Олег Маркеев - Угроза вторжения
«Но не дураки же! Журавлев хоть и прыгает, как старый полковой конь, услышавший оркестр, в рa6oте забылся, даже лицо помолодело, но не совсем мозги слиплись, должен понимать, что под топором веселится! Кротову ничего объяснять не надо. Этот затаился еще лучше меня. Вывод, Макс? Вывод прост: все выжидают. Каждый наметил себе срок и подгадывает его Стало быть, твоя задача — сорвать график. Пусть тот, кто крутит эту операцию, попрыгает на стенку. Полезное упражнение для сбития барской спеси. Да и языки у моих партнеров развязываться начнут. Хватит им в секреты играть».
Под окнами взвизгнули тормоза. Максимов через плечо посмотрел вниз и отложил неприкуренную сигарету.
Из изрядно заезженного «джипа», наверняка не один месяц числящегося в угоне, слишком уж бросовый, бесхозный вид у машины, вылез дубликат Стаса с четвертого этажа. Лица не разглядеть, и если бы Максимов не знал, что Стас сейчас спит в припаркованной на заднем дворе «Волге», то мог бы поклясться, что это Стас или его родной братец. Он так же держал руки на отлет, словно замерший пингвин и походка была враскорячку, словно страдал обострением геморроя и простатита одновременно.
«Рэкет заказывали? Как нет? Платите за ложный вызов!» — Максимов вспомнил старый анекдот эпохи кооперативного движения и улыбнулся. Но тут же по мышцам ударил слабый заряд. Они сжались, как перед ударом.
Крылья Орла
«Постарайся понять, Олаф. Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только настоящее. Его можно продлить вперед или назад по линии времени на столько, на сколько у тебя хватит воображения и знаний. Постарайся понять, что только ты и никто другой властен над твоим временем. Можно жить одной минутой, одним днем, годом. Попробуй жить вечностью. Вечность — это очень просто. Это непрерывное время. Когда поймешь это, прошлое для тебя никогда не будет кончаться, а будущее ты сможешь ощущать уже сегодня. Жить „здесь и сейчас“ глупцы понимают буквально. А это значит — жить везде и всегда. Но это философия, а ты практик. Ты — воин. Запомни, будущее всегда здесь, оно уже есть, оно говорит с тобой. Прислушайся к себе, и для тебя больше будет неожиданностей».
Так говорил не полковник Сербии, этому его учили другие люди. Их наука была тоньше, изощреннее, но учили они тому же — выжить и победить.
Максимов прислушался к себе. Внутри отчетливо звенела, заходясь на высокой ноте, перетянутая струнки: «К бою!»
Он не понял, сказал, это он сам или чей-то голос произнес команду в его мозгу, но тело, тренированное тысячами подъемов по тревоге, уже жило своей житью, боем.
Когти Орла
Он не оставил противнику ни единого шанса. Тот еще блуждал где-то полутемными коридорами, а смерть уже поджидала его, собранная, как затаившийся в засаде, зверь с чуть проклюнувшимися из мягких подушечек острыми когтями.
Дуру Леночку он заставил варить кофе, зная, что у такой копуши это займет минут двадцать и, в отличие от Ингиного, выйдет не кофе, а бурда бурдой. Обещание попить кофе вдвоем ввергло Леночку в полуобморочное состояние. Она стрелой метнулась за перегородку и загремела чашками. Одного свидетеля Максимов спровадил.
Журавлев с Кротовым все еще шушукались с неизвестным посетителем. Он притормозил у их двери: бубнил Журавлев, время от времени надтреснутым тенором встревал Кротов. Судя по всему, им было не до Максимова. И зря. Он привык противнику шанса не оставлять, а свой — выжимать до капли.
«Слышь, я не понял. — раздалось в дальнем конце коридора. — Але! Ну, на четвертом… Так я и стою на нем! Да хрен тут разберет, в этом бардаке. Хорошо… Да понял я, не зуди. Третий поворот после сейфа. „Рус-Ин“? Лады!»
Судя по глухому удару и последовавшим за ним «ой, бля», обладатель мобильного телефона шел верной дорогой.
Он вынырнул из-за поворота и чуть не столкнулся с идущим навстречу Максимовым.
— Слышь, командир, я в фирму «Русин» правильно иду?
Лица в полумраке не видно, только призрачно поблескивает золотая цепочка на шее. Грудь была крутая, как бочка, плавно переходящая в такой же бочкообразный живот.
— Это туда. — Максимов встал в пол-оборота и указал правой рукой на их тупичок. — А потом туда. — Он изогнул кисть, показывая поворот.
— Понял. — Обладатель мобильного телефона вздохнул, приподняв тяжелый живот, и добавил: — Ну и бардак!
