«Сандал», которого не было - Корецкий Данил Аркадьевич
Они обменялись крепкими, искренними рукопожатиями.
– Как зовут?
– Позывной Десант. А друга Хромым кличут: он из-за ранения до сих пор прихрамывает.
– Поехали, посидим, я угощаю! – предложил Шумахер.
Десант ненадолго задумался.
– Дело, конечно, хорошее… Только нам торговать надо…
– По таким ценам тебе здесь все равно торговать не дадут.
– Ну, это мы посмотрим! Одни уже пробовали сегодня, да обосрались жидко…
– Не дадут, Десант, сто процентов не дадут! – убежденно сказал Шумахер. – Те, кто обосрались, нас вызвали. А мы не из серливых. Я-то вас понимаю, но даже если мы уедем, приедут другие – тоже не серливые. Надо что-то другое решать. Поедем, посидим, за жизнь поговорим. Может, я вам чем-то и помогу!
Десант взглянул на часы.
– Что скажешь, братишка? – обратился он к напарнику.
– Поедем! – ответил тот. – Все равно уже торговлю сбили.
Через сорок минут все трое уже сидели в «Кавказской кухне». Тут было тепло и уютно, вдобавок вкусно пахло. Тройка бойцов расположилась за соседним столиком.
– А ты что, большой босс, что такую охрану с собой возишь? – спросил Десант, сглатывая голодную слюну.
– Они не охрана моя, а типа коллеги.
– Тоже спецназ?
– Да нет. Спецназ остался в прошлом.
– А-а-а, понятно. Я и смотрю, что рожи у них другие…
Под личным руководством Ашота, официант принес заказы.
Шумахер наполнил рюмки водкой из графина.
– За знакомство!
Они выпили, закусили горячей мясной солянкой. Шумахер был не голоден, но за компанию ел, чтобы не обидеть новых знакомых.
– А что у вас кроме гранаты имеется? – неожиданно спросил он.
Хромой молча положил на стол между тарелками тяжелый кастет с четырьмя округлыми шипами.
– Слабовато, – сказал Шумахер. – Но лучше убери.
Хромой спрятал кастет обратно. Он был немногословен. Шумахер подумал, что ему больше подошло бы прозвище Немой.
Официант забрал пустые тарелки и принес второе блюдо – жаркое из телятины.
– Прицеп этот не наш, – рассказывал Десант. – Арендуем у старичка одного. Договорились нераспроданными остатками с ним расплачиваться. Вот ему повезло сегодня! Мы-то первый раз выехали, толком, считай, и продать ничего не успели. А что делать?! Это там мы героями были, а на гражданке и на фиг никому не нужны! Нормальной работы нет… Помыкались туда, сюда… Решили вот попробовать из первых рук, у селян овощи скупать да перепродавать. На что-то другое просто денег нет, за «боевые» до сих пор судимся с родимым министерством. А эти подошли, говорят – поднимай цены или сваливай отсюда! А нам хотя бы свое отбить, пока товар не пропал. Хранить-то тоже особо негде, в гараже ямы нет… А вдруг померзнет? В общем, влетели мы по полной! Даже не знаю, что теперь делать.
Он вздохнул и, не чокаясь, выпил вторую. Некоторое время жевали молча. Потом выпили третью, тоже не чокаясь – за павших. Потом подняли четвертый тост – «Чтоб за нас не пили третий», потом – «Чтоб свои в своих не стреляли»…
– А помнишь? – вдруг разговорился Хромой. – Как тогда…
– Хорош, братишка! – перебил его Десант. – Посидели, вспомнили ребят… Пора и честь знать!
Он поднял захмелевший взгляд на Шумахера.
– Пойдем мы! Спасибо!
– Погоди! – остановил его Шумахер. – Завязывайте со своей гнилой торговлей, все равно с нее толку не будет… Идите ко мне в бригаду работать!
– На стройку, что ли?
– Да нет. У нас другой профиль.
– А что делать нужно?
– Вот то, что они делают. – Шум, в которого снова превратился Шумахер, показал на своих бойцов.
Десант повернул голову в сторону соседнего столика. Бойцы с аппетитом уплетали шашлык из баранины, запивая минералкой.
– В общем, все, что скажу, то и делать! Жилье получите, по деньгам не обижу! Я сам так начинал. А железки ваши пригодятся. Да еще новые получите!
Намек был весьма прозрачный. Десант перевел вопросительный взгляд на Хромого.
