Джеральд Браун - Империя алмазов
– А может, одним прекрасным утром женщина разводит костер до небес, а мужчина писает на него, чтобы погасить.
– Ты просто ужасен, – засмеялась она.
– Противоположности сходятся, – провозгласил Чессер. Вокруг них был поросший высокой травой склон Эгли – одна из пологих гор в окрестностях Гштада. Лежавший далеко внизу город казался кучками осадка на дне огромной вазы. Повсюду были видны прямоугольники желтеющих полей; дороги напоминали ручейки, бегущие неведомо куда.
Они взбирались наверх. Последние полмили подъем был довольно крутым, и ноги Чессера уже немного ныли. Он был рад, что Марен не захотела карабкаться на самую вершину. Они сидели в шести-семи футах друг от друга. Она купила книгу о русских медиумах и экстрасенсах, которую сейчас раскрыла наугад и, казалось, была полностью поглощена чтением. Пока не сказала:
– В Бали едят цветы.
– Мы тоже ели в Мюнхене, – ответил он. – Помнишь?
Они в самом деле пробовали там какие-то особенные цветы, поджаренные и посыпанные сахарной пудрой, которые растут только в горах. Им сказали, что это баварский деликатес.
– Я хотела сказать, что в Бали едят цветы, чтобы пожениться. По-моему, это ужасно романтично.
– Цветы бывают ядовитыми, – сказал он. – Даже самые красивые.
– Знаю, – недовольно буркнула она.
Она зажгла две сигареты. Чессер уже приготовился к немыслимому прыжку. Но она сама подошла и села ему на колени. Поднесла сигарету к его губам. Потом положила голову ему на грудь и без слов попросила обнять ее. Они долго молчали. Она вспоминала прошлое. Он думал о будущем.
– Помнишь наш первый раз? – спросила она.
Он решил, что она говорит об их первой близости. Он ничего не забыл, особенно того чувства, которое было у него потом. Как будто он достиг цели своей жизни. Но она говорила про их первую встречу.
– Твои глаза тогда были другого цвета, – сказала она.
– Неправда.
– Теперь они темно-карие, а раньше были светлее.
– Просто ты хотела, чтобы они были светлее. Ты такие искала.
– Ничего я не искала, – с вызовом ответила она.
Они встретились в Риме, в саду виллы Боргезе. Теплый летний ливень загнал посетителей под крышу, а они, каждый сам по себе, прогуливались под дождем, как под ярким солнцем. Струйки воды стекали у Чессера по носу, по ушам, по подбородку. Длинные волосы Марен были мокры и спутаны. Платье прилипло к телу, выставляя ее всю напоказ. Места в садах много, но они столкнулись друг с другом почти нос к носу.
– Я уверена, что это не случайность, – заявила она. – Нам было предназначено встретиться там.
– Возможно.
– Это наша карма.
Чессер подозревал, что это была удача, ну в крайнем случае, судьба, выражаясь старомодно.
– У нас есть большое преимущество: мы знаем, зачем мы здесь, на Земле, и в чем наш урок.
Чессер хотел поговорить о перестрелке и убийствах, но решил не навязывать ей этой темы. Он спросил:
– Ты в самом деле это знаешь?
– Конечно.
Она не сомневалась.
– И всегда знала?
– Наверно. Только раньше я еще не знала, что знаю. С каждым днем мои психические способности все больше развиваются.
С каждым днем его страхи все больше усиливались. Марен легла на траву. Решившись наконец открыть свой секрет, она сказала:
– Я снова говорила с Жаном-Марком. Сама.
– В самом деле? – спросил он, стараясь, чтобы в его вопросе прозвучало больше заинтересованности, чем терпимости.
– Мне помогли, – призналась она. – Но немного. Билли Три Скалы и мой китаец.
– Не пора ли Жану-Марку прийти в этот мир, родившись снова?
– Он сможет это сделать, когда захочет. Он рад, что мы приехали в Гштад.
– Почему?
– Он не объяснил. – Внезапно она просияла. – Знаешь, что еще мне сказали?
– Что? – заинтересовался Чессер.
– Одна маленькая девочка ждет нас на той стороне. Она хочет прийти сюда и быть нашей, если мы дадим ей этот шанс. Она будет балериной.
– Это тебе Жан-Марк сказал?
– Нет. Кто-то другой.
– Кто?
– Я не спрашивала, кто он такой.
Чессер хмыкнул про себя. Вслух у него получился вздох.
– Какой сегодня день? – спросила Марен.
– Какая разница? Она не ответила. Он сказал:
– По-моему, сегодня понедельник. Я слышал вчера звон церковных колоколов.
– Я имела в виду число.
– Пятнадцатое, а может, шестнадцатое. Не помню точно.
– Знаешь, что будет дальше? – спросила она.
