Виктор Доценко - Тень Бешеного
Боня сразу согласился с Рваным. Но и вломиться в Дом журналистов как заурядные громилы они не захотели. В его квартире постоянно находились жена и двое маленьких детей. Брать на себя убийство детей у Рваного рука не поднималась, несмотря на всю его кровожадность. Что‑то такое оставалось у него в душе, что не позволяло ему лишать жизни невинные создания.
Боня сумел разговорить живущего на одной площадке с Бергисом пьянчужку–пенсионера. Тот поведал немало интересного про своего соседа «журналистика». Из всего мусора Боня выделил одно. Подумал и собрался сыграть на этом.
На следующий день в квартире Бергиса раздался телефонный звонок. Радостный женский голос сообщил ему, что его семья, которая является постоянным покупателем товаров в сети универмагов «Седьмой континент», выиграла по номеру своей льготной карточки билеты в дорогой аквапарк.
Надо сказать, что Семен терпеть не мог большой воды — озер, морей, даже бассейнов. И поэтому никогда не ездил с семьей на море. Об этом поведал Боне пьяненький пенсионер. Понятно, что глава семейства категорически отказался посетить аквапарк даже бесплатно, однако не захотел отказать в этом удовольствии своей жене и детям.
Не успели члены его семейства прыгнуть в бурлящую воду бассейна с искусственной волной, как Рваный уже входил в квартиру Бергиса, выдав себя за курьера журнала «Огонек». Других журналов Рваный просто не знал, а этот обожал за красивые фотографии.
Ничего не подозревающий Семен открыл дверь и тут же был оглушен ударом по голове, умело нанесенным при помощи молотка для отбивания мяса. Еще несколько минут ушло у Рваного на то, чтобы подтащить Бергиса к тяжелому креслу в кабинете, усадить и привязать при помощи мотка упаковочного скотча. Рот его он также предусмотрительно заклеил, потому как знал, что от «интеллигенции» можно ожидать любую пакость: не дай бог, заорет во весь голос.
Затем Рваный привел Бергиса в чувство с помощью ватки, смоченной в нашатыре. Нашатырь, равно как молоток и скотч, Рваный предусмотрительно захватил с собой. Их беседа длилась недолго. Точнее, это был монолог громилы.
Его интересовал ответ на один–единственный вопрос:
— Отвечай, гадюка, где бумажки, что ты насобирал про пневмонию?!
При этом Рваный предложил Бергису показать глазами на место, где спрятаны «бумажки».
Поначалу Семен лишь таращил безумные глаза и что‑то мычал. Рваный немного прижег ему руки зажигалкой, но бедняга словно очумел и не реагировал на пытку.
Рваный подумал, щелкнул зажигалкой и поднес ее к носу несчастного. Когда зажигалка оказалась прямо напротив лица, он резко увеличил высоту пламени, которое попало точно в ноздрю и подпалило там волосы.
Под Бергисом словно бомба взорвалась, так высоко он подпрыгнул. Но Рваному, разозленному оттого, что тот не сразу сдался, захотелось наказать строптивого журналиста. Он вытащил из кармана опасную бритву, раскрыл ее, медленно отрезал у Бергиса кусочек уха и на глазах своей жертвы тут же съел, жмурясь от удовольствия.
Удовольствие было так себе, но Рваного когда‑то учили, что такие штуки действуют на людей безотказно. Сработало и на этот раз. Бергис напрягся, замычал от страха и уставился куда–то в угол, на полки с папками.
Вскоре Рваный собрал все бумаги, на которые указал ему Бергис, и сложил в заранее принесенный черный мешок для мусора.
Бергис с надеждой во взоре, с залитым кровью лицом, смотрел на своего мучителя и молчал, полагая, что, выполнив требование бандита, сохранит себе жизнь.
Но Рваный решил по–своему «отблагодарить» покладистую жертву, то есть умертвить журналиста быстро и безболезненно, не травмируя его психику перед смертью.
Зайдя за спину Семена и ухватившись обеими руками за его подбородок, Рваный одним мгновенным движением сломал ему шейные позвонки.
Ликвидировав возможные препятствия к осуществлению своего плана, Молоканов приступил к распространению информации о «чудо–вакцине», якобы изобретенной профессором нетрадиционной медицины Чжао Бином.
Ясно, что информация пошла через каналы все того же Сергея Дроканя. Он лично постарался сделать так, чтобы этой информации был придан таинственный, мистический восточный колорит.
В статьях о вакцине и Чжао Бине вспоминали к месту и не к месту о далай–ламе, тибетских монахах, монастыре Шаолинь, магических знаках «муонг», периодически появляющихся в пустыне Гоби на песке и занимающих громадные пространства.
