Андрей Воронин - Повелитель бурь
— Подождите, — пробормотал Корнеев, — постойте. Отпустите ребенка, вы не можете…
— Могу, — заверил его Удодыч, — еще как могу. Но не хочу. И что вы за люди? Что я вам сделал, что вы ко мне привязались? Сказано же вам было — адресом ошибся. Милицию они вызовут!.. Молчать! — прикрикнул он на Веру Николаевну, которая открыла рот, — Продырявлю всех троих! Быдло тупое, совки полоумные… Ну ты, профессор! — обратился он к Корнееву. — Режь телефонный провод, быстро! Трубку оборви!
Корнеев бочком протиснулся мимо него в комнату, взял из руки остолбеневшей тещи телефонную трубку и двумя неумелыми рывками выдрал витой шнур из корпуса аппарата.
— Вот так, — сказал Удодыч, пятясь к двери и увлекая за собой Дашу. — И запомните, бараны: все хорошо в меру, в том числе и бдительность.
— Ребенка… — хрипло произнес Корнеев. В горле у него пересохло, он поперхнулся, сглотнул и повторил: — Ребенка отпустите.
— Она поедет со мной, — сообщил Удодыч, ногой приоткрывая дверь, — Немного покатается на машине. С ней ничего не случится, если вы не станете делать глупости. Заберете ее… Где бы вам ее забрать? Автобусную станцию на окраине знаете? Вот там она вас и подождет. И постарайтесь обойтись без фокусов. Если меня попытаются задержать, ребенку не поздоровится. Все ясно?
— Да, — сказал Корнеев, — ясно. Скажите, что вам от нас нужно?
Удодыч в сердцах сплюнул и выругался.
— Телевизор ваш хотел украсть, — с презрением сказал он. — Хобби у меня такое — всякий хлам коллекционировать. Господи, что за народ!
Девочку он высадил из машины на углу в двух кварталах от дома и даже дал ей кусок полиэтиленовой пленки — накрыться от дождя. Всю дорогу до Москвы Удодыч пытался понять, что же собственно произошло, но так ничего и не понял. Тем не менее, ощущение смутной угрозы, не дававшее ему покоя в последнее время, от этого странного происшествия только усилилось.
***
Выходя утром из дома, Федор Филиппович забыл в прихожей зонтик — не забыл, собственно, а просто не счел нужным брать его с собой. Служебная машина уже ждала его у подъезда, чтобы доставить прямиком к дверям дома на Лубянке, а вечером отвезти обратно, так что генерал не видел причины, по которой ему следовало таскать за собой зонтик, все время рискуя где-нибудь его оставить — если не в машине, то уж в кабинете наверняка.
С самого утра за окнами опять лило, как из ведра. Периодически дождь немного ослабевал, будто выдохшись, но почти сразу же припускал с новой силой. По мокрым стеклам текла серая вода, полдень больше напоминал сумерки, и на столе у Федора Филипповича весь день горела сильная лампа под старомодным зеленым абажуром. Ее резкий белый свет острыми бликами горел в гранях отмытой до скрипа хрустальной пепельницы, вызывая у генерала печальные воспоминания о не столь отдаленных временах, когда пепельница была полна окурков, а под зеленым абажуром лениво клубился табачный дым. Теперь пепельница годилась только на то, чтобы служить пресс-папье, да и то нечасто: стоявший на отдельном столике у окна современный компьютер с плоским жидкокристаллическим монитором раз и навсегда положил конец засилью бумажных сугробов на рабочем месте генерала Потапчука.
Сразу же после полудня в кабинете раздалась приглушенная трель мобильного телефона, Федор Филиппович по очереди ощупал все карманы пиджака, переворошил лежавшую на столе тощую стопку агентурных донесений, заглянул даже в верхний ящик стола, но дьявольская игрушка, словно в насмешку, оставалась невидимой, продолжая при этом терзать слух генерала надоедливым пиликаньем, «Прогресс, будь он неладен», — подумал Федор Филиппович, понемногу начиная свирепеть.
Такое случалось не в первый раз. Он никак не мог привыкнуть к мизерным размерам современных мобильников — изначально не слишком большие, они с каждым годом становились все миниатюрнее и легче, будто состязаясь в этом с карманными калькуляторами. Аппарат, которым Федор Филиппович пользовался сейчас, был подарен ему женой в день рождения и легко умещался у него поперек ладони. В результате генерал никак не мог заставить себя воспринимать эту пустяковину всерьез и постоянно засовывал ее в самые неожиданные места.
