Олег Вихлянцев - Стукач
– А ну тормозни! – приказал Загниборода солдату – водителю.
Автомобиль остановился, а начальник колонии развернул на коленях крупномасштабную карту района.
– Путь у них один – на Иркутск, – уверенно сказал Загниборода. – Через станцию Известковая. – Он ткнул пальцем в точку на карте. – А к Известковой они пойдут, скорее всего, от сюда. – Он прочертил ноггем линию.
– Точно? – засомневался подполковник.
– Гарантирую на девяносто девять процентов.
– Попадутся – своими руками придушу! – пообещал Старцев.
– Не советую, – сказал начальник колонии. – Зеки опасны.
– Ну знаешь, майор! – вспылил подполковник. – Я на фронте…
– Здесь не фронт, – спокойно перебил его Загниборода. – Сюда поехали! – показал он карту водителю. И «газик» резво рванул с места.
* * *
– Соленый, – обратился Монах. – Зачем ты потащил меня с собой? Мне ж теперь, если поймают, двойной срок прибавят.
– Если поймают, щегол, «вышка» тебе ломится! – зло осклабился Солонов.
– За что «вышка»?!
– Часового замочили.
– Ты замочил, не я.
– Менты разбираться не станут. Приговорят, и – точка. А прихватил я тебя, дурака, чтоб ты часового отвлек. Без тебя я бы к нему не подобрался.
– Скотина. Какая же ты скотина, Соленый! Он же мог меня из автомата!..
– Правильно! – вновь обернулся Соленый к идущему чуть сзади Монаху. – Мог – он тебя. А вышло, что я его. Сам суди, где выгода?
Они по-прежнему продирались через тайгу, уходя от зоны все. дальше и дальше. Кешка отчетливо восстановил в памяти эпизод их побега из лагеря, и ему стало страшно. Нет, страхом это чувство не назовешь. В такие секунды хочется упасть на землю, закрыть голову руками и кричать, кричать, кричать… Молить Бога о прощении и надеяться лишь на Его милость.
Господи! Как же он согласился на этот побег?! Зачем же он это сделал?! Что же теперь будет?! Ведь поймают их…
* * *
Прошедшей ночью Соленый разбудил в бараке Монаха.
– Вставай. Одевайся. Поговорим.
Отказать Соленому – подписать себе смертный приговор. Ну в лучшем случае быть избитым до полусмерти. Хотя неизвестно, что лучше – умереть или жить, будучи калекой с отбитыми почками и раздробленными ребрами.
Соленый повел Монаха в умывальник, который, естественно, в столь поздний час пустовал. Включил воду в двух кранах, чтобы никто не мог их подслушать, и заговорил на ухо:
– Сейчас ты пойдешь со мной, сявка!
– Куда?
– На волю. Хочешь на волю, нет?
– Да… – растерялся Монахов. – Но как?!
– Слушай внимательно. Со мной не пропадешь.
– Соленый, я боюсь! А что, если поймают?!
– Не поймают. Я все рассчитал…
Дорожки между отрядными бараками были хотя и слабо, но все же освещены. Соленый и Монах вышли на улицу и прокрались вдоль сборно-щитовой стены, маскируясь в тени строения. Добравшись таким образом до угла, они на мгновение остановились, чтобы осмотреться. Справа – столовая и клуб. Слева – забор, по верху которого витки колючей проволоки. Электронная система обнаружения, установленная по периметру лагеря, не работала уже с месяц. От заключенных сей факт держался втайне, но Соленому каким-то образом удалось об этом узнать. Значит, осталось всего ничего: нейтрализовать часового. Вышка, на которой находился вооруженный автоматом солдат батальона охраны, была прямо за бараком, скрывающим своей тенью двух заключенных.
– Монах! Пошел! – скомандовал Соленый и вынул из-за пазухи алюминиевую тарелку с отточенными краями.
Кешка чуть потоптался на месте в нерешительности, и Данилу Солонову пришлось подтолкнуть его.
Кешка выбежал в сектор наблюдения часового. Отчего-то прихрамывая, втянув голову в плечи и почти не двигая на бегу руками.
– Стой! – крикнул солдат, и по голосу было слышно, что он сам перепугался до крайности. Вряд ли за полгода службы в зоне ему приходилось предотвращать побег. – Стой! Стрелять буду!..
Внимание часового всецело было приковано сейчас к движущейся фигуре Иннокентия Монахова. В эту секунду из-за угла барака к вышке метнулся Соленый. В руке его блеснула тарелка – грозное оружие в умелых руках – и, движимая легким жестом, полетела в сторону солдата. Тот и шелохнуться не успел. Скорее всего, даже не заметил стремительно приближающуюся опасность.
Лишь мокрый, всхрип пересеченного горла. И удар автомата, соскользнувшего с плеча и упавшего с вышки на землю.
