Андрей Дышев - Шахидка с голубыми глазами
Я шагнул к Яне, схватил ее за плечи, заставляя подняться.
– Яна, что случилось? – спросил я, заглядывая ей в глаза.
Она зажмурилась, стиснула губы и отрицательно покачала головой.
– Открой глаза. Посмотри на меня.
Она крутила головой. Слезы просачивались из-под опущенных век.
– Я не узнаю тебя, – продолжал я, касаясь губами ее лица. – Вчера ты была другой. Почему, Яна? Ответь же мне!
– Вчера… – эхом отозвалась Яна.
– Да, вчера!
– Вчера я думала, что…
Она замолчала, глотая слезы.
– Что сегодня меня уже не будет в живых? – помог я ей докончить фразу.
Она открыла глаза, посмотрела на меня сквозь слезы с недоумением, которое, как мне показалось, сразу же развеялось и забылось. Легонько уперлась ладонями мне в грудь. Я освободил ее. Яна отошла от меня, не смея поднять влажные глаза. Ласково, как ребенку, она сказала:
– Вчера я думала, что уеду далеко-далеко. И мы никогда больше не увидимся. И потому можно было говорить разные милые глупости и совершать поступки, за которые не пришлось бы на следующее утро краснеть. Но получилось так, что я никуда не уехала…
– Ты говоришь неправду, Яна.
– Почему же неправду? – произнесла она, бесцельно переставляя по столу предметы. – Я прощалась с тобой вчера навсегда. Я знала, что больше не увижу тебя.
– И только потому ты говорила, что любишь меня?
– Н-н-нет… Нет, вовсе не потому.
– Что же тебе мешает сейчас повторить эти слова?
Яна не сразу ответила:
– Не знаю… Я немного не в себе… – Она вскинула голову и посмотрела на экран телевизора. – А ты не знаешь, кто это… Полиция что говорит? Есть уже какие-нибудь версии?
Я зажег бра над кроватью. Яна прикрыла ладонью лицо и встала у окна, как бы прячась от меня за створкой. Она словно опасалась: если я увижу ее лицо, то пойму, что передо мной совсем другая, которая выдает себя за Яну.
Мне вдруг стало жутко. Яна не поддавалась мне, я не мог ничего изменить. Действительность раскрывала мне такие стороны, какие я не мог увидеть даже в кошмарном сне.
– Ты хочешь чаю? – шептала Яна, глядя на подоконник, на котором разбивались дождевые капли. – Потерпи немножко… Я должна собраться с мыслями. Все будто во сне, и я никак не могу проснуться… Мне приходится все начинать заново. Снова что-то говорить, воспринимать вещи, встраивать их в себя… Нет-нет, тебе этого не понять.
– Почему же! Я понимаю, что труднее всего встроить меня, – мрачным голосом сказал я и горько усмехнулся. – Ведь для меня уже нет места. Я приперся на банкет, а все стулья и тарелки заняты, и хозяйка краснеет и думает: «Принесла же тебя нелегкая!»
– Какой банкет? – растерянно произнесла Яна. – Ты о чем?
– Где арапчонок?
– Какой арапчонок?
– Который тебя охранял! Ты думала, что он больше не нужен? Что тебе уже не от кого защищаться?
– Я не понимаю…
– Все ты понимаешь! – громко и зло сказал я. – Все понимаешь! Кроме одного: как больно вот здесь! – Я постучал себя по груди. – И где ты научилась этому?
– Кирилл!
– Что, Яна?
– Ты можешь пока ни о чем не спрашивать, не мучить меня? Ты не представляешь, как мне тяжело!
– Еще бы! Такой прокол! Такая досадная неожиданность. Тебе приходится заново встраивать меня в твою жизнь…
– Я прошу тебя! Я умоляю!
– Ты не напрягайся, не мечись. Я не буду настырным. Считай, что у тебя все получилось. Все будет так, как ты хотела. Ты меня больше не увидишь!
Я повернулся, пнул ногой дверь и вышел из комнаты. На мокрых от дождя ступенях я поскользнулся и чуть было не спикировал вниз. «Как больно! – думал я, идя куда-то во мрак, по грязи и лужам. – Еще никогда я так не обманывался. Я слушал Веллса с высокомерием и думал про себя: ты, старый хрыч, живешь по замшелым, как антиквариат, понятиям… А он был прав. Он был тысячу раз прав, когда предупреждал меня, чтобы я выкинул Яну из головы!»
Я не сразу заметил, что иду вверх, на гору, к кресту. Пошел назад, устремив ослепший взгляд в непроницаемую черноту, подставляя лицо безжалостному дождю, который смывал с меня грязь и горькую соль ошибок. И вдруг налетел на Яну, едва не сбив ее с ног. Она обхватила меня за шею, целуя мое лицо.
– Что же ты делаешь! – со слезами в голосе воскликнула она. – Хотя бы ты один… Хотя бы ты не убивай меня!
