Сергей Анисимов - Кома
Найдя пустой и относительно чистый столик среди лабиринта других точно таких же, забитых жующими и болтающими студентами, они уселись.
Трёп был весёлый и не слишком предметный. Проходимые учебные курсы, воспоминания о своих собственных, рассказы о знакомых и полузнакомых ассистентах разных кафедр. К этому моменту с поддержанием начавшегося разговора Николай никаких проблем не испытывал, но изо всех сил старался, чтобы в его интонациях ни давления, ни снисходительности не было и в помине. Младшекурснице наверняка действительно было лестно, что на неё обратил внимание настоящий выпустившийся врач. Только это, как Николай предполагал, могло до какой-то степени компенсировать его помятый вид.
Когда Соня начала расспрашивать про его собственную работу, ломаться он тоже не стал, начав рассказывать о терапии с «подающего конца», какой он её видел – с дежурными ночами, с карманами, отягощёнными справочниками и блокнотами, с каторжной, на две трети замешанной на интуиции математикой расчётов доз лекарственных средств.
Прожёвывая пирожок с яблоком, последний на тарелке, второкурсница глядела на него, доброжелательно похлопывая ресницами. Можно было догадаться, что выбрав вместо непрерывного праздника жизни под тёплым родительским боком элитный медицинский ВУЗ в родном Петербурге, со всей его муштрой и зубрёжкой, отношение к врачам у неё было нормальное. В них она скорее всего видела не убогих, задавленных нищетой робких просителей денег, а профессионалов, избравших самую, наверное, жестокую из всех гражданских профессий. Людей, ежедневно держащих в руках человеческие жизни.
– Ну так что, – спросила Соня, когда пирожки были доедены, а чай допит обоими. – Нашёл ты тогда свою улицу Подводника?..
Она не сумела вспомнить слово и засмеялась глазами, подбирая на руку ремень сумки.
– Зингельшухерта, – закончил Николай, с удовольствием глядя на её щёчки. – Нет, не нашёл. Надо бы какой-нибудь справочник полистать, – может там найду?
Они поднялись: даже «большой» перерыв между первыми и вторыми двумя «парами» был всё же достаточно коротким.
– Я дежурю сегодня, – просто сказал Николай. – С утра и до утра на отделении. Весёлая ночка может быть. Инфаркты, лихорадки, пневмонии, астма. Всё, чему учили. Что не разберут по другим отделениям, – то наше.
Выйдя из столовой с густым потоком студенческой молодёжи, они не слишком торопясь дошли до громадного, украшенного колоннами здания, расположенного метрах в 150 вглубь институтской территории – Соне опять надо было на лекции.
– Прогуляю «четвёртую», – сообщила она, придав голосу смелость. Конечно, кому хочется учиться в субботу так много?.. У Николая возникло желание засмеяться, и подавить его целиком он не сумел. Смех всё же вышел не обидным, и Соня засмеялась и сама. Стоя уже у входа в корпус, они проговорили ещё минуты две, обтекаемые народом. Какой-то молодой парень во встопорщенной на голове шапочке посмотрел на них пристально, получив в ответ спокойный взгляд Николая, и пошёл дальше. Почувствовав, что Соня сейчас тоже уйдёт, Николай после секундной паузы, заполненной некстати появившейся нерешительностью, спросил у неё про выходные.
Что его поразило, – так это то, что Соня ответила без колебаний, причём сразу утвердительно. Ни одной чёрточки происходящих размышлений он в её глазах не уловил, – значит решение она приняла хотя бы чуть-чуть заранее, пусть хоть на пару минут.
К ужасу Николая, Соня, попрощавшись, взяла его за запястья, и, приподнявшись на носочки, нежно и тихонько поцеловала. Это произошло так быстро, и было настолько неожиданным, что ответить он не успел. Поцелуй был не то, чтобы любовным – слишком он для этого был спокойным. Но и сестринскими, или, скажем, просто принадлежащими старой подруге, с которой можно поцеловаться после долгой разлуки, губы Сони Николай тоже не назвал бы, – больно они для этого были тёплыми и мягкими.
«Ой», – подумал он, в полном обалдении глядя в спину весело помахавшей ему рукой и пошедшей к двери девушке, – «А ведь это второй день знакомства. Кто тут кого окучивает, я не понял?»
Вкус неожиданного поцелуя ощущался на его коже ещё долго. Губы непрерывно хотелось потрогать рукой. И ещё ему очень хотелось верить, что ничто из того, что произойдёт впереди, никогда этого вкуса не испортит.
«Да что же ты за скотина такая…» – это была мысль, злобно прыгающая у Николая в голове, – «Нельзя так с людьми, даже с самыми благими целями. Нельзя, и всё».
«Даша», – невидимо написал он пальцем на бежевой стене больничного коридора через несколько часов, когда эта мысль измучила его окончательно. – «Е. Январь». «Цыпляева». «Болихат». «Шварцман». «Антонникова». «Кнорезова». «Кузнецова и Грибкова». Моряк из маршрутки. Дырки от пуль в стенах квартиры Вдовых. Это не может быть просто так. Это стоит всего. Включая собственную совесть.
