Дмитрий Дубинин - Золотой иероглиф
— Но моего сына ты зря решил превратить в козырную карту…
— В козырную карту?.. А, вот ты о чем… Ты очень упрям, Маскаев-сан. И храбр, надо отдать тебе должное. Из тебя мог бы получиться неплохой японец. — Мотояма чуть заметно улыбнулся, как-то совсем не по-бандитски. — Я советую вам не бояться и надеяться на лучшее. Мне нет нужды вас убивать. Нет и желания. Вот мои мальчики — те все еще относятся к оружию как к игрушкам, поэтому не надо делать глупости.
Поверил ли я этому бандиту? Скорее нет. Я все же был уверен, что как только мы найдем клад (если еще найдем, конечно!), остров Уэнимиру украсится тремя трупами. А может быть, у этих якудза не принято самим убивать. Оставят нас тут без средств передвижения, и всего делов… От жажды мы, скорее всего, не помрем, рыбу ловить можно, следовательно, на острове можно запросто прожить хоть несколько месяцев. До зимы. Зимой будет тяжко, тем более, что на крепкий лед, по которому можно добраться до обитаемых мест, рассчитывать сложно — скорее всего при наличии теплого течения и завихрений тут плавают лишь редкие льдины…. Итак, что остается делать? Выполнять распоряжения бандитов, подчиняясь грубой силе и угрозам насилия над Татьяной (какой я все-таки дурак, что не оставил ее во Владивостоке!), а также на всякий случай молчать о гейзере с пресной водой — только тогда останется надежда на то, что японские бандиты оставят нас в живых.
Конечно, надо молчать и о дискете, которую Сэйго стащил из дипломата Кидзуми. Во всяком случае, пока…
Из ближней палатки донесся писк явно электронного происхождения. Один из бандитов сорвался с места, скрылся в палатке и скоро вышел оттуда с рацией, которую почтительно подал Мотояме. Тот быстро и отрывисто заговорил в микрофон, приложив один из наушников к правому уху.
Я дорого бы дал за то, чтобы знать, о чем он говорит! Хотя, если бы он даже рассказал все о своих планах, мне от этого вряд ли стало холодно или жарко. Я полностью находился во власти японских гангстеров, и они это понимали так же хорошо, как и я.
Глава IV
Мотояма закончил свои переговоры в эфире и опять обратился ко мне. Он явно пребывал в неплохом настроении и имел желание побалагурить, а заодно попрактиковаться в русской разговорной речи.
— Ты несколько переоценил свои силы, так же как и твой приятель Такэути. Вы еще плохо представляете, в чьи интересы попытались залезть. Я говорю даже не о нас, я имею в виду динозавров, называющих себя «хатамото», которые заинтересовались тобой, Маскаев-сан… Ты ведь знаешь историю «Капли Солнца»?
— Только то, что было в журнале, — ответил я. Разговаривать мне с ним не хотелось, но злить его было опасно. И вообще — не сидеть же истуканом! Идет игра, в которой мне грозит неминуемый проигрыш, но она еще идет, и я не имею никакого права, что называется, бросать карты.
— Так вот, у Танаэмона было прозвище. Знаешь, какое? Акатацу — Красный дракон. А такое прозвище просто так не дают, его заслужить надо. Этот человек сумел умыкнуть из казны столько золота, сколько не удавалось никому ни до него, ни после. И мы по ряду причин считаем это золото нашим.
Я не стал радостно поддакивать, говоря, что вот, значит, откуда пошло название вашего клана! Зачем? Пусть рассказывает ровно столько, сколько считает нужным. Не любят бандиты, когла «лохи» много знают, ох как не любят!
— Никто не ожидал, что следы рода Дзётиинов приведут в Россию. По всем документам выходило, что последний самурай, носящий эту фамилию, погиб еще в тридцать девятом, как раз примерно тогда, когда удалось узнать, что всплыл тот самый остров Увасима! Тебе этого не понять, Маскаев-сан. Почти четыреста лет мы ждали этого момента. Почти четыреста лет его ждали хатамото, которые еще столько же и даже больше будут стремиться к тому, чтобы доставить «Каплю Солнца» в Токио. Они верят, что как только это случится, вернутся времена сёгуната и Япония наконец-то займет положенное ей место в центре крыши мира… Знаешь, что такое «хакко-итиу»?
— Нет.
— С этими словами ложатся и встают несколько десятков очень влиятельных лиц в нашей стране. «Восемь углов мира — одна крыша» — так очень приблизительно можно перевести эти слова на русский язык. Но! Это все вздор и бессмысленные мечты. Никогда и никто не сможет создать мировую империю, даже имея талисман, якобы обладающий магическими свойствами… А попытаться захочется. Чувствуешь, в какой благородной миссии участвуешь? Мы не дадим «Капле Солнца» попасть в руки националистов. Она по праву должна и будет принадлежать только нам, потомкам «Акатацу» Танаэмона.
В припадке воодушевления Мотояма даже стукнул себя кулаком в грудь.
— Послушай, Акира, — сказал я. — Ты можешь ответить мне на один вопрос?