– Я за любой кипиш, кроме голодовки! – заявил тот.
– Мы согласны! – ответил за двоих Десант.
Шамсутдин
Все в Москве его раздражало: постоянно проверяющие документы милиционеры, подозрительные взгляды прохожих, привокзальные бомжи и неопрятные азиаты в метро, бесстыдные девушки в коротких юбках и гуляющие с разодетыми в яркие жилетки собаками старушки, насыщенный автомобильными выхлопами воздух и толпы постоянно куда-то бегущих пешеходов… Изменить это было не в его силах, приходилось терпеть и приспосабливаться. Милиционерам он протягивал паспорт и зачетную книжку с двумя сторублевками внутри.
– На юриста учусь, приехал сессию сдавать. Хочу прокурором быть!
– Да, сразу видно, прокурор из тебя выйдет хороший, – усмехались патрульные, забирая деньги и возвращая документы.
В общежитии он сразу пришел к комендантше – толстой крашеной блондинке Алине Петровне, вечно хмурой и строгой. Но не с Шамсутдином. Увидев его, она разулыбалась:
– С приездом, мой мальчик! Что-то тебя долго не было…
– Привет, Петровна! Вот тебе в честь встречи. – Он сунул в карман синего халата сто долларов. – Я в свою…
– Там живут двое ребят. Есть свободная, такая же, на третьем этаже… Сейчас я тебя заселю…
– Вот пусть эти обезьяны там и живут!
Он уверенно прошел в «свою» комнату, выкинул в коридор чужие вещи и лег спать. Когда объявились хозяева, то начали возмущаться, сбегали к Алине, но, вернувшись, успокоились и перешли в другую комнату – на четверых.
Потом он сходил к четверокурснику Муслиму Хасуеву, тот был «опорным» студентом, поддерживающим связи между администрацией ВУЗа и диаспорой, а так же решающим все вопросы, возникающие у земляков при поступлении, в ходе учебы или по ходу жизни в Москве. Ему недавно исполнилось тридцать, и учился он уже лет десять. У него был даже свой кабинет, обставленный не хуже, чем кабинет декана, а может, и лучше. Увидев Шамсутдина, Хасуев приветливо заулыбался и встал навстречу: он был в курсе всех дел, происходящих в республике, и знал, кто есть кто. А Шамсутдин был не просто земляком и не простым студентом. Они обнялись, троекратно соприкоснулись щеками, перекинулись несколькими фразами о житье-бытье дома и в Москве.
– Ты лучше сбрей бороду, – посоветовал Муслим. – Иначе будут принимать за моджахеда и останавливать на каждом шагу.
Сам он был гладко выбрит и щегольски одет: синий в едва заметную полоску костюм, белая сорочка, красный галстук и красные остроносые туфли. Шамсутдин таких никогда не видел, и они ему понравились. Но он тут же прогнал это чувство. Похоже, вдали от дома Хасуев забыл о том, как обязан выглядеть мужчина и как ему надлежит себя вести. Он не должен походить на смазливого киноактера и одеваться, как тамада на богатой московской свадьбе.
– Я и есть моджахед! – холодно ответил он.
Муслим на миг смешался, но тут же снова обрел снисходительное спокойствие.
– Я дал тебе совет, а ты сам смотри: выполнять его или нет! Но имей в виду – ты тут не единственный моджахед. И не самый главный. А я знаю очень многих авторитетных земляков, даже Айдамира знал. Только его недавно убили…
– Ладно, Муслим, я тебя понял! – Шамсутдин отдал зачетку и конверт с деньгами. Теперь все должно уладиться само собой, а он мог отдыхать и покорять Москву.
«Подтянув» земляков – Дауда и Салмана, он сходил с ними в пивной бар, а потом сказал, что в общежитии порядка нет, их перестали уважать и надо себя «поставить». И они начали «ставить», в результате чего в первый же вечер вспыхнули две драки.
Второй вечер тоже начался с обхода этажей. Они подошли к одной из комнат, и Шамсутдин без стука дернул ручку. Но дверь оказалась заперта.
– Э, открывай! – крикнул он. – Я знаю, что ты там!
Подождав с полминуты, ударил в дверь ногой.
– Открывай, сказал, а то хуже будет!
Щелкнул замок, дверь открылась, и земляки вошли в комнату. Худощавый студент-первокурсник смотрел на них близорукими глазами сквозь линзы очков.
