Увлечения доктора Травена (ЛП) - Гурницкий Веслав

Профессор Сухрунвичаран, находясь в состоянии алкогольного опьянения, замысловато объяснил, что большинство слов в тексте слишком двусмысленны, чтобы их можно было перевести на английский язык. Например, слово «власть» в первой строке также может означать власть, владычество или силу. «Колодец страха и смерти» можно понимать и как бездну тревог и предельных вещей. Что же касается загадочного слова хамман, то с ним профессор ни разу не встречался. И все это такое ощущение, будто это написал сумасшедший.

Оплатив счет, профессор попросил еще виски и выразил желание увидеть оригинал этой странной пластинки.

Травен холодно заявил, что это абсолютно невозможно. Он встал, сообщил профессору, что скоро отплатит ему за доброту, и почти насильно проводил посетителя до такси.

Сухрунвичаран внезапно протрезвел, прощаясь с Травеном, и после последнего рукопожатия сказал нечто поразительное:

«Если вы собираетесь искать зарытые сокровища или что-то в этом роде, Доктор, позвольте мне предостеречь вас от этого со всей серьезностью». Азия, дорогой доктор, до сих пор хранит тайны, которые не снились даже современной науке. Я выпускник двух европейских университетов, я не суеверный человек, и мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я последователь черной магии или подобной чепухи. Но поверьте мне, Азия — континент миллиона скованных дьяволов. Я видел слишком много необъяснимых событий и слишком часто боялся опасностей, которые я не мог объяснить. Лучше оставь это в покое. Продолжайте изучать письменность, за что жители нашего континента наверняка будут вам благодарны. Вы даже не можете предугадать, куда вдруг может потянуться к вам черная рука наших азиатских дьяволов.

V

Травен не мог скрыть своего нетерпения и насмешки. Конечно, он не верил ни в какие сказки, легенды и суеверия. Он попрощался с профессором и на следующем такси доехал до Бликер-стрит. Теперь в его руках был ключ к найденному им плану.

Открывая дверь на первом этаже, он споткнулся о что-то скользкое. Когда он включил свет в прихожей, то заметил, что на пороге лежит мертвая, уже опухшая змея.

Змея в Нью-Йорке? Как, опять же, на Манхэттене, где уже более двухсот лет не жили одни дикие животные, кроме крыс, могла появиться змея? И почему, собственно, этот чертов ленивый дворник так редко подметает подъезд?

Гарольд Травен был жестким, бесстрашным человеком и абсолютным, стопроцентным рационалистом. Но он не мог избавиться от смутного ощущения, что в этой темной, молчаливой комнате начало происходить что-то, чего не мог объяснить скептически настроенный, образованный натуралист доктор Гарольд Травен.

Он прошел шесть комнат, по очереди зажигая свет в каждой.

Дверь кабинета была слегка приоткрыта, и в воздухе все еще чувствовался след того непонятного запаха, о котором Травен не мог в данный момент сказать, был ли это самый красивый запах, который он когда-либо чувствовал в своей жизни, или он напоминал запах разлагающийся труп.

Травен сел за стол, достал лист бумаги с переводом объяснений, затем потянулся за связкой ключей от сейфа. Лампы над столом отбрасывали резкую тень. Травен вставил ключ в первую защелку и замер.

Большая серо-зеленая змея безвольно свисала с ручки верхнего ящика.

Оно было гораздо больше того, которое Травен нашел на пороге входной двери. Закрытые глаза, заостренная мертвая морда была буквально ввинчена в стальную раму сейфа. Змея, должно быть, недавно умерла. Его селадоновая нижняя часть живота все еще блестела, как патинированное медное зеркало. В замерзшей пасти отчетливо виднелись стиснутые челюсти.

Вместо страха Травена захлестнул гнев. Он не был капризным человеком и не собирался становиться одержимым. Две мертвые змеи на южной стороне Манхэттена, безусловно, были необычным явлением, но столь же объяснимым, как и все, что некоторые люди считают загадочным и сверхъестественным. Травен нашел метлу, о существовании которой он даже не подозревал, распахнул окно и выбросил змею во двор. Только тогда он заметил, что стекло треснуло; В центре расходящихся трещин было отверстие диаметром в один дюйм, которого было достаточно, чтобы змея могла проскользнуть сквозь него. Травену впервые захотелось, чтобы на Бликер-стрит не было ни радио, ни телевидения. Мертвая, враждебная тишина окутала все комнаты.

