Виктор Степанычев - Мое имя - Воин
Мозг мгновенно выдал информацию об этом редком и сложном средневековом самурайском комплексе. Он был основан на постоянном вращении катана и практически непредсказуемых выпадах и рубящих ударах. То, что Роткевич мог изображать подобное не легким мечом, а тяжелым артиллерийским палашом, вызывало определенное уважение к его силе и ловкости.
Сознание также подсказало, что против «стрекозы» настоящего мастера защиты нет и противостоять ей может лишь «стрекоза» равного по мастерству фехтовальщика. Другие стили и приемы были беспомощны перед этим малоизвестным и грозным способом владения мечом. А еще Петра порадовало, что мозг не только проинформировал его, но и дал импульс мышцам, которые отозвались готовностью исполнить эту грозную «стрекозу».
«Кеньютсу» — искусство боя на мечах — не допускало суеты и строго разделялось на этапы: от «сучи» — возможности начать поединок, до «заншина» — окончательной победы. Начало боя было скомкано, поэтому Петру потребовалась дополнительная концентрация для вхождения в бой.
Используя секундную паузу в схватке, он сделал несколько глубоких вздохов и почувствовал, как руки наливаются силой и гибкостью сжатой пружины. Петр медленно поднял саблю и, резко бросив, закрутил ею такую же эффектную карусель, рисуя два конуса — крылья «стрекозы».
Изумленный Роткевич, увидев это, на мгновение замедлил ход своего клинка, но сразу же восстановил ритм и решительно двинулся к сопернику. Шаг, еще один… Звон встретившейся стали перерос в сплошной гул. Сабельные удары гулкой дробью рассыпались по огромному кабинету.
Встретились достойные соперники. Однако владение мечом не являлось определяющим. «Стрекоза» сама по себе была не более чем высокой техникой боя и приносила победу, лишь став искусством, слив в единое целое мощь стали и душу человека.
Изучая противника, Петр кружил по кабинету. Клинки все так же звонко пели, встречая друг друга. Со стороны могло показаться, что бой в самом разгаре, однако это была только прелюдия к нему. Описав два полных круга, Петр ощутил, как мозг и мышцы входят в то состояние, которое можно назвать гармонией.
Без особого труда Петр ускорил трепет крыльев «стрекозы», внимательно наблюдая, как Санни начинает терять темп и совершать ошибки. Роткевич или не вошел в подобное состояние, или просто не понимал сущности данной школы и искусства боя на мечах.
Близился заключительный этап схватки, решаемый несколькими ударами. На обострение пошел Роткевич. Его клинок вылетел из конусов-«крыльев» и, блеснув двойной молнией, попытался поразить Петра сначала «стрижом, летящим к солнцу», а потом «малым крестом». Это были приемы средней сложности, причем выполненные неряшливо. «Стриж» улетел по кривой эвольвенте, а вертикальная линия «креста» вообще смазалась.
Без труда парировав удары, Петр перешел в атаку и повторил, будто инструктор на тренировке, те же приемы, только в классическом исполнении. Роткевич с трудом отбил саблю противника в летящем к нему «стриже» и сделал грубейшую ошибку, развернув корпус и отшатнувшись от «малого креста». Рука Петра автоматически пошла на поражение, и только в последний момент он сумел сдержаться, изменив полет клинка, и не снести Санни голову.
Он словно бы очнулся от сна. Войдя в смертельную схватку, Петр до конца так и не поверил в неизбежность. Его сущность до конца не приняла непреложный факт, что Роткевич хочет убить его. Но это было именно так. И он сам секунду назад едва не убил Весельчака Санни. И сном это не являлось.
Петр бросил взгляд на Слуцкого, словно ища у него поддержки. Вот сейчас Вилен Владимирович поднимет руку и властно, как это он умеет делать, скажет, что бой закончен. Однако Петр разглядел в нем не более чем животный интерес к тому, что происходит. В глазах генерала Петр увидел уверенность, что лишь один из бойцов выживет в этой схватке. И это было тем неизбежным, в которое он не мог поверить.
Петр почувствовал, что в нем начинает закипать злость. Что, господин Слуцкий, решили устроить гладиаторский турнир? Корриду? Организовать театр восточных единоборств? Ну так получите, сударь, по полной!
Сталь в его руках ускорила вращение, но тут же ударилась о сталь, и боль пронзила его левый бок. Секундное отвлечение не прошло даром. Реакция у Роткевича была великолепной. Он успел поймать роковую паузу и, резко выкинув вперед палаш, пробил защиту. Если бы Петр в этот момент не вывел «стрекозу» на режим, клинок, без сомнения, пробил бы ему грудь. Сабля, ударив по летящему к нему лезвию, увела острие палаша влево и вниз.
