Андрей Воронин - Фаянсовый череп
Но о сейфе Караваев знал, так же как и о том, что именно в этой древней жестянке хранится хваленое досье, в которое Школьников старательно и прилежно заносил каждый его, Максима Караваева, шаг. В какой-то степени существование этого досье было для Караваева полезно: эта куча макулатуры давала Школьникову ощущение безопасности и защищенности от всех бед. Когда держишь на коротком поводке такого профессионала, как Макс Караваев, можно чувствовать себя защищенным! Только" вот не надо забывать, что держать такого человека за горло и вообще трогать его руками – очень нездоровое занятие. А Школьников об этом забыл – надо думать, из-за многолетней привычки во всем полагаться на своего верного Максика…
Караваев не стал трогать досье, ограничившись тем, что подобрал комбинацию цифрового замка и, приоткрыв тяжелую стальную дверцу, посмотрел на лежавшую внутри толстую папку. Можно было допустить, что, приехав на дачу, старик первым делом полезет проверять, на месте ли досье. Но вряд ли он сразу после долгого и полного треволнений дня станет менять код замка. Да и вообще, скорее всего этот сейф Владик открывает не чаще раза в месяц, чтобы занести в папочку самые свежие наблюдения за поведением своего домашнего любимца по кличке Максик. Приезжая сюда, старик первым делом прикладывается к бутылочке, а уж потом начинает осматриваться и прикидывать, чем бы ему заняться, так сказать, вдали от шума городского. Вероятнее всего, так же он поступит и сегодня, а после этого за него можно будет не опасаться…
«А может, не стоит мудрить? – подумал Караваев, снова запирая сейф и ставя на место декоративную филенку, за которой была спрятана массивная стальная дверца. – Что я, в самом деле, разыгрываю из себя графа Монте-Кристо? Ампула со мной. Если добавить в его любимую бутылку три капли, он будет до утра спать как младенец – из пушки не разбудишь. А если запузырить туда всю ампулу, он вообще никогда не проснется. Я не знаю, какой диагноз поставит коновал, который будет выписывать свидетельство о смерти, но могу ручаться, что слово “отравление” там фигурировать не будет. Так, может, того?.. А?»
Он вынул из кармана ампулу, точно зная, что никакого “того” не будет. Караваев умел действовать спонтанно, по наитию, но лишь в тех случаях, когда на него сваливалось что-то непредвиденное и времени на раздумья не оставалось. Имея план, Максим Владимирович всегда придерживался его со скрупулезной точностью, и эта привычка еще ни разу его не подводила. Все дело в том, считал Караваев, что план должен быть составлен тщательно и с учетом всех возможных последствий: только это может служить надежной гарантией от неожиданностей. А если ты на ходу, повинуясь случайным импульсам, начинаешь вносить в свой план изменения, жди беды: последствия этих изменений просчитать очень трудно, особенно если ты сильно торопишься.
Пока Караваев размышлял, его умелые руки действовали сами собой. Они хорошо знали, что нужно делать, да и работа на сей раз действительно была пустяковая. Три капли прозрачной жидкости упали в открытую бутылку коньяка и растворились там без следа, не оказав никакого воздействия ни на цвет, ни на запах, ни – Караваев знал это наверняка – на вкус напитка. Обнаружить в коньяке присутствие постороннего вещества можно было бы лишь при очень тщательном и дорогостоящем химическом анализе, да и то если знать, что ищешь.
Покончив с этим делом, Караваев аккуратно запер за собой дверь загодя изготовленным дубликатом ключа, вышел за калитку, запер и ее тоже, скорым шагом преодолел расстояние до ближайшего поворота и сел за руль спрятанной в кустах машины.
Возвращаясь в город, он боролся с острым желанием позвонить Севруку или, в крайнем случае, своим людям. Никуда звонить он, конечно же, не стал: его звонок мог отвлечь Муху с напарником от дела в самый ключевой момент, а с Севруком ему было не о чем разговаривать. Разве что спросить этак удивленно: “Ты что, до сих пор жив? Безобразие!”.
Потом ему все-таки позвонил Муха и доложил, что дело в шляпе. Он так и сказал: дело в шляпе, – и Караваев привычно сделал в памяти зарубку, чтобы ненароком не забыть вставить Мухе хороший фитиль за панибратский тон в разговоре с начальством. Потом он вспомнил, что, если дело выгорит, ему будет наплевать и на Муху, и на всех прочих: он их просто больше никогда не увидит.