Холодный ветер яростно протискивался к ее губам, выстуживая их, сдувая ее прерывистое дыхание. Он словно клином пытался вбиться между нами. Дождь ледяными струйками стекал по моей шее за воротник, щекотал между лопатками. Меня колотил крупный озноб. Яна была погружена в те же ощущения и переживания, что и я: я слышал, как от холода и волнения стучат ее зубы. «Она снова играет, – подумал я, с чрезмерной силой прижимая тонкое тело Яны к себе, невольно желая причинить ей боль. – Она хочет меня добить. Ей мало того, что она со мной сделала!»
– Что тебе от меня надо? – прошептал я, сжимая в кулаке мокрые волосы девушки.
– Не знаю… Но я не могу без тебя…
– А как же станция Аточа, милая моя?
Я почувствовал, как Яна вздрогнула, как опустила лицо мне на плечо.
– Аточа? – пробормотала она. – А при чем здесь ты?
Меня коробило это дешевое притворство.
– При чем?! – крикнул я, отталкивая Яну от себя. – Ты ведь знала, что там произойдет! Что будет с шестым вагоном! Знала ведь! Знала!
– Я… я… – бормотала Яна, заливаясь слезами и царапая ногтями лоб. – Я не знала… Я просто чувствовала… Не спрашивай, пожалуйста…
– Чувствовала? – дрожа от негодования, воскликнул я и вынул из кармана смятый, промокший клочок бумаги. – Вот твоя записка! Предсказано все до мелочей: станция Аточа, третья платформа, шестой вагон и время – семь тридцать. Феноменальное предвидение!
– Записка? – произнесла Яна, глядя на мой сжатый кулак. – Какая записка?
– Которую ты дала водителю такси!
– Водителю такси?
– Да! Да! Яна, не надо! Мне противно, понимаешь?!
Она разжала мои пальцы, взяла записку, осторожно развернула ее, повернулась так, чтобы поймать скудный свет окон.
– Кирилл! – выдохнула она и покрутила шеей, словно что-то душило ее. – Это не моя записка! Это не мой почерк! Шестой вагон, третья платформа… Я не знала об этом!
– Не знала! – Я потряс кулаками и схватился за голову. – Зачем же ты умоляла меня, чтобы я удержал профессора дома? Ты боялась, что он может случайно оказаться утром в этом вагоне!
– Да, боялась, – кивала Яна. – Но я не знала про вагон, про Аточу и платформу!
– А что ты знала? Что?
– Что сегодня утром в Мадриде будет взрыв, – с усилием выдавила Яна. – Но только это. А где именно, мне не сказали…
– «Сказали», «не сказали», – произнес я. – Ты кто, Яна? Ты кто?!
До нее вдруг дошел смысл записки. Она взглянула на бумажку с ужасом, как если бы это было некое отвратительное орудие палача, и крикнула:
– Кирилл, господи! Ты там был?! Ты туда поехал?!
Она схватила меня за лицо и только сейчас стала замечать на нем ссадины и ожоги. Заплакала навзрыд от жалости ко мне.
– Ну как… как после этого жить, – заикаясь и всхлипывая, бормотала она. – Как любить этот мерзкий мир?.. Пойдем, миленький мой, пойдем!
Она потянула меня за руку.
– Куда, Яна?
– Домой. К нам домой. Я буду тебя лечить.
– Я хочу знать всю правду.
– Правду? Да, конечно… Конечно.
– Откуда ты узнала, что сегодня будет теракт?
Она отводила взгляд, убирала с лица мокрые волосы, куталась в отсыревшем, ставшем тяжелым пальто.
– А как же, – едва слышно произнесла она. – Как же я могла не знать, если…
– Ну! Дальше! Что ты тянешь?! – крикнул я.
– …если я должна была сама себя взорвать.
Я чуть не сел в лужу от этих слов. Может, мне почудилось? Сама себя взорвать? Яна должна была себя взорвать?
– Что ты мелешь? – ослабшим голосом произнес я и крепко схватил ее за плечи. – Как это понять?
– Сегодня утром я должна была взорвать себя в центре Мадрида, – спокойно, хорошо понимая смысл того, что говорила, повторила Яна. – Я хочу умереть…
– Хочешь?
– Хотела… Или хочу. Не знаю. Мне не нужна эта жизнь. Я разочаровалась. С меня довольно того, что я прожила. Лучше умереть красиво, чем жить униженной и раздавленной… Лучше быть розой, которую намерены сорвать, чем растущим в навозной куче репейником… – С каждым словом голос ее обретал силу и убежденность. Яна говорила ровно, спокойно, даже с оттенком скуки, как если бы читала знакомый до каждой буквы, до каждой запятой текст.
– Яна, голубушка, – прошептал я, не в силах избавиться от ощущения, что Яна меня разыгрывает, что дурно шутит. – Ты ведь собиралась не просто покончить с собой. Ты собиралась совершить террористический акт. Ты готовилась убить людей. Много людей. Очень много. Зачем тебе это надо?
– Не знаю, – ответила она отчужденно, стремительно погружаясь в свои ощущения и мысли. – Я об этом не думала. Я ждала сегодняшнего утра, чтобы красиво и быстро уйти из жизни.