Не прекращая вращения сабли, Петр свободной рукой ощупал бок. Ранение было поверхностным. Палаш располосовал свитер и нанес неглубокую царапину.
Что подстегнуло его: внезапно вскипевшая злость или это ранение? Боль отступила, ей на смену явился холодный разум и расчет. Взглянув в глаза Роткевича, он вдруг обнаружил, что яркий огонек радости маленькой победой внезапно сменился желтизной разочарования, которое постепенно стало прирастать обреченностью и ужасом. Неожиданно зрачки Весельчака Санни стали проваливаться в бездонную яму неизбежности. Глаза подтвердили только что вынесенный ему приговор.
Рука Петра наращивала темп. Крылья «стрекозы» постепенно теряли прозрачность и невесомость, превращаясь во вполне осязаемую субстанцию. Петр шагнул к напрягшемуся Роткевичу. Санни, готовясь его встретить, отчаянно закрутил клинок. Сабля Петра, уже готовая столкнуться со сталью палаша, зло сверкнув, молнией вырвалась из двойного конуса крыльев «стрекозы». Совершив абсолютно немыслимый полет и при этом ни разу не соприкоснувшись с клинком противника, она нашла брешь в защите. Острие сабли нарисовало сложнейшую фигуру… и медленно опустилось к полу.
Рука Роткевича закрутила клинок медленнее и медленнее, вдруг упала вниз. Ладонь бессильно отпустила рукоять, и палаш, гулко ударившись о паркет, покатился в сторону. На лице Весельчака Санни появилось выражение безмерного, почти детского удивления. Он на секунду застыл, а затем, чуть качнувшись, плашмя рухнул на пол. Кровь хлынула из глубоких ран на груди и шее.
«Вот и все… — мрачно констатировал Петр. — Против «плетеного креста» защиты нет. «Заншин» — окончательная победа…»
Глава 12
Ниже уровня канализации
— Великолепно! — неожиданно ударил в уши громкий возглас.
Слуцкий поднял взгляд от распростертого на полу Роткевича на Петра:
— Я никогда не видел ничего подобного. Вы, Петр, — гений! Это настоящее искусство!
— Это убийство в целях самозащиты, — устало уточнил Петр. Ему совершенно не понравились глаза генерала, светившиеся явной паранойей. — Я могу идти? Надеюсь…
— Не надейтесь! — перебил его Слуцкий. — Неужели вы, любезный, думаете, что я отпущу вас после того, что вы услышали здесь?
— Надеюсь! — повторил Петр уже утвердительно.
— Нет, нет, — быстро сказал Слуцкий. — Это невозможно. И еще… Я не могу отказать себе в удовольствии. Скоро мы продолжим…
Он шагнул к столу и сунул руку под столешницу. Петр не успел помешать ему. Без сомнения, Слуцкий нажал на кнопку, вызывая охрану. Петру совершенно не пришлись по душе последние слова Вилена Владимировича о продолжении и его чересчур блестящие глаза. Похоже, у отставного генерала на почве искренней любви к боям без правил рассудок поехал окончательно. Надо было что-то предпринимать. Желание было искреннее, как у попугая в старом еврейском анекдоте: хоть чучелом, хоть тушкой, а отсюда уматывать надо.
Несмотря на то, что Слуцкий поднял тревогу, шанс для бегства оставался. Дверь заперта, ключ лежит в кармане у мертвого Роткевича. Можно сыграть спектакль с взятием заложника. Сабля, которой он дрался с Санни-Сапсаном, в крови и потому вид имеет ужасный. То есть впечатление на бодигардов она произведет неизгладимое. Главное, не задерживаться в здании, чтобы не оказаться в ловушке. Аллюром на выход со зверским оскалом, криками, саблей наперевес и бледным Слуцким под мышкой. Машину к подъезду, а там — как карта ляжет…
Однако блестящим планам Петра сбыться не удалось. И штурма кабинета не случилось. В дверь не ломились, тараном ее не били и решетки с окон бульдозером не срывали. Петр даже не успел толком среагировать. Он еще стоял посередине кабинета, планируя, как будет уходить от погони, когда неслышно щелкнул замок, и через дверь, умело прикрывая друг друга, влетели четверо крепышей в камуфляже, вооруженные карабинами «Сайга» с укороченным прикладом.
Для непосвященного эта игрушка вид имела один в один с нарезным и вполне боевым «АК-74», а потому внушительный, хотя и являлась по определению охотничьим оружием. И российские спецслужбы давно уже начали использовать «Сайгу» при проведении операций в закрытых помещениях, чтобы избежать рикошета, опасного как для обороняющихся, так и нападающих. А по поводу эффективности особо сомневаться не приходилось. Не сильно отличались результатом полученные в живот пуля калибра 5,45, выпущенная из нарезного «калаша», и заряд картечи…