Он прочел в ее глазах приглашение и понял, что она просит поцеловать ее. Это будет прелюдия. Дома его ждет нечто большее. А может быть, прямо здесь. Вполне вероятно. Она всегда была ужасно импульсивна.
Он нашел губами ее мягкие, открытые губы. Прямо здесь тоже неплохо.
– Я люблю тебя, – сказала она в него. Они смотрели прямо в глаза друг другу.
Она сказала:
– Дальше мы собираемся пожениться.
– Люди не всегда делают то, что собирались.
– Да, но они всегда делают то, что им больше всего хочется.
– Как на Бора-Бора? Она кивнула:
– Ты уже принес свои угли.
Так вот она о чем. Он чмокнул ее в щеку и сел подумать. Ему пришло в голову, что это будет самая дорогая свадьба, о которой он только слыхал, а с другой стороны – самая неразумная. Он решил свести все к шутке:
– Твои французские поверенные наняли телепата, чтобы он внушил тебе эти мысли.
Ей это показалось вовсе не смешным, тем более что это была неправда.
– На что мы будем жить?
Марен ждала этого вопроса. Она ухмыльнулась.
– Плевать. Как-нибудь проживем.
Ее слова напомнили Чессеру про Мэсси.
– Давай поговорим на эту тему когда-нибудь в другой раз, – предложил он.
– Нет.
– Сначала надо все обдумать.
– Я не хочу обдумывать.
– Я забочусь о твоих же интересах, Она выдержала паузу и сказала:
– О моих?
Ее слова попали в самое больное место. Обида захлестнула его. Он больше не любил Марен. Но посмотрел на нее и начал любить снова.
– Разве ты не хочешь? – спросила она. Он очень хотел, но ничего не сказал.
Тогда она спросила, взвешивая каждое слово: – Ты женишься на мне? – Нет, – ответил он.
Она схватила свою книжку и убежала босиком вниз по склону. Он смотрел на ее волосы цвета мускатного ореха, развевавшиеся по ветру, и испытывал огромное желание броситься за ней вдогонку, но не двинулся с места. И скоро он видел вдалеке только крошечное желтое пятнышко – ее платье.
Он поступил правильно, как должен поступать разумный человек. Так будет лучше им обоим. Она напрасно думает, что его волнуют деньги. Это неправда. Просто глупо отказываться от них ради такой вещи, как брак. В нем нет никакой необходимости. Им и так неплохо. Что это изменит? Зачем нужна бумажка с печатью, за которую надо платить сотни миллионов долларов?
Чтобы убедиться в своей правоте, он представил себе, Что изменится, если они поженятся. Ему придется отвечать за семью, а у него ничего нет. Он даже не знает, с чего начать. Раньше, С Системой, он хоть двигался куда-то, правда, оказалось, что в никуда.
Он постоял, пошевелил плечами, чтобы стряхнуть невидимую тяжесть, вопросительно посмотрел в ясное небо и пошел вниз искать Марен.
Его ладони жгло как огнем. Он не ожидал, что окажется настолько впечатлительным.
Марен сказала ему, что беременна, Не по неосторожности, а нарочно.
Он ей не верил.
И еще она сказала, что ее беременность не должна влиять на то, к какому решению он придет, Она все равно родит ребенка. Наверняка.
Чессер думал, что она его шантажирует.
Но доктор подтвердил, что она говорит правду.
В тот же день они отправились в городскую ратушу и отыскали там чиновника, в чьи обязанности входила регистрация брака. Хмурого человека с лысиной и солидным брюшком, в заурядном сером костюме. Сидящего за массивным письменным столом. Он сменил очки, чтобы еще беспристрастнее рассмотреть Марен и Чессера. Потом, с подозрением изучив их паспорта, он вынул из ящика анкету и начал задавать вопросы таким сухим и деловым тоном, будто это заговорила сама бумага.
Чувство нереальности происходящего, которое испытывали Чессер и Марен оттого, что пришли сюда, еще больше усилилось.
Наконец все графы были заполнены, и чиновник – судя по пластмассовой табличке на столе, его звали мистер Зальцман – осторожно перевернул анкету вверх ногами и протянул им, чтобы они расписались. Как только они это сделали, Зальцман потребовал пятьдесят франков. Чессер дал ему стофранковую бумажку – меньше у него не было. Зальцман так долго и недвусмысленно рылся в ящике, отыскивая пятьдесят франков сдачи, что Чессер предложил ему оставить их себе в качестве вознаграждения. Тонкие губы Зальцмана изобразили подобие улыбки.
Они оба ожидали от церемонии большего. Ну да это ерунда. Теперь они муж и жена. Они уже собирались скрепить этот союз немного нервным поцелуем, когда мистер Зальцман велел им приходить в пятницу.
Почему?