Он сгонял на Белорусский, где встретился со своими людьми и получил от них сумку с деньгами Севрука. Здесь же, не сходя с места, он выплатил исполнителям причитающийся им процент и узнал подробности дела. Подробности эти его полностью устроили: замученный угрызениями совести или, что гораздо вероятнее, какими-то гораздо более земными, не столь возвышенными проблемами, глава строительной фирмы Севрук застрелился из пистолета, который он незаконно хранил у себя в квартире. Улики, помогающие постичь суть проблем предпринимателя Севрука, будут обнаружены в лежащем рядом с ним кейсе. Любому следаку при первом же взгляде на эту картинку все сделается настолько ясно, что он наверняка не станет вдаваться в подробности и поведет дело по пути наименьшего сопротивления…
В половине второго пополудни Караваев уже был дома. Он снял пиджак, повалился на продавленный диван с засаленной матерчатой обивкой, нащупал трубку радиотелефона и, закуривая одной рукой, большим пальцем набрал номер рабочего телефона Школьникова. Он специально не стал звонить Владиславу Андреевичу из машины, чтобы аппарат в его офисе определил его домашний номер, а не номер его мобильника.
«Что за люди, – подумал Караваев, слушая длинные гудки в трубке. – Что дядюшка, что племянник – оба хороши. Суббота, а они торчат на работе и персонал, между прочим, держат. Самим делать нечего, так они еще и людей напрягают в выходной день…»
Школьников снял трубку после четвертого гудка. “Все правильно, – подумал Караваев. – Два звонка, пока аппарат определяет номер, потом еще парочка, пока он его проговаривает, и – оп-ля!"
– Владислав Андреевич, – сказал он в трубку, – Караваев беспокоит. Я только хотел сообщить, что главная часть нашей проблемы уже решена.
– Оперативно, – недрогнувшим голосом похвалил Школьников, как будто речь шла о заключении какой-то незначительной сделки, а не об убийстве его родственника, пускай себе и дальнего. – Есть что-нибудь, что мне необходимо знать?
– Только то, что все прошло как по маслу, – сказал Караваев. – Дело в шляпе, – вспомнил он слова Мухи и подумал: нарушаю субординацию. Надо бы взять себя в руки, не то старик забеспокоится: с чего это, скажет, Максик такой веселый?
– Так, – медленно сказал Школьников. – А.., где?
– На квартире, – доложил Караваев. – Так что лучше всего вам поехать на дачу и узнать обо всем из новостей. Кстати, если все пойдет нормально, случится это нескоро.
«К тому времени, когда это случится, у тебя уже будет навалом других забот, – подумал он при этом. – Готовься, старый боров.»
Закончив разговор со Школьниковым, Максим Владимирович переоделся в домашнее, аккуратно повесил костюм в древний трехстворчатый шкаф, на всякий случай завел будильник на восемь часов вечера и завалился вздремнуть перед предстоящим ночным приключением. Набитая деньгами спортивная сумка стояла на замусоренном полу рядом с диваном, и, вытянув руку. Караваев мог легко коснуться ее матерчатого бока. “Вот странно, – подумал он, уже начиная засыпать. – Интересно все-таки устроен человек. За ту сумму, что лежит сейчас у меня под рукой, люди по целой жизни бьются как рыба об лед, убивают друг друга, лгут, воруют, сидят в тюрьмах… Не так давно я сам за такие деньги готов был на что угодно. Но, когда впереди маячат миллионы, сто пятьдесят тысяч перестают восприниматься как солидные деньги, превращаясь в мелочишку, которой можно пожертвовать ради достижения цели."
Он заснул и проснулся секунд за двадцать до того, как должен был зазвонить будильник. Караваев нарочно не стал смотреть на часы, чтобы проверить свое ощущение времени, а вместо этого, лежа с закрытыми глазами, начал считать секунды: и-раз, и-два, и-три… На счете “двадцать один” внутри будильника раздался характерный щелчок, и старый, но безотказный жестяной механизм принялся истерично трезвонить. Караваев привычно накрыл его ладонью, нащупал рычажок на обратной стороне корпуса, выключил звонок и рывком сбросил ноги с дивана.
Первым делом он умылся холодной водой, устранив неприятную вялость, которая всегда возникала у него после дневного сна. Затем не спеша сварил себе солидную порцию магазинных пельменей и умял все до последней ложки, заедая ржаным хлебом, чтобы во время работы не отвлекаться на мысли о еде. Ночь предстояла долгая. Караваев не без оснований предполагал, что, если ему удастся лечь спать хотя бы часов в пять-шесть утра, это можно будет считать подарком судьбы. Только выпив обжигающего чаю с громадным бутербродом, бывший подполковник позволил себе выкурить сигарету. После этого он пошел одеваться, чувствуя себя сытым, отлично отдохнувшим, бодрым и как никогда готовым к действию. Ему предстояла довольно грязная работа, но к выполнению грязной работы Максим Караваев привык, а награда за нее в данном случае ожидалась очень солидная.
