на него, сбежит? Да ничего ему не будет! Ну, выговор начальство объявит… А семьдесят пять тысяч франков останутся.
Для дальнейших переговоров вновь понадобился хорват — его в очередной раз вызвали в помещение. Видя его понурость, француз сунул ему купюру в десять франков — чуть меньше двух долларов, но хорват, как ни странно, очень обрадовался этой подачке.
— А у тебя точно есть эти деньги? — спросил француз, пристально посмотрев на Чернышева.
Хорват перевел, а бывший омоновец утвердительно закивал головой.
— Точно, точно! Я все, что заработал, откладывал… Подружку выручать надо…
Француз засомневался:
— Стой, как это у тебя получилось? Платили тебе здесь в дойчмарках, а ты предлагаешь доллары…
— Так я как заработаю, так сразу поменяю на доллары… У нас там в России больше доллары в ходу, чем марки…
— Да? — недоверчиво переспросил Кавьель. — Предложение очень заманчивое, но опасное… Ладно, черт с тобой! — решился он. И, чтобы не посвящать переводчика во все подробности, сказал так: — С одним условием. То, что надо мне, я хочу получить сегодня. То, что надо тебе, ты получишь только завтра. Точнее, в ночь с завтра на послезавтра.
— Подходит! — обрадовался Вадим. — А когда мы поедем?
— Сейчас и поедем.
— Сейчас?!
— А почему нет? Или ты уже на попятную?
— Да что ты…
Заветную сумку с деньгами Чернышев нашел быстро. Не зря же он так старательно ее прятал и запоминал место!
Вот она, такая большая… И вовсе не тяжелая!
Вадим дернул замок молнии, засунул туда руку, Нащупал плотные пачки… Аж на душе полегчало… Все-таки как старательно ни прячь, а риск, что кто-то случайно наткнется, все равно остается.
Вынул из нее три упаковки пятидесяток, засунул их в карман и пошел назад, в сторону двух огней — фар автомобиля, где сидел в тревожном ожидании лейтенант Кавьель.
«А может быть, смыться прямо сейчас? — промелькнула у Чернышева мысль. — И денег отдавать не надо… Нет! Если найдут, тогда точно убьют…»
Пройдя еще два шага, Вадим остановился, задумался. Потом опять открыл сумку и, оглядевшись по сторонам, стал лихорадочно доставать из нее деньги и засовывать их куда только можно — четыре пачки уместились в кармане куртки, четыре — в карманах брюк, три положил в трусы. Усмехнулся — надежное место… Остались еще две… Их он завернул в тряпку, которая лежала в сумке.
— Поехали, — сказал он Кавьелю, хлопая дверцей машины.
Француз вопросительно посмотрел на пленника и спросил на интернациональном английском:
— Yes?
— Ес, ес, — гордо ответил Вадим, развязывая тряпку. — Двадцать тысяч! Пятнадцать тысяч тебе, как договаривались…
Кавьель дрожащими руками схватил стопку денег. Так много наличных в руках у него никогда в жизни не было. Начал пересчитывать, слюнявя кончики пальцев. Сто пятьдесят сотенных купюр. Пятнадцать тысяч долларов! И опять перевел на франки — семьдесят пять тысяч, даже немного больше…
— Поехали! — повторил Чернышев. — Не надо, чтобы нас кто-нибудь здесь заметил… Кстати, можно, я за руль сяду? Никогда джип не водил.
![Айзек Азимов - Последний вопрос [Последняя проблема]](/uploads/posts/books/55996/55996.jpg)
