Наталья Корнилова - За миг до удара
– А что ещё пропало?
– Кисточка…
Очередная сушка застыла у моего рта, и я сипло переспросила:
– Какая кисточка?
– Обыкновенная, – пожала она плечами, – которой рисуют. Большая такая.
Они у него все в специальной коробке лежат, каждая в своём гнезде, а вот этой теперь нет. Но была… по-моему.
– А Лёша разве рисовал? – удивилась я.
– Да, он очень хорошо рисовал, – женщина грустно улыбнулась. – Но так, чисто для себя. В школе в изостудию ходил, хотел в художественное училище поступать, но брат его отговорил, сказал, что сначала нужно в жизни укрепиться, денег заработать, а потом уже и рисовать в своё удовольствие. И Лёша стал помогать ему в делах.
– А можно взглянуть на его рисунки?
Ангелина Степановна встала и провела меня в Лешину комнату, оказавшуюся совсем маленькой. Там почти впритык друг к другу помещались небольшая кровать, у окна стол-бюро с единственным стулом и шкаф для одежды у двери. На ковре над кроватью в простых деревянных рамках висели две маленькие картины – пейзажи, исполненные акварелью, причём довольно неплохие. На стене ещё висели забитые аккуратно расставленными книгами полки. Из-за шкафа выглядывал сложенный мольберт.
– Вот здесь он и прожил всю свою жизнь. – Она обвела взглядом комнатушку. – Тесновато, правда, но ему нравилось. И рисовал он здесь.
Расставлял мольберт у окна и просиживал иногда часами. Мы ему не мешали.
– Это он написал? – кивнула я на картины.
– Да, ещё в школе. Погодите-ка…
Она выдвинула нижний ящик шкафа, вытащила большую картонную папку красного цвета с белыми завязками и положила на стол.
– Здесь все его рисунки. Большинство он выбросывал, а те, что нравились, оставлял. Смотрите, если хотите, а я пойду со стола уберу, не буду вам мешать;
Я уже все видела…
Она вышла, прикрыв за собою дверь, а я развязала папку, открыла и стала рассматривать сделанные на больших листах рисунки. Сначала шли какие-то незнакомые городские пейзажи, все больше в светлых тонах, с ярко раскрашенными домами и деревьями, словно автор хотел слегка приукрасить окружавшую его серую обыденность. Затем пошли портреты, сначала карандашные наброски, а потом уже сделанные в красках. Лица, в основном женские, были мне незнакомы, и я, мельком просматривая, откладывала рисунки в сторону. Уже почти дойдя до конца и потеряв надежду что-нибудь отыскать, я отложила очередной лист и увидела Дену.
Полностью обнажённая, положив голову на руку, она лежала на своей кровати с нарисованным балдахином и с усмешкой смотрела на меня. В уголке картины чёрным карандашом было небрежно написано: «Лена Чернова». Что-то перевернулось у меня внутри, сердце от волнения забилось, я внимательно всмотрелась в лицо девушки, пытаясь понять чувства художника, над которым так откровенно насмехается натурщица, но так и не смогла убедить себя, что это может послужить поводом для убийства. Хотя кто их знает, этих добреньких мальчиков… В тихом омуте, как говорится, черти водятся…
На следующем рисунке была Даша. И тоже обнажённая. Я не видела всей её квартиры, поэтому не знала, где лежала девушка, но не исключено, что на своём диване. Почти в той же небрежной позе, без всякого стеснения в глазах, но, правда, и без насмешки, она позировала Алексею, придерживая одну грудь ладошкой. Ничего пошлого, все очень мило и эстетично. Если не знать, что Алексей, по словам старшего брата, избегал женского общества, то на эти рисунки можно было и не обращать внимания. В нижнем углу тоже виднелась надпись: «Дарья Панина».
Отложив лист в сторону, я увидела ещё одну обнажённую натуру. Девушка была мне незнакома, но, судя по надписи, звали её Ксения Порожкова. Она сидела за столом, скрестив длинные ноги, и, мечтательно улыбаясь, смотрела в окно.
Посмотрев на неё, я вдруг поняла, кто может стать следующей жертвой неизвестного убийцы. И взглянула на последний рисунок. Там тоже была обнажённая девушка, некая Рита Климова. Она стояла, раскинув руки в стороны, словно распятая, на фоне ковра у стены, лицо её ничего не выражало, кроме откровенной усталости и скуки. Похоже, Алексей очень большое внимание уделял именно лицам своих натурщиц, очень чётко передавая их настроение. Впрочем, все остальное тоже было выписано неплохо, хотя и не столь выразительно.
Быстро собрав все рисунки, кроме двух последних, обратно в папку, я вышла в гостиную. Ангелина Степановна уже убрала все со столика и теперь с напряжённым лицом протирала его тряпочкой.
– Ну что, нашли что-нибудь интересное? – с тревогой спросила она, распрямившись.
