Николай Басов - Высший пилотаж киллера
Ну, со второй кобурой он махнул, мне же не с полком воевать, а… Собственно, я еще не знал, с кем мне воевать. Но теперь жилет придется таскать.
Я не заметил, что молчание длится чуть дольше, чем мог вынести Шеф.
– Не слышу ответа.
– Есть, Шеф.
Но он уже мне не верил.
– Повторить приказ.
Я повторил и закрыл свою коробочку.
Глава 7
Прежде чем я успел открыть дверь машины, пошел снег. Да такой, какого в этом году в Москве еще не было. Хлопья так плотно залепляли ветровое стекло, что «дворник» не мог с ними справиться. Я даже снизил скорость, потому что не хотел сейчас ни с кем разговаривать, особенно с каким-нибудь дураком, который мог врезаться в мою «волжанку».
Мне нужно было подумать. Я думал о том, что успел нарыть. Конечно, по всем статьям получалось немного, но это едва ли не самая распространенная ошибка – посчитать, что информации недостаточно. Я знал дела, в которых такая мелочь, как небрежно высказанное слово, даже не имя или адрес, приводили к молниеносному раскрытию, потому что следователь умел чувствовать скрытую информацию. Скрытую во внешне обычных, непримечательных, очень, казалось бы, скудных сведениях.
И я также знал дела, которые не приводили к успеху только потому, что с самого начала не была продумана тактика их ведения и что-то очень существенное проходило мимо внимания даже очень неплохих сыскарей. Вот это ошибку я боялся совершить на этот раз.
Все как бы просто. Подумаешь чуть иначе, посмотришь на происшедшее под новым ракурсом и найдешь преступника там, где другие не смогли найти даже подозреваемых. Но сколько я ни прокачивал через мозги все, что теперь знал, ничего определенного не получалось. Только вот Аркадия вызывала сомнение, но ее лучше было пока оставить в покое.
Я к тому, что Аркадия могла что-то знать, но не подавала вида, потому что хотела убедиться в своей правоте или, наоборот, в своей неправоте. Но такая дамочка, даже парализованная, вряд ли могла судить о чем-то некомпетентно.
Ничего не придумав, я подъехал к зданию городского ГАИ, которое очень многие знают лично или по популярным телепередачам уголовной хроники, а потом чуток навел на себя марафет. Я надел парик, подклеил усы и сменил куртку. В этом парике и усах я был изображен на удостоверении, которым собирался воспользоваться. Кроме того, по мнению физиономистов, меня трудновато было определить в этом виде, если бы меня встретил кто-то из моих уголовных знакомых. Это было важнее всего, потому что избавляло от объяснений, что делает Терминатор в ментовке.
Хотя я опасался, конечно, не своих дружков, а другую породу сволочей – купленных ментов, способных продать всех и каждого. Ну и, разумеется, имеющих покупателей на такого рода сведения – уголовников, которые по роду занятий держат в голове всю «блатную историю» – кто, где, с кем, что брал, как делили, кто куда потом подался… Вот этого архива я опасался больше всего.
Пока у меня там была довольно чистая история, но если бы я хоть раз промахнулся и на меня пало бы подозрение, моя уголовная карьера очень быстро была бы изменена, и на меня взвалили бы вину даже за то, чего я не делал. И конечно, ни в одном «приличном» обществе мне больше нельзя было представляться Терминатором. А значит, поле моей деятельности и – главное – система методов были бы резко сужены. То есть ценность моя поползла бы по швам.
Остановившись за триста метров от стоянки, выбрался из машины, проверился еще раз на слежку, хотя еще ее не ждал, и прошел в здание. Тут все было, как я оставил в прошлый раз – гулкие коридоры со сложным запахом военной канцелярии, обветренные лица и очень дешевая, облупившаяся краска, которая, как и ругань, лежала тут на всем – на стенах, на потолках, на мебели, даже, кажется, на людях.
В архиве было больше пыли, но потише и не так скучно. Выдавальщиков было двое, пожилая располневшая тетка и старичок, похожий то ли на короеда, то ли на лесовика. Все дело было, конечно, в том, что он не часто брился, и с подбородка и щек его свисали очень светлые от седины длинные, редкие волоски. Дело о наезде на Аркадию Ветлинскую он не приносил очень долго, почти час. Но я знал, что тут не торопятся.
Когда дело передо мной все-таки появилось, мне осталось только посочувствовать себе, потому что ту же информацию, скажем, в Америке, я бы получил, не выходя из машины. Просто по бортовому компьютеру, нажав десяток кнопок. Но я был не в Америке.