Он открыл сейф и вытащил из разрезанного листа № 13 чертеж. Ровным, спокойным почерком он написал текст перевода Сухрумвиччарана под каждым объяснением отдельно. Он смотрел на рисунок полчаса.

Внезапно у него возникло ощущение, что он видит храм, огромное дерево, бронзовый щит и зараженные джунгли вокруг. Он глубоко вдохнул аромат китайского шелка и в одну секунду принял бесповоротное решение отправиться в Лернг Нохту. Независимо от стоимости и независимо от каких-либо опасностей. В конце концов, какой смысл в жизни такого человека, как Травен? Сколько еще рукописей вы сможете собрать? Что еще можно узнать об истории человеческой письменности, если каждый человек на протяжении двадцати или тридцати столетий, используя тысячу алфавитов и сто тысяч вариаций, творит историю заново? В конце концов, невозможно собрать образцы четырех миллиардов видов письменности. Ладно, посчитаем неграмотных; два с половиной миллиарда все равно останется. А те из прошлого, кто тоже писал? Сколько их было – миллиард, полтора, два?

Так, в последний день октября 1979 года доктор Гарольд Травен, пятидесятидевятилетний дантист из Нью-Йорка и один из международных авторитетов в области истории письменности, решил, что хобби, которому он посвятил почти сорок годы его жизни перестали его интересовать.

На следующий день он попросил отпуск из больницы и объявил всем своим нью-йоркским друзьям-антикварам, что собирается продать свою знаменитую коллекцию рукописей.

В тот же день он забронировал место на самолет до Бангкока на начало декабря.

Лондонский Sotheby’s каким-то образом узнал о сенсации. Он обогнал более бедных конкурентов и получил право организовать первый аукцион. Оно длилось три дня и собрало более двух тысяч участников – от директоров великих национальных музеев до крупнейших акул антикварного рынка. Ко всеобщему удивлению, его результаты оказались весьма скромными: всего пятнадцать процентов рукописей были проданы на общую сумму сто пятьдесят шесть тысяч двести тридцать долларов. Доктор Гарольд Травен выставил на продажу лишь небольшую часть своей легендарной коллекции.

Однако девяносто тысяч долларов — именно столько осталось у Травена после уплаты налогов — были суммой, достаточно большой, чтобы предпринять экспедицию к неизвестному храму в Таиланде. Гарольд Травен воспользовался своим трехмесячным отпуском, на который имели право немногие: он не брал отпуск двадцать шесть лет.

В субботу, 8 декабря 1979 года, Гарольд Травен сел в Боинг 747, летевший через Рим, Тегеран и Калькутту в Бангкок и Токио.

Вскоре после взлета, выпив перед ужином, Трэвен пролистал дневные выпуски нью-йоркских газет. Его внимание привлекла небольшая заметка, касающаяся иска, который город подал против владельца небольшого зоомагазина на Восточной 9-й улице. Его обвинили в создании общественной опасности из-за того, что он не смог обеспечить безопасность клетки с четырнадцатью тропическими змеями. Ночью они выбирались из клетки, затем из магазина и разносились по окрестным домам, улицам и переулкам. Двое из них напали на прохожих, один из которых, восьмидесятичетырехлетний Гарри Митмайстер, портной на пенсии, скончался на месте от укуса.

Владелец магазина пояснил, что клетка полностью герметична и построена в соответствии с санитарными нормами. Но он не мог объяснить причину, по которой змеи выбрались из клетки.

Гарольд Травен отложил газету, заказал у стюардессы банку имбирного пива и вытащил из кармана фотокопию плана четырехсотлетней давности.

VI

За три дня после прибытия в Бангкок Гарольд Травен справился с физиологическими последствиями мучительной жары, на что у других новичков обычно уходит около двух недель. (Здесь необходимо пояснить, что южный Таиланд пользуется славой самого худшего климата на земном шаре, сравнимого якобы только с Гайаной). Травен провел три года тропической подготовки во время войны на Тихом океане. Он точно знал, когда следует устроить бессмысленную сиесту, а когда любой ценой заставить себя двигаться.