Публиковалась придуманная лично Молокановым биография Чжао Бина, в которой, разумеется, были опущены эпизоды, связанные с его работой над биологическим оружием во времена тоталитарного режима председателя Мао.
Из вновь испеченной легенды следовало, что Чжао Бин «учился у самого Ли Чжэня, верховного хранителя божественных знаний», доставшихся ему от таинственных «путешественников в вечности», которые якобы посетили нашу планету много веков назад. Получалось, что знания Чжао Бина многократно превышают все знания, накопленные до него в области медицины.
В биографии также разъяснялось: целитель потому не был до сих пор никому известен, что лишь сейчас, в двадцать пером веке, получил разрешение открыть человечеству тайну достижения совершенства и исцеления от самых злых недугов, поскольку «21» — число «морового поветрия», то есть — вселенской гибели и Армагеддона.
Молоканов так увлекся сочинительством, что временами сам всерьез начинал верить во всю эту чушь.
Наступил самый сложный этап. Предстояло убедить власти, что без помощи Чжао Бина государству никак не обойтись. На этот счет у Молоканова имелись кое- какие соображения.
Для начала он встретился с Позиным и поведал тому (под большим секретом, разумеется), что Чжао Бин — потенциальный спаситель человечества. Аристарх изо всех сил старался быть осторожным и не переигрывать. Он ни в коем случае не хотел показаться Позину человеком, склонным к мистике и оккультизму. Зная Позина, он понимал, что тот, будучи человеком «реальным», предпочитал иметь дело с такими же.
Внимательно выслушав приятеля, Позин заявил, что ему нужно взять день–другой на размышление. Как известно, Александр всегда старался избегать крупных изменений в своем давно устоявшемся распорядке жизни.
Предложения, полученные от Молоканова, естественно, привлекали его, но, поскольку Позин всегда гордился своей абсолютной лояльностью к старому другу Долоновичу, с которым давно не виделся, и потому счел бы своего рода предательством неожиданный переход в команду Аристарха. Во всяком случае, следовало согласовывать все это с Долоновичем. Интересная работа есть интересная работа — это Доло- нович всегда понимал и уважал.
Все эти дни Молоканов провел, как на иголках. Хуже всего было то, что он не знал, что ему предпринять в случае отказа Позина сотрудничать. Он старался об этом не думать, что получалось плохо, и топил волнение в бутылке дорогого виски «Чивас Ригал» двадцатилетней выдержки.
Позин позвонил ровно через день и спокойным тоном сообщил, что Аристарх может смело приказать своему другу, китайскому профессору, готовить документы для Министерства здравоохранения.
Молоканов едва сдерживал радость, вслушиваясь в голос Позина. Он только было задумался, каким же это образом Позину удалось протолкнуть его идею в министерство, как тот сообщил интересную деталь. Он предложил Молоканову («для ускорения процесса») внести в список тех, кто имеет отношение к разработке и созданию вакцины, одного из ответственных работников министерства.
Молоканов мгновенно все понял и внутренне восхитился Позиным. Из всех возможных вариантов тот выбрал самый безошибочный, последовав принципу «чтобы решить проблему — надо найти человека».
На прощание Александр уверил приятеля, что у того не будет трудностей в министерстве, но если возникнут «сопутствующие проблемы», их ему придется решать самому. Позин прекрасно видел всю перспективность ситуации, но собирался подключиться к ней, когда она достигнет своего пика.
Что такое «сопутствующие проблемы», Аристарх понял через неделю, когда получил сообщение от проныры Дроканя, который знал все на свете, что депутат Государственной Думы Апотенков подготовил запрос в правительство и намерен подать его на ближайшем заседании. С неимоверным трудом и за большие деньги, полученные от Молоканова, Дрокань раздобыл черновик запроса.
Запрос был составлен тем чудным канцелярским языком, который понимают только чиновники. Продравшись сквозь странные обороты речи и длиннющие предложения, Молоканов дочитал текст до конца. Депутат желал, узнать: на каком основании, да еще на государственные средства, создается лаборатория, руководить которой будет китаец?
Апотенков негодовал по поводу подрыва авторитета российской науки, которая и так в загоне. Он обильно цитировал российскую прессу, взахлеб обсасывающую научный «подвиг Чжао Бина». Депутат иронично заявлял, что «этот китаец», похоже, становится при Российском правительстве кем‑то вроде Гришки Распутина. Если так дело дальше пойдет, к нему начнут бегать за советом по любому вопросу государственной политики. И тогда получится, что граница с Китаем у России не на Дальнем Востоке, а в Москве.