Папка выглядело несолидно – тоненькая, серая, уже обросшая какими-то наплывами буро-желтого цвета, словно на нее регулярно мочились мыши.
Должно быть, гаишники с самого начала, как только сообразили, что машина, на которой кто-то врезался в телефонную будку, ворованная, потеряли к делу интерес. А это было очень плохо, очень непрофессионально. Но кто говорит о профессионализме наших «цветных» ребят?
Впрочем, они определили скорость машины перед ударом – около ста пяти километров в час, уже неплохо. Бордюрный камень в том месте был невысок, так что он существенно на положение машины перед ударом не повлиял, а жаль. Потом они определили, что парень, который совершил эту подлость, удрал, по-видимому, посредством другой ворованной машины. Но в этом они уже очень сомневались, потому что допрашивали свидетелей неправильно и неаккуратно. На вид парню было около тридцати, он оказался довольно подвижным, потому что до второй машины, которая ждала его в сотне с небольшим метров дальше по ходу движения, добежал за несколько секунд, как спринтер. Вес, рост, размер шага и прочее в деле отсутствовали, никому не пришло в голову, что это важно. Или не захотели возиться с этим всерьез, потому что свидетели в своих показаниях довольно скоро стали сомневаться. Это и понятно, бегущего человека действительно очень нелегко описать, я и сам в таких случаях терялся.
Была там довольно большая подшивка медицинских заключений. Как мне показалось, сначала медики думали, что с девушкой в будке все кончено, потом стали надеяться. А в больнице поработали уже всерьез. Это было хорошей новостью.
Плохой новостью было то, что у Аркадии была очень сложная сдвижка позвонков в районе торса и она навсегда останется парализованной. Более того, она в самом деле ничего не чувствовала ниже пояса.
Почему-то это резко изменило дело. Прочитав это заявление медиков, я испытал даже что-то вроде легкого потрясения, словно не знал об этом заранее, словно не видел ее уже в кресле-каталке.
В ту минуту мне очень захотелось посчитаться с негодяями, которые это проделали, я даже попробовал представить их, чтобы вспомнить это чувство горечи и ненависти, когда придет час расплаты. Но я не техасский рейнджер и удержался – не стал давать слово отомстить за Аркадию. Тем более что я не давал его сегодня утром, когда читал дело об убийстве Веточки. А теперь клясться и что-то себе обещать за гораздо меньшее преступление – было бы похоже на глупость.
Но чувства, которые я испытывал, были очень сложными. Словно кто-то вынул у меня часть души, а на это место вставил что-то холодное, мертвое, угловатое, как железный сейф. И мне теперь не избавиться от него, если я не посмотрю в лица тех, кто это совершил, и не скажу им в лицо то, что они и меня оскорбили этим преступлением и должны за это ответить.
Да, почему-то, чем дальше, тем вернее я начинал чувствовать собственную причастность ко всему происшедшему. Это было хорошо с точки зрения мотивации, но не очень подходило для ровного, непредвзятого анализа. Впрочем, так получалось, что мне ни разу не удавалось избавиться от доли личного чувства в деле, и, несмотря на теории, я никогда не видел хорошего следователя, который бы оставался абсолютно равнодушен к преступлению, которое расследовал. Так что я решил с этим не бороться, просто не придавать слишком большого значения.
Сдавая папку, я решил, что не вынес из нее практически ничего. Но это была неправда. Я что-то узнал, что могло стать довольно важной частью расследования, пусть это касалось не преступников и даже не жертвы, а меня самого.
Шагая к своей машине, проверяясь совершенно автоматически, как другие проверяют, не расстегнулась ли у них ширинка, я решил, что посещение такой опасной для меня ментуры прошло пока неплохо, хотя достоверно я мог об этом узнать только много недель спустя. Вот стоило ли такого риска то, что я узнал, было вопросом, на который я скорее всего никогда не получу ответа.
Но это было нужно срочно, и не в копиях, как мне доставили бы те же документы, затребуй я их через Шефа. Я хотел узнать, почему не был найден наехавший на Аркадию водила. И теперь я, пожалуй, знал – потому что за этим стоял умысел, дорогостоящая подготовка и очень недурная техника исполнителей.
И может быть, даже немалый уровень власти тех, кто мог затормозить расследование с самого начала и до его закрытия. Портрет того, кого я разыскивал, стал на один штришок более ясным.