— Смотря на какой, — ответил японец.
Так, он осторожничает… Может быть, эта авантюра все же закончится лучше, чем я могу это предполагать?
— Каким образом ваша мафия узнала про омамори?
— «Мафия?» — неприятно скривился Мотояма.
Я готов был откусить себе язык.
— Так сейчас у нас называют почти всякие группировки, которые, скажем так, живут удачей.
— Удачей? Мне это нравится, — сказал Мотояма. — А то «мафия»… А что касается омамори, то я тебе дам один совет — поменьше рассказывай женщинам о серьезных вещах. Ваша переводчица очень болтлива, и про омамори не узнал бы только глухой.
— Тогда и ты ничего бы не узнал, — заметил я.
— Пусть я сейчас бы ничего не узнал, — спокойно заметил Мотояма. — Пусть прошло бы еще несколько сотен лет. Разве это главное?
Восток есть Восток, черт возьми…
— Но хатамото тоже должны были наверняка знать об этом кладе. Об острове.
— Конечно. Они даже и узнали о нем раньше нас.
— Тогда почему же они не сидят здесь?
— Они не знают одного очень важного момента. Им неизвестен текст документа из омамори.
Я мог бы заявить, что это отнюдь не так, но… Зачем опять-таки выказывать осведомленность?
— Но если их организация существует при правительстве, разве Япония не может официально приступить к поискам? По идее, можно было перелопатить этот остров еще несколько десятков лет тому назад?
— Ты ошибаешься. Эта организация существует не при правительстве. Среди правительственных чиновников есть хатамото. Но не более того. И, если хочешь знать мое мнение, то я уверен, что далеко не все они являются единомышленниками. Чем выше к вершинам власти, тем больше интриг и секретов, которые часто выходят боком самим интриганам. Поэтому те, кто знает, что к чему, просто ждут. Я вот иногда тоже думаю — а не лучше ли и нам тоже повременить?
— Сиди спокойно, и мимо тебя пронесут труп твоего врага?
— Примерно. Но мы все-таки ждать больше не можем… Ладно. Хватит философствовать — так, кажется, будет по-русски?.. Пора ужинать. Надеюсь, вы составите нам компанию? — И Мотояма бросил несколько слов орудующему со сковородками повару.
А как еще мы могли поступить? Я заметил, что Татьяна вроде бы успокоилась, пока мы беседовали с гангстером. Хотя причин для самоуспокоения я не видел — Мотояма, несмотря на свой имидж, запросто мог посворачивать нам шеи, если бы это ему понадобилось. Впрочем, в Японии, наверное, даже бандиты вежливы и обходительны. Не иначе, тамошние разборки начинаются с поклонов. Но заканчиваются они, надо полагать, во всем мире одинаково.
А рыба была ничего — форель или семга, выловленная, надо полагать, прямо здесь. Несмотря на все злоключения, у меня разыгрался аппетит. Татьяна от меня не отставала. Это было хорошим признаком — по крайней мере, паниковать и впадать в отчаяние она не собирается.
Бандиты действительно оказались до невозможности корректными. Они даже предоставили нам с Татьяной отдельную палатку и не держали нас под непрерывным надзором. И то правда, куда мы денемся с подводной лодки? Будь я один, то еще прикинул бы все за и против насчет того, чтобы удрать с острова, держась за какой-нибудь поплавок. Но Танька воды побаивается, да и никакого удовольствия нет в том, что тебя подхватит мощное океанское течение и начнет потом мотать в сотне километров от Курильской гряды по бесконечному кругу. К тому же, у этих есть вертолет. Долго ли поднять машину в воздух и обшарить небольшую площадь вокруг острова?
Ночь мы провели трудную, но относительно спокойную. Татьяна была на удивление тихой, так, что я даже встревожился. Со мной она почти не разговаривала, во всяком случае, обращалась только по необходимости, и лишь когда мы залезли в палатку и завернулись в одеяло, Таня судорожно прижалась ко мне и произнесла: «Андрей, мне страшно»…
Но уснула она раньше меня. А я долго еще лежал на жесткой циновке, прислушиваясь к отдаленному плеску волн и беседе двух дежурных на чужом языке. В голову лезли скверные мысли. Причем было не так даже страшно то, что меня могут пристрелить — нет. То ли я настолько проникся тем самым духом наплевательского отношения к собственной шкуре, пока общался с японцами, то ли еще какая тому причина, но гораздо больше я беспокоился за Таньку, которую ведь можно было не втравливать в эту беду, да еще чувствовал сильнейшую досаду. Вспомнилась восточная притча о шакале и соколе. Та самая, в которой шакал, захотевший полакомиться вишней, висящей высоко на дереве, долго лез туда, весь ободрался, а как только разинул пасть, чтобы слопать ягоду, откуда-то налетел сокол и, схватив вишню, улетел прочь. А упомянутый шакал кое-как начал спускаться, ободрался пуще прежнего и наконец сорвался, горько думая о том, что вишни на деревьях растут вовсе не для таких, как он.