ДЕВЯТЬ
«Надо тщательно взвешивать последствия каждого, даже самого скромного, пешечного размена: простой рефлексивный обмен пусть даже слабой пешки на левом фланге может рикошетом ударить по вашему правому флангу, так как пешка противника, сдвинувшись с места, освободила горизонтальный путь ладье»
Д. И. Бронштейн. «Самоучитель шахматной игры», 1981
Ночь с субботы на воскресенье, отдежуренная им на очередной «скорый день», прошла совершенно нормально, – как и должны проходить подобные ночи. Спать он не прилёг ни на минуту, – но только потому, что поступающие больные были один другого интереснее. Симптомы у них у всех были самые разные, но состояние – как раз такое, с каким люди обычно поступают в больницу по «скорой» посреди ночи, и Николай вымотался точно так же, как и ординатор. К утру он был насквозь, до ощущения срочной необходимости душа, мокрым от пота «как мышь», – и абсолютно счастливым. Это было именно то, для чего он 10 лет назад ушёл из относительного комфорта школьного образования в своё медучилище. Поэтому удовлетворение от хорошо и безошибочно, насколько он мог надеяться, проделанной работы перевешивало и усталость, и голод.
Воскресным утром на отделение пришла интерн Инна Бергер, а через несколько минут – ещё сонная ординатор Драгунова, сразу поставившая кипятиться воду для кофе. После того, как Николай дополнил несложный рассказ дежурившей вместе с ним доктора несколькими подробностями и оценками того, что он видел сам, они поговорили с заменой ещё минут пять, и начали собираться. Уходить Николаю неожиданно не хотелось: слишком сейчас ему было комфортно. Даже уже сходив за сумкой и курткой и вернувшись в ординаторскую попрощаться, он поймал показавшийся ему интересным разговор обеих ординаторов, и воспользовался поводом, присел на ручку кресла – послушать. Оказывается, то, что сейчас на отделении «легче дышать стало» уловил не он один, – это чувствовали все. Но вот тонкости ощущений Анны Константиновны были интересными, и что Николая совершенно восхитило, она относилась к ним с полной серьёзностью, как собственно и должен делать любой на сто процентов уверенный в своём психическом здоровье человек.
– Мне до месячных, извиняюсь, два дня осталось. Я сейчас как кошка чувствую, – сказала она. – И вот хоть кусайте меня за уши, сейчас, после всего этого кошмара нам легче совершенно не потому, что всё уже кончилось.
Николай представил себе процесс кусания за уши ординатора Драгуновой, и это оказалось настолько неожиданно интересным, что выражение его лица заметно изменилось. Ординатор захихикала сама, и только когда все отсмеялись, продолжила начатое.
– Это пауза, – сказала она серьёзно. – Что-то произошло, как открыли форточку и дали нам глотнуть кислороду. Но всё вместе сейчас, – это как будто все крысы с корабля уже убежали, но сам корабль ещё не утонул.
Николай повторял себе это пронзительное сравнение всю дорогу пешком до дома – его маршрутка на углу Петропавловской стояла на месте, но совершенно пустая, и за те 15 минут, которые явно пришлось бы ждать других пассажиров, можно было пройти уже бо́льшую часть дороги. Ординаторы рассказали интересные вещи. Похоже на то, что со своей микроскопической колокольни интерн Ляхин просто не видел отдельных деталей серьёзности собственно медицинской и административной ситуации. Разговор среди старших врачей о необходимости закрытия отделения, оказывается, вёлся эти недели на полном серьёзе. Драгунова рассказала, что за месяц на отделении и кафедре было несколько профессорских заседаний с приглашением главных специалистов города по отдельным дисциплинам, – и колебания раскачивали коллектив до тряски, как ветер – подвесной мост.
Спать Николаю хотелось невыносимо – но времени на это не было. Сделав с полдороги контрольный звонок домой, у услышав мамины слова о том, что ничего ненормального не произошло, он дошёл-таки до родной квартиры, по-человечески помылся и побрился, переоделся в чистое, со вкусом позавтракал, и улёгся на диван. Сказав себе, что ложится только на минуточку, и вот-вот встанет и за оставшиеся полтора часа до выхода из дома поработает с переводом, он тем не менее не забыл поставить на всякий случай будильник, принеся его из комнаты родителей. Раздолбанную «Славу» с клавишей выключения звонка на верхней панели корпуса приходилось пинать и трясти, чтобы она заткнулась, когда зазвонит, – а это было несомненный плюс в тех ситуациях, когда обязательно нужно было вставать не проспав. Несмотря на светящее прямо в окно солнце, немедленно после этого Николай сладко заснул, и проснулся только когда будильник уже истерически, полузадушено позвякивал под хлопками его руки. При этом он осознал, что во сне оказался заботливо и тепло прикрыт вытертым сине-зелёным пледом, и в который раз умилился тому, какая у него мама.
