Бехеровка на аперитив - Корецкий Данил Аркадьевич
Старший полицейский кивнул своему подчиненному. Сыщик с мрачным лицом громилы достал наручники.
Вот те на, как все обернулось! Мысли лихорадочно пробежали сквозь аналитический фильтр мозгового компьютера. Есть только одно объяснение: Мария рассказала о подозрительном незнакомце у меня в номере, и я превратился в единственную ниточку, за которую могут потянуть следователи…
Образ Марии вызвал цепочку ассоциаций.
– Но как же так? – растерянно сказал Поленов. – Мне утром надо сдавать мочу…
– Надеюсь, кровь вы сдавать не собираетесь? – спросил громила.
В его устах вопрос прозвучал довольно двусмысленно. Оставалось только протянуть руки. На моих запястьях наручники защелкнулись совершенно свободно.
Обыск в номере занял не больше часа. Создавалось впечатление, что его производят для проформы. Только круглый идиот может совершить двойное убийство рядом со своей комнатой, потом вернуться, положить оружие под подушку и спокойно лечь спать. Но полиция действовала по типовой схеме – так, как положено в подобных случаях. И наверняка отчитывалась, что розыск ведется успешно и уже даже задержан подозреваемый…
Потом меня привезли в участок, прижали ладони к горячей парафиновой пластине и ею же обернули сверху. Через несколько минут пластину сняли и упаковали в полиэтиленовый пакет с моей фамилией.
– Это парафанго? – спросил наивный Поленов. – Но я не жалуюсь на суставы…
Полицейские усмехнулись столь явной глупости. Действительно, происходящее напоминало парафинотерапию – так в «Супериоре» лечат артрит. Но на самом деле процедура не имела отношения к лечению, а объяснить ее смысл временно задержанному никто не посчитал нужным.
Но я и сам знал, что это. Парафиновый тест на обнаружение следов выстрела: микрочастиц пороха и гремучей ртути капсюля. За Геннадия Поленова взялись всерьез.
Представитель российского посольства пришел на следующий день: молодой человек в строгом костюме и с таким же строгим лицом. На нем должна была читаться готовность всеми силами отстаивать интересы попавшего в беду соотечественника. Но если эта готовность и была написана, то невидимыми чернилами. Визитер больше походил не на защитника, а на обвинителя. Он не представился, не протянул руку и даже не поздоровался.
– У вас есть претензии к условиям содержания? – и тон был строгий, прокурорский.
– Нет. Камера светлая, чистая, есть горячая вода, даже душ. И не воняет, как на скотобойне. Не то что у нас…
Молодой человек едва заметно поморщился.
– Вы бывали в российских тюрьмах?
– Приходилось по делам службы. Это просто живодерни…
Он поморщился еще раз, более явно.
– Думаю, вам лучше воздержаться от подобных оценок. Значит, претензий нет? Тогда распишитесь вот здесь.
– Есть. Я незаконно задержан. И приличные условия содержания не оправдывают этого факта!
Представитель консульства вздохнул и стал собирать свои бумаги.
– К сожалению, мы не можем вмешиваться в процедуры судопроизводства. Советы, юридические консультации – другое дело. Кстати, вы располагаете средствами на адвоката?
– Располагаю, – кивнул я. И, подчеркивая каждое слово, добавил: – Сообщите обо мне Константину Константиновичу.
– Кому? – вскинул брови защитник российских граждан за рубежом.
– Константину Константиновичу! – значительным тоном повторил я.
На условном сленге так называлась резидентура. И этот сленг обязательно доводился до каждого нового сотрудника дипломатического представительства на первом же инструктаже. Услышав кодовое имя, любой «чистый» дипломат вытягивается в струнку и берет под козырек. Но, похоже, что молодой человек слышал этот оборот впервые. Может, он не проходил инструктаж?
Исключено! Или у него настолько дырявая память? Не может быть! Но факт налицо…
– Я прошу сообщить обо мне Константину Константиновичу! – гипнотизируя взглядом визитера, в третий раз произнес я. – Это ваш коллега в посольстве!
Но магические слова по-прежнему не произвели никакого впечатления.
