Антикиллер-5. За своего… - Корецкий Данил Аркадьевич
– Валим, пацаны, пешком, рассыпаемся по одному, потом я вас соберу!
И свалил неизвестно куда. И они за ним по одному, на заднюю улицу… Только куда сваливать? На вокзал нельзя – там патрули, в кабак нельзя – с баблом напряг. По улицам ходить, рылом торговать – тоже не выход. Шмель сказал, надо идти туда, где толпа, затесаться и вести себя как все, это типа сканает. Сам пошел в торговый центр. А они с Муреной пошли в кино. Мурена отдельно, Хобот отдельно, все как полагается. И билеты взяли на разные места.
А когда он в последний раз в кино ходил? Еще в детстве, наверное. Вот блин. Мурена сказал: пива не пей, чтобы не обоссаться, потому что долго сидеть надо, часа два вместе с рекламой. И семки не жри, сказал, потому что найдутся недовольные, а ты сразу в табло, а там мусора набегут, и всё.
А на хрена, спрашивается, такое кино?
Когда проснулся, в зале горел свет и никого не было, а по рядам ходили бабульки с пакетами, собирали мусор и на него косились. Мурена тоже куда-то делся. И на улице его не было. Ага. Вот, блин, дела.
Пошел направо, потом налево. А потом уже не помнил, куда. Купил пирожок, пивом запил. Когда расплачивался, заметил, что рука дрожит. Продавщица ничего не увидела. Здесь друг на друга не смотрит никто, оно и понятно, потому что иначе глаза разбегутся и вообще вылезут на фиг. После Кульбак это, конечно, тяжко. Это первая его самостоятельная вылазка в Тиходонске, и в самом центре к тому же, где вообще не продохнуть, сколько народу, даже не нужно идти ни в какой супермаркет, а где Мурена и остальные, хрен их знает. Главное, как вспомнишь, что ведь реально мечтали, когда ехали сюда, что весь этот гребаный муравейник станет плясать под их дудку, все тут будут процент им отстегивать, мужики будут приседать, а вот эти телки расфуфыренные в диорах и шанелях будут ноги раздвигать им навстречу – ну, блин, просто смешно становится, какой это был тупняк и наивняк!
Ходил, ходил. Добрел до мест, где асфальт гладкий, дома крутые, как на подбор, а в воздухе сплошная парфюмерия и фраера со своими телками прикинуты как вообще парижане или лондонцы какие-нибудь. Ну, как он их представляет, конечно. Сидят себе на верандах ресторанов, деликатесы едят, сигары курят, базары трут, смеются… А ему и жрать охота, и курить, только пирожки здесь не продаются, сигареты все выкурены, а купить новую пачку стремно, чтобы опять руки трясущиеся, да рожу засвеченную не показывать.
Бродит, как дури наглотался, никак не может выбраться – кругом витрины огромные, вывески бронзовые, двери дубовые или стальные, рядом швейцары стоят, охранники… Вон парковка за будкой со шлагбаумом, на ней только «мерсы», «бэхи», «ауди» и прочие крутые тачилы, – туда абы кого ни в жизнь не пропустят… А перед шлагбаумом огромная золотая надпись «Отель Аксинья»!
Ни хрена себе! Его собственный, можно сказать, отель, который им Север обещал, символ их будущей красивой жизни, и вот он стоит тут без копья денег, без крыши над головой, на хвосте мусора висят, а швейцар, такая, блин, горилла в пурпурной ливрее, косится на него, как на бомжа, – типа вали отсюда, пока глаз на жопу не натянул…
Спустя пару часов позвонил Мурена. Спросил: «Ты где?»
– А хрен его знает…
Не ори, говорит, а подойди, говорит, к перекрестку, прочти названия улиц и номера домов. Читать не разучился еще?
Ну, подошел. Ну, прочел.
Хорошо, говорит, садись на автобус номер такой-то и дуй до самых Электромонтажников. Это, говорит, конечная остановка, не ошибешься.
А до этих Электромонтажников ехать, блин, как до Луны. В Кульбаки и то скорее бы сгонял. Чуть не уснул опять. Вышел, кругом остатки садовых участков, дальше почти все снесено – глина и песок, бульдозеры туда-сюда, «высотки» торчат, и пивная палатка стоит неподалеку, на ветру плещется, словно, блин, где-нибудь в пустыне высадилась экспедиция «Старого Мельника». А в палатке той Мурена сидит за бокалом светлого, лыбится. «Добро пожаловать, – говорит, – в мир офигительных грез, в мир самых твоих невероятных фантазий, который называется, блить, коротко и просто: Электро, блить, монтажники…»
Кругом все серое, гулкое, сырым цементом пахнет, будто кого-то в бетонный фундамент закатывают. На самом деле нет – все тихо-мирно. Паханы сидят на ящиках посредине огромного зала – первый этаж, видно, здесь магазин будет. А пока старшие договариваются, мы стоим, зырим друг на друга.