Монах, увидев это, в испуге присел. Соленый, напротив, не растерялся. Быстро подбежал к брошенному оружию, поднял его и устремился к забору. Очухавшись от первого испуга, Монах чисто автоматически последовал за ним.
* * *
Теперь они вдвоем шли по тайге, – условно говоря, находились на свободе. Продолжая оставаться в замкнутом пространстве совершенных преступлений.
– Слышь, Монах! – не оборачиваясь, произнес Соленый. – Что ты теперь делать-то будешь, как жить собираешься на воле?
– А разве будет теперь жизнь? – обреченно проговорил Кешка, – Словно шакал затравленный. Хоть вовсе не вылезай из этого проклятого леса.
– Ну не скажи! – возразил Соленый. – Спрятаться нужно. Здесь я с тобой согласен. Отлежаться, выждать, пока искать перестанут. А потом и документики себе справить можно, и зажить по-человечески. Вот ты, например, как бы жил, кабы не зона?
– Знаешь, – отвечал Монахов, еле поспевая за широко шагающим Соленым, – я ведь только на зоне и понял, как жить нужно. Мне бы пораньше за голову взяться да о жизни подумать!
– Ну подумал бы. И что?
– Я ж музыкант. Говорили, неплохой исполнитель.
– Скрипач, что ли?
– Не, пианист.
– Пианист-онанист! И где бы ты щас пианистил?
– Окончил бы консерваторию. По заграницам бы разъезжал, по конкурсам разным, – не вовремя размечтался Монахов. – Уважали бы меня все.
– Лажа это! Где б ты денег взял на жизнь?
– Деньги – не главное.
– Ты больной, что ли?
– Эх! Если б не зона…
– Да что ты заладил?! – вскипел Соленый. – Запомни, дурак, на всю жизнь: ДЕНЬГИ – вот что главное в жизни! За деньги люди глотки друг другу грызут. Исполнитель, говоришь? Ну-ну. Поглядел бы я на тебя лет через тридцать – старого, нищего и никому не нужного.
– А сам-то ты кем через тридцать лет будешь? Ты ж из лагерей не вылезаешь! – неожиданно для самого себя осмелел Монах.
– Не подфартило пока. Но ничего! Выпадет и мне удача. Помни слово мое: козырным я стану через тридцать лет. А ты как был сявкой, так и останешься. И еще запомни. Раз в зону попал, нет тебе обратно дороги. Хлебнувший однажды лагерной баланды на свободе подолгу не задерживается. В лагерь его потянет, как в дом родной. Поглядим, что будет через годы.
– Да лучше б нам с тобой не встречаться вовсе, – ответил Кешка.
– Тихо! – вдруг оборвал его Соленый. – Слышишь?
Из-за деревьев явно послышались человеческие голоса и собачий лай. Вдобавок ко всему над их головами откуда ни возьмись завис вертолет, выкрашенный в зеленый цвет.
Оба метнулись под густые кроны деревьев. Но было поздно. Их заметили.
– Раз-раз-раз!!! Раз-два-три! – резанул воздух громкоговоритель, установленный на борту винтокрылой машины. – Солонов и Монахов!!! Вас вижу!!! Г риказываю лечь на землю!!! В противном случае открываю огонь!!!
– Погань позорная!!! – истошно заорал Соленый и сдернул с плеча автомат.
– Соленый, сдаемся! – в истерике закричал Монахов.
– Молчи, падла! – рявкнул в ответ Солонов и передернул затворную раму.
И тут они заметили, что со всех сторон к ним приближаются солдаты с оружием наперевес. Войска сжимали кольцо грамотно. Двигались рассредоточенно, пригибаясь и используя в качестве прикрытия толстые стволы деревьев. Они не шли цепью, как обычно идут в наступление. Пара-тройка совершала перебежку, в то время как другая группа держала в прицелах беглецов. К тому, же солдаты передвигались неправильным зигзагом, что не позволяло Соленому прицелиться. Овчарки прервали лай, подчиняясь командам своих проводников, и теперь лишь злобно рычали, вздыбливая на холках шерсть. Псы, как видно, были прекрасно обучены.
– Не дамся!!! – вновь заорал Соленый.
С вертолета увидели подоспевших вовремя бойцов и чуть набрали высоту.
Теперь громкоговоритель прокричал с противоположной стороны опушки, разделявшей говорящего и преступников.
– Соленый! Сдавайся! Шансов уйти у тебя нет!
Это говорил подполковник Старцев.
– Заткнись, скотина!!! – выкрикнул в ответ Солонов. – В гробу я видал твои советы! Живым не возьмешь!
– Да на хер ты мне не нужен живой! Жизнь тебе самому нужна!
– Не лепи горбатого, легавый! Мне «вышка» светит! Или ты с собой помилование принес?
– Соленый, сдадимся, а? – вновь робко предложил Монахов.
Данил Солонов ответить не успел. Внимание его привлек человек в погонах подполковника, вышедший на середину опушки.
