Андрей Воронин - Ночной дозор
Толик запустил руку в карман пиджака и извлек удостоверение с тисненым на обложке гербом. Развернул его, вгляделся в собственную черно-белую фотографию. «На черно-белых фотографиях, — подумал Толик, — многие люди выглядят похожими на покойников».
«Федеральная служба безопасности. Капитан Иванов» — мелькнули черные буквы.
Толик бросил взгляд на зеркальце, укрепленное над ветровым стеклом. В узкой полоске стекла отражались лишь его глаза, и бандит смотрел на свое отражение до тех пор, пока взгляд его не сделался бесцветным, безжизненным, как у мертвой рыбы.
«Это только в фильмах сотрудники спецслужб носят черные очки, — усмехнулся Толик, специально следя за тем, чтобы при этом глаза его не улыбались, — а в жизни нужно добиться, чтобы твои глаза оставались так же невыразительны, как стекла затемненных очков».
Он вышел из машины, не торопясь прикрыл дверцу и, миновав высокий старый дом, вышел к кафе «Аврора». Он стоял посреди тротуара в сером, невыразительном костюме, такой же неброский, лишенный эмоций, как и родной город в дождливую погоду.
Он медленно скользил взглядом по крыльцу, на котором погибли Малютин и его охрана, по простреленным зонтикам летнего кафе, по сияющему, чистому стеклу и никелированным трубам барной стойки, за которой скучал в это утро немного помятый бармен. "Она, эта чертовка с фотоаппаратом, сидела.., она сидела… — повторял про себя Толик, — на высоком табурете. Жаль, что тогда я ее не приметил. Все бы решилось очень быстро: короткая очередь в Малютина, затем поворот всем телом и еще одна короткая очередь в сторону бара. Но нет, — тут же остановил он себя, — фотоаппарат в ее руках уже щелкал, а подбежать, забрать его или хотя бы засветить пленку времени не оставалось, все решали секунды. Только благодаря этим сэкономленным секундам я еще хожу на свободе.
Женщина-фотограф из Москвы, — думал он, — наш город знает лишь поверхностно. Сидела тут одна, без знакомых, возможно, ждала встречи. И тут на ее глазах происходит убийство. Выстрелы, щелчки затвора фотоаппарата, отснятая пленка. Я и мои ребята прыгаем в машину, срываемся с места. Уже через две минуты здесь была милиция, за эти две минуты она успела скрыться. Значит, бросилась убегать тотчас же. Мало кто успел ее запомнить, не задерживалась, бежала без оглядки".
Толик отошел к гранитному парапету набережной и, не отрываясь, смотрел на кафе, пытаясь представить себе женщину, чье лицо он знал по фотографии из журнала.
«Конечно же, она, как и все остальные, лежала на полу, но в отличие от них самообладание не теряла, снимала убийство. Поднялась на ноги раньше остальных, возможно, еще несколько раз щелкала затвором, снимая то, как я отъезжал в машине. А затем…» — Толик призадумался, пытаясь в точности вспомнить, как все происходило.
Вспомнился красный фургон на набережной, то, как он сам резко вывернул руль влево, чуть сбросив скорость.
«Машину тогда занесло, поставило почти перпендикулярно осевой линии. И ей могло показаться, что я разворачиваюсь для того, чтобы вернуться и убить ее. И она бросилась бежать, сперва даже не подумав, зачем, не подумав, правильно ли поступает, — Толик шагнул вперед и стал возле белого заборчика, огораживающего кафе. — Вот тут она и стояла, — он обернулся. — Да, место для снимков хорошее, вся набережная просматривается. Женщина не бросилась бы в ту сторону, где лежат четыре трупа, где находится машина с убийцами. Она развернулась», — Толик повернулся на каблуках и зашагал по тротуару.
Прохожие сами уступали ему дорогу, чувствуя в нем силу, волю, ощущая, что он не праздный прохожий, а человек, который имеет право идти напролом. Толик шел неторопливо, опустив голову, полуприкрыв глаза.
«Она бежала, — думал он, — стараясь держаться поближе к стене дома, чтобы, в случае чего, в нее было труднее попасть. На набережной в то время было довольно иного людей. Бежишь, на кого-то натыкаешься… Здесь среди тех, кто видел убийство и слышал выстрелы, она не могла чувствовать себя в безопасности. Ей казалось, что сейчас кто-нибудь схватит ее за руку, затолкает в машину».
Толик дошел до узкого переулка и остановился. Посмотрел направо. Безлюдно, серые стены, лишенные архитектурного декора окна.
"Она не могла его миновать, — усмехнулся бандит, — ее прямо-таки притягивала стена, словно обещала защиту.