– Вы что-то путаете, – холодно сказал представитель посольства. – Я не знаю никакого Константина Константиновича. И у нас нет ни одного сотрудника с таким именем!
Я поманил его пальцем, перегнулся через стол к подставленному уху и выплеснул все владеющие мною чувства в яростном шепоте:
– Нельзя забывать инструктажи, болван! Сообщи разведке! Ты понял?! Прямо резиденту!
Наступила короткая пауза. Лицо молодого дипломата покраснело и расцветилось целой гаммой переживаний. Как после прикосновения горячего утюга к чистому листу, на нем медленно проявляются буквы тайнописи, так на округлых щеках, узком, с ямочкой, подбородке, выпуклом чистом лбу, округлом, «картошкой» носе, в небольших карих глазах, чуть оттопыренных ушах, да и во всем облике визитера проступила отчаянная готовность изо всех сил защищать права и интересы столь осведомленного россиянина.
– Конечно, господин Поленов! Я все сделаю. Все, что от меня зависит!
– Итак, пан Поленов, парфиновый тест дал положительный результат! – Следователь напоминает сушеную тиходонскую таранку, хотя нет – скорей астраханскую воблу: она меньше и костистей. Старомодные массивные очки из черной пластмассы его явно не украшают. Но сейчас он доволен и чувствует себя полноценным донским рыбцом.
– Не может быть! – вполне искренне восклицаю я. – Это какая-то ошибка! Просто ерунда…
– Увы, увы, пан Поленов, никакой ошибки тут нет, – возомнившая себя рыбцом вобла лучится самодовольством. – Удивляет другое: количество частиц пороха на ваших руках. Такое впечатление, что вы стреляли целый день! Во всей Чехии не совершается столько преступлений с использованием огнестрельного оружия…
Щелк! Все встало на свои места!
– Подождите, подождите! Я действительно много стрелял – в тире! Он здесь, на горе! Там еще кафе «Стрельница»! А бармена зовут Иржи, он же инструктор, у него волосы собраны косичкой, а в ухе серьга! Спросите у него, он меня хорошо запомнил, мы даже вместе выпили кофе с бехеровкой!
Излучение самодовольства потускнело, но не исчезло.
Следователь поправил очки.
– Значит, налицо «наложение фактов», только и всего. – Голос у него скрипучий, подходящий для засушенной в камень воблы. Рыбец бы говорил по-другому – глубоким баритоном, вальяжно, уверенно и неспешно.
– Стрельба в тире – не алиби. Она не мешала вам сделать вчера еще четыре выстрела…
– Извините, это не факт, а предположение! – перебил я. – Какие факты изобличают меня в столь тяжком и совершенно беспричинном преступлении?
– Пока еще вы не изобличены, а только подозреваетесь, – проскрипел следователь. – И я не обязан раскрывать вам доказательственную базу… Расскажите о целях вашего приезда, о времяпрепровождении, контактах…
– То ж про то ж – за рыбу гроши, – по-русски произношу я любимую присказку своей бабушки. – Почему я должен рассказывать о своей личной жизни? Разве я совершил какое-то преступление? Вы же сами говорите, что я только подозреваемый… Я протестую!
Сквозь квадратные очки на меня смотрят внимательные глаза. Очень внимательные. Так профессиональный биолог рассматривает совершенно неизвестную науке особь, неожиданно попавшую в рыбацкие сети. Молчание затягивается.
– Вы очень грамотный человек, пан Поленов, – наконец говорит он совсем другим голосом. – Впрочем, это не удивительно – ведь вы не простой преступник…
– Я вообще не преступник, – быстро вставляю я.
– И очень непростой человек…
– А какой? Золотой, что ли?
Следователь пожимает плечами.
– Лично я рад, что работать с вами будут другие люди.
Я напрягаюсь.
– Какие люди? Это что, угроза?
– Нет, конечно. Просто констатация факта. Прощайте, пан Поленов!
Он трогает кнопку вызова конвоира и кивает вошедшему вахмистру. Тот с привычной легкостью надевает на меня наручники и ведет в отвечающую всем европейским стандартам камеру.
