Сергей Самаров - На войне как на войне
Он кивнул мне и вышел, закрыв за собой дверь вежливо, без звука. А я потянулся. Так сильно и сладко потянулся, что — уверен! — наблюдающему мое вселение дежурному за пультом контроля тоже спать захотелось.
Мне не впервой отдыхать в реабилитационном центре. И местные порядки я хорошо знаю. Армия, даже и годы спустя, остается все той же армией, хотя она уже не советская, а российская. А Служба по-прежнему остается Главным разведывательным управлением Генерального штаба. И порядки здесь изменятся не скоро. Отдыхать мне позволят, сколько захочу. Реабилитационный центр, несмотря на охрану, — совсем не тюрьма, хотя наблюдение здесь за пациентами намного более тщательное, чем в самой строгой тюрьме.
Но я и в самом деле устал. Однако, прежде чем лечь отдохнуть, тщательно просмотрел свою сумку, которую доставил сюда кто-то обязательный. Все на месте. Даже доллары, пистолет и метательные ножи. Более того, все сложено в том же порядке, в каком я складывал. Аккуратные, заразы! На всякий случай я выложил на стол пакетики с лекарством. Один пакетик сразу высыпал себе на язык и запил водой из графина — после приступа тоже не грех принять дозу. Профилактическая мера.
После этого сходил в душ, долго мылся прохладной водой, потом долго растирался и все это время старательно отгонял от себя привязчивые, как мухи, мысли.
Но мысли не отставали.
Я уже разобрал постель, когда взгляд упал на телевизор и видеомагнитофон. Подошел ближе, взял в руки пару кассет.
И понял...
Сейчас полковник Мочилов тоже стоит перед блоком с мониторами, желает знать, что я буду делать И очень надеется, что я все же поставлю в первую очередь кассету с бойцовскими крысами. На торце коробки так и написано — «Крысы».
Если я поставлю ее — значит, я попался, и меня долго отсюда не выпустят. Это значит, что я подозреваю, если и не знаю точно, что профессор Радян ставил на мне опыты точно такие же, какие он ставил на крысах.
А я выбрал видеофильм из географической серии. У меня дома есть такие кассеты. Прекрасные пейзажи с разных концов земли и не менее прекрасное музыкальное сопровождение. Очень хорошо такими кассетами лечить расшатанную нервную систему.
Такую, как у меня.
Я включил телевизор и видеомагнитофон, а сам забрался под простыню, положил голову на подушку и уставился в экран. Плавная музыка ложилась на плеск высокого, но тонкого водопада. Ветер разносил водную взвесь на несколько метров, создавая даже рядом с телевизором приятное ощущение прохлады.
Я смотрел, глубоко дышал по ритмической системе[19], прочищая организм. Но едва ли видел что-то уже после двух минут просмотра.
...Из лечебного корпуса, где я после первой операции находился под наблюдением нейрохирурга, меня направили в соседний, торцом стоящий к нашему, как я видел из окна.
— Вас профессор Радян ждет. Я вас провожу, — заботливо взяла меня под руку медсестра.
Руки у нее мягкие и приятные. Я вообще-то женские руки люблю и дорожу каждым их прикосновением. Но на этот раз хотелось самостоятельности.
— Спасибо, милая. Я уже много лет назад ходить научился. Сам дойду, — отказался.
И демонстративно прямо пошел к выходу. Чуть не строевым шагом.
В самом деле, я уже второй день свободно ходил по коридору. Сначала придерживался за стенку. Потом ноги обрели более уверенную поступь, перестали заплетаться. Куда хочу, туда и могу ногу поставить. Это стало достижением, которое подтолкнуло к большему. До соседнего корпуса дойти — проблемы, казалось, не существует.
Но это только казалось.
Захотелось свежего воздуха с ветерком. Полную-полную грудь, чтобы гудела она от упругой надутости, чтобы кровь от порции кислорода сильнее забегала. Я несколько раз вдохнул во всю силу легких. От свежего воздуха закружилась голова. Сначала это не обеспокоило. Я пошел, продолжая глубоко дышать. Но на половине дороги остановился и вынужденно взялся рукой за дерево.
Состояние не из приятных. Словно вдрызг пьян. Хочется лечь под это самое дерево, рядом с которым стоишь, и отключиться. Но лечь не позволил характер. И потому пришлось переждать пару минут, прежде чем снова собрался с силами. А до центральных дверей психотерапевтического корпуса идти слишком далеко. Потому я решил воспользоваться дверью боковой, в надежде что она открыта. Я сегодня видел из окна, как сюда входили люди. Другие входят, почему нельзя мне. Там, внутри, по коридору, двигаться будет легче, можно позволить себе о стену рукой опереться.