Он только подал тело вперед, и рука Максимова пришла в движение. Хлестко, как кнутом, он ударил ребром ладони чуть выше золотой цепи, и следом левый кулак врезался в солнечное сплетение жертвы, рука рванулась вверх, и пальцы впились в горло, давя готовый вырваться крик. Максимов коленом пнул обладателя мобильного телефона в бедро, парализуя мышцу, тот даже не застонал. Полная отключка.
Максимов толкнул его на едва видимую в темноте дверь, та без скрипа распахнулась, пропуская безвольное тело.
Комнатка была маленькая, метра три, не больше. Свет, едва пробиваясь через мутное оконце, освещал груду хлама, увенчанную плакатом «Крепи Родину трудом». Судя по всему, раньше бабки-уборщицы хранили здесь инвентарь, а завхоз использовал как склад ненужных вещей. Комнатку эту Максимов обнаружил в первый же день, осмотрел, сковырнув замок ножом, и остался доволен. Тихо, и стены толстые.
Он выглянул в коридор — никого. И плотно закрыл дверь.
Рэкетир еще не пришел в себя. Максимов поднял его за волосы, заглянул в лицо. Веки не дрожали.
Он быстро вывернул у рэкетира карманы, содержимое сложил кучкой на колченогой табуретке, стоявшей поблизости. Кроме «Магнума» и маленького австрийского ножа оружия не было. Пятнадцатизарядный «Магнум» — штука солидная, но для любителей фильмов Квентина Тарантино, не умеющих стрелять. Они не знают правила: «Не попал первой пулей, можешь больше не целиться». А когда узнают, больше стрелять не доведется.
Максимов стянул с него ботинки, затем носки. В кармане всегда носил метровый шелковый шнурок, много места не занимает, а всегда может пригодиться.
Он крепко, до синевы, стянул шнурком большие пальцы ног рэкетира, завел его руки за спину, стянул большие пальцы рук, свободный конец провел под локтями и захлестнул петлей на шее. Этот способ связывания жертвы придумали в средневековой Японии, и с тех пор еще никто от этой завязки не освобождался. Связанный мог либо стоять на коленях, либо лежать ничком. При малейшей попытке пошевелиться петля врезалась в горло. Стащить узел с больших пальцев невозможно — на них первые фаланги толще. Лежи, тихо скули и жди своей участи. Чтобы связанный не скулил на весь «крысятник», Максимов засунул ему в рот его же носки. Не из желания поиздеваться над беззащитным, просто по привычке — в боевых условиях в дело идут любые подручные средства.
Он распорол пиджак рэкетира вместе с рубашкой, сдернул до локтей. Внимательно рассмотрел кожу плеч в мелкой красноватой сыпи и бугры перекачанных мышц. По хорошо знакомым признакам сразу же определил болевой порог.
— Две минуты, — удовлетворенно прошептал Максимов. — Две минуты — и запоет соловьем.
Он взял австрийский ножик, раскрыл самое маленькое лезвие, похожее на жало скальпеля. Пальцами нащупал нужные точки, рассек на них кожу. Потом прицелился и до отказа ввел нож в мышцу над правой лопаткой рэкетира. Спина у того дрогнула; раз, потом еще раз. Волна судороги прокатилась от плеч к ногам. На розовой коже, усыпанной бисером родимых пятнышек, выступили крупные капли пота.
Максимов знал, какая боль сейчас разрывает прижатое к полу тело, все приемы выбивания информации Орден заставлял для начала испытывать на себе. Только так можешь узнать истинную меру боли и степень доверия.
* * *Из-за перегородки на весь тупичок тянуло запахом перегоревшего кофе.
Максимов протиснулся между шкафом и углом стеллажа, туда, где Леночка оборудовала кухню. По столику расползалась коричневая лужа, на электроплитке пузырилась, выгорая, кофейная жижа. Леночка притоптывала ножкой, уши были заткнуты наушниками, и досыпала новую порцию кофе в неотмытую турку.
«Увидел бы Кротов, как она кофе варганит, заработал бы импотенцию! Теоретик сексуальной революции… Ладно, Макс, работай!» — сказал он сам себе. Осторожно провел по спине Леночки от плеча до талии. Та на секунду расслабилась, спина сделалась по-кошачьи мягкой. Когда ладонь легла на тугую попку, Лена вздрогнула всем телом. Она так резко повернулась, что кофе выплеснулся из турки, и Максимов едва успел отскочить.
— Ма-акс! — Лена уставилась на стряхивающего с себя кофейные капельки Максимова. Секунду соображала, как себя вести в этой нестандартной ситуации. Потом, следуя извечному женскому правилу, гласящему, что во всех проблемах и грехах женщин виноваты исключительно мужчины, добавила: — Идиот несчастный! Я же могла обжечься. Или костюм испортить. — Судя по тону, последнее по тяжести вины приравнивалось к государственному преступлению.