Тех два качка, звать Арбуз и Крашеный. И старый фраер с ними. Нашел, все-таки, Север «своего» в каком-то пивняке. Корешевались, что ли, когда-то. Вот, собрались в Монтажниках, в недостроенном доме, терки трут.
Фраер козырной, сразу видно – ноги на зоне до ревматизма истоптал и зубы на жидкой баланде до корней стесал. Руками не машет, зря не пыхтит. Но если скажет чего, то голос как бритва, аж спрятаться хочется. А потом подумаешь: а ведь точняк сказал! И прикинут солидно, сразу видно – по высшему разряду. Север рядом с ним в этой курточке своей педерастической и с башкой своей лысой – да просто клоун. Хотя мы-то знаем, что он не клоун.
Спорят о чем-то. Не то что спорят, а вроде как наезжают друг на друга. Они-то, конечно, между собой базарят, мы стоим в сторонке и пристяжь старика – тоже, только напротив. Но кое-что слышим, и все понимаем – не дураки…
Фраер минжуется: мол, типа, у него резонов нет с Босым ссориться. Север свое – про понятия толчет, про то, что он законник, а Босой – фуфло. И что скоро будет большой сходняк и Босому дадут по ушам, а на Тиходонск поставят Севера. И потому с ним лучше дружить. Тем более, что нам и нужно всего-ничего: перекантоваться, пока кипеж уляжется… Короче, трут они, трут, и вроде оба недовольны. Просто Север не любит просить. И фраер этот, видно, тоже не привык, чтобы перед ним яйцами трясли на его собственной территории. Но, наконец, договорились, и мы все пошли…
Три комнаты. Двенадцатый этаж. В туалете душик такой маленький на стенке, непонятно зачем. В унитазе мыться, что ли? Прикольно. Насколько я понял, здесь мы зашхеримся на какое-то время. Это его квартира, фраера того. И весь этот дом его. И все Электромонтажники тоже. Звать его Клоп. Даже как-то странно, на клопа он точно не похож. Иногда кажется, он древний, как идол какой-нибудь, не знаю. А иногда ничего, задорный такой, особенно когда на коня присаживается.
Не нравится, говорит, воткни этот душ себе знаешь куда?
Ага. Я говорю, да ничего, просто у нас в Кульбаках в унитазе никто не моется, у нас там в баню ходят, ну, или воду греют и в корыте…
Все на меня посмотрели, особенно Арбуз тот. Как сожрали живьем. А Мурена заржал в голос. Он, пока по городу скитался, коксу нюхнул где-то. Веселый такой.
«Так, – сказал Клоп. – Сроку вам две недели. Будете сидеть в этих трех комнатах, никуда ни ногой. Жрачку будут носить. По телефону не тарахтеть. В окно не светиться. Не орать, ногами не топать. Звукоизоляция в доме никакая, а на десятом этаже пенсы столетние живут, муж и жена, могут в полицию позвонить, если что. По этой причине водку пить тоже нельзя. С бабами аналогично. Что еще? – Тут Клоп посмотрел так внимательно. – Если, блин, кто-то не умеет пользоваться современной сантехникой, тот может сразу ехать в свои Кульбаки, потому что, если затопите соседей, вместе с сантехником приедет ОМОН, а я вас отбивать у них не стану, мне своих забот хватает.
Ну, зашхерились, стали жить-поживать.
День – нормально. Два – ну, туда-сюда. Попросил Крашеного, чтоб вареников замороженных принес. Мурена их в микроволновку затолкал, сказал, там на упаковке так написано. А они, блин, рванули так, что дверцу вышибло. По всей кухне потом это тесто отскребали. Мурена считает, это Крашеный спецом так прикололся – пороху внутрь насыпал. Я подумал, а ведь точно, это ж логично, сами-то вареники взорваться не могут. Ну да. Хотел пойти Крашеному в морду дать, но тут пришел Шмель и сказал, что вареники надо было сперва из упаковки достать, а потом уже в печку совать. Типа там какая-то напруга внутри образовалась, потому и рвануло. Хрен поймешь. Но вареников я так и не пожрал.