Я поднялся на крылечко в две бетонных ступени. Дернул ручку. Дверь открыта. Изнутри идет запах, более соответствующий хирургическому корпусу, чем психотерапевтическому. Но это меня не смутило. Через тамбур, через вторую дверь, в коридор, и дальше. И никого нет. Не у кого спросить.
Голоса за дверью. Я потянул на себя ручку.
Несколько человек столпилось перед клеткой из оргстекла. Странные звуки. Писк, смешанный с ворчаньем зверя. Вижу, что люди возбуждены. На скрип двери и на меня внимания не обратили. Я подошел ближе. Посмотрел из-за плеч, что так всех интересует. И сам заинтересовался.
В клетке были крысы. Одна из них, самая крупная, дралась с двумя другими. Еще две крысы лежали рядом, окровавленные и дохлые.
Длилось это не больше минуты Через минуту в клетке осталась в живых только одна. Та самая — крупная.
— Один к пяти, — сказал человек явной восточной наружности. — Вот бы таких солдат!..
— Чтобы с крысами драться? — спросил я. Все резко повернулись в мою сторону.
— Вы кто? Как вы сюда попали? — спросил человек, который, как мне показалось, всем этим командовал. Тот самый, восточной наружности.
— Я ищу профессора Радяна.
— А-а... — он сразу успокоился. — Вы, очевидно, капитан Ангелов? Вас что, не встретила медсестра?
— Голова кружилась. Я вошел через боковую дверь.
— Я — полковник Радян. Пройдемте, нам с вами в другое крыло, — он взял меня под руку и повел к двери.
— Как вам понравился наш Спартак? — спросил перед выходом, кивнув в сторону клетки с крысаком.
— Я человек гуманный... — ответил я уклончиво.
— Капитан спецназа... — ответил он почти ехидно. Должно быть, в понимании полковника каждый спецназовец должен быть кровавым убийцей. А в моем понимании каждый врач-убийца в большей степени. Потому что в бессилии медицины перед болезнями убеждался не однажды. И задавал себе вопрос — может ли врач брать на себя право лечить, заранее зная свое бессилие?
Проснулся я от характерного шуршания.
Пленка в видеомагнитофоне кончилась, и по экрану телевизора гуляли игривые полосы. Пульта в комнате не оказалось, и пришлось встать, чтобы выключить телевизор и видеомагнитофон. И заодно посмотреть на часы.
Подошло обеденное время. Честно говоря, голода я не испытывал. Но возникло желание хотя бы визуально познакомиться с обитателями реабилитационного центра. Лучшее место для этого — столовая жилого корпуса. Там собираются все.
И я пошел умываться.
Вниз я спустился на пять минут раньше графика — листочка заламинированной бумаги, лежащего на столе Специально, чтобы иметь время присмотреться к людям. Не скажу, что для меня это дело новое. И в своей области приходилось в таком же заведении бывать, но здесь были и некоторые особенности. У нас в реабилитационном центре не ведется следственная работа и нет полковника Мочилова. Впрочем, каждый центр чем-то от другого отличается. Тот, где работал профессор Радян, например, имел свою исследовательскую базу и разводил крыс для опытов.
У дверей столовой столпилось несколько человек. Я сразу понял, что это обслуживающий персонал центра — все в медицинских халатах. Потом подошла группа из четырех человек в спортивных костюмах. По характерным сухощавым, как у спортсменов, лицам я легко вычислил офицеров-спецназовцев. А по замкнутости и внутренней сосредоточенности понял, что они только-только вернулись с какого-то задания. Еще не отошли. В руках одного бутылка водки. Очевидно, здесь это не возбраняется.
— Осваиваетесь? — спросил из-за спины полковник Мочилов.
Я обернулся.
— У меня такое ощущение, что я неделю голодал. Пришлось проснуться и бежать в столовую почти бегом.
— Могли бы и позвонить, вам бы в комнату обед доставили... — сказал он откровенно недовольно. Очевидно, полковнику почему-то не хотелось, чтобы я активно начал знакомиться с местными обитателями.
Но чувство противоречия у меня развито достаточно сильно. Хоть я и наполовину болгарин, натуральная русская черта характера заставляет меня поступать всегда не так, как меня заставляют.
И потому я открыто улыбнулся полковнику и прошел в двери столовой, которые только что распахнули. И сразу подумал, что полковник пожелает стать моим соседом за столом. А я из вредности хочу сделать иначе. Чтобы он понял мою самостоятельность и не надоедал. Я уже набрал себе с раздачи целый поднос, когда присмотрел трех медработниц, облюбовавших отдельный стол. Собрался к ним направиться, когда услышал:
