Александр Звягинцев - Естественный отбор
Мамы и бабушки, гуляющие с детишками во дворе у своих загазованных шнырявшими автомобилями подъездов, кляли «новых русских» и со вздохом вспоминали, что когда-то, во времена жуткого «коммунистического гнета», в их дворе был небольшой, но такой необходимый детский садик.
Из целой стаи бродячих кошек в «Секретной службе» по требованию Баксика был оставлен лишь один роскошный сибирский кот Аркадий, которому было позволено дневать и ночевать на диване рядом со столом с телефоном. У аппарата постоянно дежурил граф Казимир Нидковский. По нижайшей просьбе пана Нидковского при посторонних его называли теперь господином советником фирмы.
Наряженный в модный английский костюмчик с галстуком-бабочкой Баксик на машине с личным шофером Ворона с утра отправлялся к учителям-репетиторам на обучение, но после обеда обязательно появлялся в детском садике. Все звали его Вороненком, против этого он не возражал, но буквально свирепел и бросался с кулачонками на Засечного, когда тот в шутку называл его «новейшим русским» или недорезанным буржуенком.
На изменившемся до неузнаваемости старом детском садике задорно крутился на крыше петушок-флюгер. Его трещотка была слышна в раскрытую форточку. Крыша с фигурными скатами была крыта голландской черепицей. В проемах окон матовым глянцем отливали вакуумные стеклопакеты.
— Детишкам бы это богатство, — вздохнул в вислые усы казак Лопа.
— Да уж… Никогда бы не подумал, что по Руси дети побирушками пойдут, в канализационных люках, как крысята, жить будут, — скрипнул зубами Засечный, на пару с Лопой сворачивая козью ножку из газеты.
На столе перед ними лежала пачка старорежимного табаку «Золотое руно». Медовый запах, как фимиам, расплывался по помещению.
— Дюже сладко, — оценил казак, стряхивая в хрустальную пепельницу пепел.
— Зажили, говоришь, сладко? — зло протянул Засечный, сбивая высокое пламя, вспыхнувшее от зажигалки на конце самокрутки.
— И все решила реклама… Реклама — кровь капитализма! — продекламировал советник Нидковский, дежуривший на телефоне.
Сам он был из некурящих, но, напевая себе под нос мелодию какого-то старинного танго, с удовольствием вдыхал запах «Золотого руна», напоминающий ему об ушедших молодых годах, об обманутых им страстных любовницах и мелких аферах в сфере городского общепита.
— Реклама сработала, пошли первые заказы, — заботливо убеждал он себя и Лопу с Засечным.
Зазвонил телефон. Трубку Нидковский положил с выражением лица полководца, получившего известие о полной капитуляции противника:
— В двадцать тридцать пана атамана Луковкина ожидает клиент на Лубянке.
— А на Петровке у тебя нет клиентов? — спросил Скиф.
— Будут и на Петровке, — пообещал граф. — Деньги — двигатель прогресса, панове.
Нидковский был доволен работой, тем более долларовый эквивалент за нее он считал соответствующим его аристократическому происхождению. Но главное — он был доволен тем, что его простили и окружают его теперь «уродзённы» господа-офицеры, а не сявки со сто первого километра… Правда, Засечного он до сих пор боялся до дрожи в коленках.
* * *В этот раз клиента на Лубянке Скифу пришлось брать одному. Гаишники ни с того ни с сего вдруг тормознули «Жигули» с Засечным и Дымычем. Скиф несколько раз беспокойно оглянулся назад, но время поджимало, и он не стал их дожидаться.
Клиент оказался тихим и порядочным. В очках из желтого металла и мягкой фетровой шляпе, несмотря на морозец. Очевидно, привык ездить на машинах, не утруждая зимней шапкой голову.
Выходил он степенным шагом, чуть выпятив вперед солидный животик, не из злачного места, а из рядового подъезда дома с темными окнами. Ни пьянки, ни гулянки не слышно, тишь да гладь.
Он поздоровался со Скифом, назвал номер заказа, который ему сообщил Нидковский, и с комфортом устроился на заднем сиденье.
Говорил спокойно и неторопливо, словно просил кого-нибудь из домочадцев принести ему домашние тапочки.
— У меня хроническая бессонница — вот такая выходит петрушка. Пожалуйста, повозите меня с часок по самым темным и пустынным улицам Москвы. Уляжется утомление, и придет желанное торможение, а за ним и здоровый сон.
Скиф подумал, что такому солидному барину не хватает трости с набалдашником из слоновой кости, чтобы совсем стать похожим на именитого купца из царских времен.
— Не молчите. Радио или магнитофон действуют мне на нервы, а вот простая человеческая речь, идущая от души, успокаивает. Если хотите, расскажите мне о себе, вашей собаке или кошке, если они у вас есть. Расскажите о сынишке, который вчера разбил стекло. Или о жене, которая нашла в носке вашу заначку. Это куда интересней, чем выдумки киношников или писателей, — добавил он и закурил сигару, не забыв предложить короткую «гавану» водителю.
Скиф понюхал сигару, оторвал зубами кончик, выплюнул его в окно и сказал:
— Такие в Союзе сорок пять копеек стоили.
— У вас хорошая память.
Голос человека был тих и безмятежен, как у диктора в программе радио «После полуночи».
Скиф присмотрелся к его отражению в зеркале. Лицо ему показалось знакомым, как бывает всегда при встрече с людьми с клишированной внешностью, без особых примет и изъянов. Скиф почему-то сразу почувствовал даже некоторое уважение к этому пожилому человеку, которого дневная нервотрепка лишает спокойного сна.
Он плавно тронул машину с места и тихо покатил по пустой улице, держась подальше от света ярких фонарей.
— Обо мне нечего рассказывать. Как говорит мой друг и коллега Засечный — есть в нашей фирме такой шоферюга, — шофер, он и в Африке шофер. Все мы люди стандартные и подробно описанные в литературе. Вы ведь писатель?
— О да, целый день сижу и пишу, — охотно согласился пассажир.
— А что вы пишете, если не секрет?
— Кое-что — секрет, а что-то для служебного пользования. Но есть материалы и для открытой печати.
— Значит, вы коммерческий журналист, если у вас есть секретные материалы, — сыграл под простачка Скиф, принимая правила игры, навязанные клиентом.
— Что правда, то правда, большей частью коммерческий. Так диктует нам жизненная ситуация. Вот вы ведь тоже занимаетесь только чистой коммерцией? — с печальным вздохом поинтересовался пассажир.
— Только коммерцией, — подтвердил Скиф. — Ничего для души. И, главное, никакой политики.
— А что у вас есть для души?
— С детства выпиливал лобзиком, — нашелся Скиф.
— А сейчас не получается?
— Времени нет. И пилочки фигурные куда-то запропастились. Ни на одном рынке не сыскать. Да и денег нынче на хобби не напасешься.
— Понятно — семья большая, — оживился пассажир.
— Семья-то как раз маленькая: жена, дочка да я, но реклама постоянно навязывает дорогостоящие покупки.
— Да, реклама наш бич, но, с другой стороны, и благодетель. Она позволяет нам больше узнавать, больше зарабатывать, чтобы опять же больше тратить.
Пассажир откинулся на сиденье и счастливо улыбнулся. Видимо, в его душу вселялся желанный покой.
Скиф мягко притормозил у темной подворотни, чтобы не потревожить клиента.
— А теперь, когда вы успокоились от ваших нервных стрессов, — сказал Скиф, — говорите прямо, что вам от меня нужно, Николай Трофимович?
— Узнали… — с удовлетворением в голосе откинулся на сиденье пассажир. — Приятно иметь дело с умным человеком. Узнали по фотографии или по словесному портрету?
— Чутье подсказало. А сказать правду — вы удивительно схожи лицом с вашим сыном: и голос, и манера разговаривать — вы с Тото будто близнецы-братья. Да и адресок знакомый…
— Он в детстве выучил стишок про Тотошу и Кокошу, на каждом утреннике его читал.
— Понятно — трудное детство, папа в сапогах и портупее вечно на боевом задании, семья мыкается по офицерским общежитиям. Но все же воспитали достойного для общества человека. Сын пошел по стопам отца, но… Но несколько в другую сторону…
— Приятно слышать. Каждому отцу хочется, чтобы его сын был похож на него. Я рад — мальчик на правильном пути.
Приятное путешествие по ночной Москве совсем уж успокоило клиента. Он даже веки смежил от удовольствия.
— На пенсии вам бы спокойней спалось, — заметил Скиф.
— Нервы горят не на службе. Кровью сердце обливается за родную страну, когда видишь, в какую бездну пытаются ее свернуть иные радикальные вольнодумцы.
— Насколько я наслышан, генерал-майор КГБ Походин собаку съел на преследовании вольнодумства в СССР.
— Правильно, но с какими целями?.. А я отвечу — с благородными, — с гордостью ответил генерал. — И не жалею об этом.
— И чего же вы хотите от простого человека?
— Простой дружбы и человеческого разумения.
— Между удавом и кроликом?