Если в каждом встречном видишь врага, поневоле свернешь в безлюдный проезд, — он был абсолютно уверен в том, что женщина-фотограф свернула в переулок. — И тут она побежала быстрее. Ей никто не мешал, никто не попадался на пути. Когда человек напуган, чувство страха разрастается. Теперь уже стена не казалась ей защитой.
Она выбежала на середину проезжей части и мчалась, сколько было сил, бросая опасливые взгляды на темные подворотни. А на набережной уже завывали милицейские сирены. Она устала, силы были на исходе, дышала часто, понимая, что еще квартал, и она упадет. Желание бежать, скорее всего, сменилось желанием спрятаться".
Толик дошел до перекрестка и сразу же увидел гостеприимно распахнутую дверь небольшого кафе на первом этаже. «Она увидела его уже издали, — решил он. — Возможно, если бы у нее имелось время подумать, то она бы ловила такси, бежала бы к метро. Но когда боишься, первое же пришедшее в голову решение кажется тебе правильным. Тебе некогда рассуждать, ты действуешь, бежишь, прячешься».
Толик перешагнул порог и очутился в темном полупустом зальчике кафе. «Тут уютно, тихо, звучит спокойная музыка, пахнет кофе. А этот запах всегда действует на людей творческих умиротворяюще. Они в своем большинстве кофеманы. Решила сесть подальше от входа. Прошла мимо столиков. Кофейный аппарат дышал теплом, как сейчас. Вот этот табурет. Она села…» — Толик, чуть отведя полу пиджака, тоже сел на кожаный табурет.
Он не ошибся. Именно тут оказалась Катя, когда запыхавшись, вбежала в кафе, спасаясь от воображаемой погони.
Женщина за стойкой сдержанно кивнула новому посетителю и подошла к нему. Этот мужчина, как показалось ей, нес в себе угрозу. Но лишь только Толик заговорил, это ощущение исчезло. И дело было не в словах, произнесенных им, а в тоне, вкрадчивом, мягком, словно бы он не просил, а вел задушевный разговор.
— Чашечку кофе, пожалуйста.
— С сахаром?
— Пол-ложечки. Я сильно сладкий кофе не люблю.
Зашумел, засвистел аппарат. Толик втянул в себя ароматный запах и положил на стойку деньги.
— У вас всегда так мало народу?
— По утрам — да.
— И в то утро мало было?
Женщина не сразу поняла, пододвинула чашку к посетителю:
— О каком утре вы говорите?
— Да, — задумчиво проговорил Толик, — неприятные моменты забываются быстрее, чем приятные. Я говорю об убийстве Малютина. Чем тот день мог отличаться от предыдущих или последующих? — склонив голову набок, промолвил Толик.
— Наше кафе довольно далеко от административного здания, так что у нас даже выстрелов в тот день не было слышно.
Бандит легко перехватил взгляд барменши и тут же понял: к ней из милиции и из ФСБ еще не приходили, не допрашивали. Значит, он здесь первый.
— Меня интересует тот самый день. Сразу после убийства к вам никто не заходил?
Женщина насторожилась. Вновь в Толике произошла перемена. Глаза, показавшиеся барменше вначале голубыми, стали стального серого цвета.
— Собственно говоря, я не могу припомнить.
— Все вы прекрасно помните, — Толик это прочувствовал, и произнес слова так, что у женщины мурашки пробежали по спине.
Затем он, не отводя взгляда, запустил руку во внутренний карман пиджака, и когда женщине уже показалось, что оттуда появится пистолет, взмахнул удостоверением, раскрыв его всего на несколько секунд — так, чтобы та успела прочесть лишь название организации, увидеть фотографию и штемпель.
— ФСБ, — коротко произнес Толик, захлопывая удостоверение двумя пальцами и бросая его во внутренний карман. — Нас интересует, не заходил ли кто-нибудь в ваше кафе в первые пятнадцать минут после убийства.
— Погодите… — барменша потерла пальцами виски.
У нее нестерпимо разболелась голова, и ей казалось, стоит посетителю уйти, боль отступит. Но в то же время она не знала, правильно ли поступит, рассказав о женщине, звонившей с ее телефона.
— Я могу вам помочь, — произнес Толик, доставая запаянную в пластик фотографию Кати Ершовой, — вы ее видели в день убийства?
Барменша хотела сказать, что не помнит, но не смогла сделать этого сразу и сообразила, что ложь станет явной.
Как любой человек, работающий в торговле, она не любила ни милицию, ни ФСБ, ни налоговую инспекцию и делилась информацией неохотно. Но, взятая на испуг, призналась:
— Да, я ее видела.
— В первый раз видели, иди она заходила к вам в кафе раньше?
— По-моему, в первый.
— У вас не так уж много посетителей, чтобы забывать постоянных. Что она делала?