– Да, нашла, – сказала я и неуверенно добавила:
– Может быть… Я хочу взять пару рисунков с собой, можно?
– Наверное, – она положила тряпку на столик. – А какие именно?
Мы прошли в комнату, я показала ей рисунки.
– Вы их знаете, этих девушек? – спросила я.
– Нет, этих не знаю, – ответила она, глядя на них. – Красиво, правда?
Лёша только в последние полгода стал обнажённой натурой увлекаться. До этого, как вы видели, рисовал пейзажи, портреты.
– А с чем это связано, не знаете?
– Ну повзрослел, видимо, – смущённо улыбнулась она. – Ладно, если хотите это взять, то я дам вам папку, чтобы не помялись работы.
Покопавшись в нижнем ящике шкафа, она вытащила пустую синюю папку для бумаг, я вложила в неё рисунки, вежливо распрощалась и, зажимая здоровенную папку под мышкой, стала спускаться вниз по лестнице. Дойдя до площадки второго этажа, я вдруг что-то почувствовала, словно чья-то незримая зловещая тень замаячила за моей спиной в полумраке подъезда, и резко обернулась. Сзади никого не было. Посмеявшись над собой и над своими глупыми страхами, навеянными, очевидно, последними событиями, я пошла дальше, хотя тяжёлое чувство не исчезло. Это ж надо, как мистика действует на психику, подумала я с усмешкой, скоро собственной тени бояться начну. У выхода я замешкалась, перекладывая папку в другую руку, взялась за ручку двери, и в этот момент прямо за моей спиной опять послышался неясный шорох, но я уже не стала оборачиваться – подумаешь, духи витают, они ведь безвредны… И тут же получила такой удар по голове, что едва сама не испустила дух – мозги взорвались миллионами ярких вспышек, и в следующее мгновение я перестала существовать…
– Эй, миленькая, что с тобой? – донёсся до меня незнакомый голос, и я открыла глаза. Надо мной склонилось взволнованное лицо какой-то старушки. Она трясла меня за плечо. – Жива, слава тебе господи, – она заулыбалась. – А я уж думала, тебя убили, бедную.
– Да нет, просто голова закружилась, и я упала, – прохрипела я.
Я лежала на полу между двумя дверями подъезда в немыслимо скрюченной позе. Видимо, нападавший просто взял и запихнул меня сюда, чтобы не сразу бросалась в глаза. Голова невыносимо трещала, во рту пересохло, все кости ломило, и вообще, казалось, что по мне два раза проехали танком, а потом ещё и выстрелили из пушки в голову. Морщась от боли, я начала вытаскивать своё тело из узкого промежутка. Бабушка заботливо помогала мне. Вдвоём мы поставили меня на ноги, отряхнули и вывели на крыльцо, где свежий воздух сразу придал мне сил и принёс некоторую ясность в измученные болью мозги.
– Ой, сердешная! – всполошилась старушка. – У тебя ж вся голова в крови! Батюшки родные, неужто так сильно ударилась?
– Да вот, так получилось, – скривилась я, осторожно ощупывая огромную шишку и слипшуюся кровь в волосах на затылке. – Надо же, будто кто-то ломом огрел…
– Да, похоже на то, – согласилась бабулька. – Тебе в больницу надоть.
Может, «Скорую» вызвать?
– Спасибо, бабушка, не нужно, – с трудом улыбнулась я. – Доберусь как-нибудь до дома.
– Ну смотри, касатка. Только ты уж аккуратнее ходи, если сердце такое слабое. Ладно, пойду я в магазин. Бывай…
Она сошла с крыльца, оглянулась, сочувственно посмотрела на меня, улыбнулась и потопала дальше, маленькая добрая старушка. И только тогда я вспомнила про папку. И бросилась обратно в подъезд. Но её нигде не было. И догадаться, кто её взял, было совсем не трудно – наверняка это был убийца. Но какой же, однако, он наглый и дерзкий, этот негодяй! Видимо, стоял где-нибудь выше этажом и ждал, когда я выйду из квартиры. А потом, увидев меня с папкой, понял, что я о чем-то догадалась, и без малейших раздумий напал. А если бы я вышла без папки? И вообще, зачем он сюда приходил? Может, хотел пробраться в квартиру и… Страшная догадка вдруг пронзила мой мозг, и, забыв о своём плачевном состоянии, я бросилась вверх по лестнице, уже не веря, что застану Ангелину Степановну в живых. Вихрем влетев на третий этаж, я замерла у приоткрытой двери. А ведь я отлично помнила, как она закрыла за мной дверь. Я уже боялась этих приоткрытых дверей, от одного их вида мне хотелось бежать сломя голову, чтобы не видеть неизбежного. И все же, чувствуя противную слабость в ногах, я толкнула дверь и вошла, уже зная, что не смогу совладать с собой, если увижу ещё один труп – за один день их было что-то слишком много, даже для меня.