Телефон продолжал звонить. Поняв, что с наскока эту проблему не решить, Федор Филиппович перестал суетиться и попробовал на слух определить направление, откуда доносился звук. Впрочем, прекратив беспорядочные телодвижения, он сразу вспомнил, что перед уходом из дома бросил телефон в портфель. Портфель стоял под рукой, прислоненный к тумбе письменного стола. Федор Филиппович расстегнул замки, пошарил в недрах портфеля и, наконец, выудил оттуда миниатюрный аппарат, похожий на крупную морскую гальку. Чтобы попасть пальцем в мизерную кнопку соединения, ему пришлось хорошенько прицелиться. Выводящая из равновесия электронная мелодия оборвалась, генерал поднес трубку к уху и раздраженно бросил:
— Слушаю!
— Желаю здравствовать, Федор Филиппович, — раздался в трубке знакомый голос. — Что-то вы долго трубку не берете. Опять телефон искали?
— Чертова штуковина, — пожаловался генерал. — И нечего смеяться. Подумаешь, блеснул проницательностью! Новости есть?
— Сколько угодно, — сказал Глеб Сиверов. — Я прямо как древний мореход, вернувшийся из путешествия за семь морей, набит удивительными историями по самую макушку. Хотите послушать?
— Не откажусь, — сдержанно ответил генерал.
Он откинулся на спинку кресла, испытывая облегчение от звуков этого знакомого голоса. Глеб отсутствовал полторы недели, и на протяжении всего этого времени генерал чувствовал себя очень неуютно. Он не знал, на какой стадии находится затеянное Слепым расследование, не знал, куда он уехал, чем занимается и жив ли вообще. На драгоценную генеральскую жизнь больше никто не покушался, но Федор Филиппович сильно подозревал, что вынесенный ему смертный приговор не отменен, а лишь отсрочен на какое-то время. Он не привык беспомощно торчать у всех на виду, как подсадная утка, дожидаясь выстрела в затылок, а Глеб все никак не звонил, как будто его и впрямь больше не было в живых, И вот, наконец, он объявился, как всегда, неожиданно, и, судя по голосу, его поездка оказалась результативной.
Они договорились о встрече через час. Генерал отключил связь и начал собираться. Уже стоя в дверях кабинета, он вдруг вспомнил об оставшемся дома зонте и мысленно обругал Глеба: надо же ему было объявиться именно сегодня, в такую собачью погоду!
Впрочем, такая погода держалась уже не первую неделю. Оптимисты находили в ней даже определенные преимущества: по крайней мере, дымом на улицах Москвы не пахло, торфяники погасли и начали мало-помалу возвращаться в свое первозданное состояние — то есть превращаться в болота. Федор Филиппович вспомнил, что в разгар торфяных пожаров слышал о чьем-то гениальном проекте: некий кабинетный теоретик из МЧС предлагал искусственно заболотить торфяники путем закачивания в них миллионов тонн воды — то есть, попросту говоря, установить по периметру пожарные машины и сутками лить воду, пока дымящаяся пустыня не превратится в болото. Генерал покачал головой: эту бы энергию да на мирные цели!..
Федор Филиппович пересек кабинет, немного сдвинул в сторону шелковую занавеску и выглянул в окно. На улице лило, машины проносились по Лубянке в вихре грязных брызг, отражения включенных габаритных огней дрожали и ломались в рябом зеркале мокрого асфальта. Генерал поежился и опустил штору. Вызывать машину не хотелось, да и бесполезно это было: не станешь же подкатывать к подъезду, в котором находится конспиративная квартира Слепого, на служебной «Волге»! А по такому дождю, что сто метров, что десять километров — все едино. Трех шагов пройти не успеешь, а на тебе уже не останется ни одной сухой нитки.
Спохватившись, он вернулся к письменному столу, обогнул его и отодвинул в сторону декоративную панель стены. В нише тускло поблескивала массивная стальная дверца сейфа. Генерал набрал код, отпер ключом ригельный замок, повернул рукоятку, и дверца бесшумно отошла. Федор Филиппович достал из сейфа пистолет, проверил обойму, поставил оружие на предохранитель и спрятал в карман пиджака. Карман сразу же отвис, оттянутый книзу тяжелой железкой, Потапчук с лязгом захлопнул дверцу и поставил панель на место. Генерал сомневался, что успеет воспользоваться пистолетом в случае нападения. Реакция уже стала не та, да и здоровье вызывало определенные опасения. А что, если сердечный приступ застигнет его прямо на улице, в толпе, с заряженным стволом в кармане пиджака? Народ-то разный бывает! Кто-то станет помогать упавшему пожилому человеку, а кто-то под шумок проверит его карманы, и пойдет гулять по рукам очередной неучтенный ствол…
По этой же причине Федор Филиппович с некоторых пор избегал садиться за руль автомобиля. Старики, разъезжающие по улицам за рулем своих персональных авто, уже давно казались ему потенциальными убийцами. Движение в Москве сумасшедшее, скорости бешеные, и машина, водитель которой вдруг потерял сознание в самой гуще несущегося по Новому Арбату транспортного потока, автоматически превращается в смертоносный снаряд огромной разрушительной силы.
