Александр Мазин - Черный Стрелок 2
Действительно, любой из них уложил бы Юматова одной левой ногой.
– А теперь, – мстительно бросила Аленка, – снимай штаны!
Юматов удивился. Вопросительно глянул на Алешу. Тот встал и отвернулся к окну.
– Снимай, снимай! – подбодрил Юматова Монах.
Шелехов слышал шуршание одежды, кряхтение…
– Все снимай! – тонким напряженным голосом потребовала Аленка.
– С ума сошла?
– Салават, помоги ему!
– Нет, я сам…
Внизу, перед входом, скопилось несколько десятков человек. Скоро начало смены.
– Ты гля, и впрямь мусульманин, – сказал Салават. – Не соврал.
– А может, он – иудей? – предположил Монах.
– Что вы задумали? – раздраженно спросил Юматов.
– Как что? Ипать тебя будем! – Салават радостно захохотал.
Алеша быстро повернулся. Юматов стоял посреди комнаты, невысокий толстенький человечек с бледными ягодицами и загорелой лысиной.
– Сейчас ты выйдешь на улицу… – торжественно проговорила Аленка.
– Никуда я не пойду… – угрюмо пробормотал Юматов.
– Выйдешь! Салават!
– Салават, стоять! – рявкнул Шелехов. Внезапно на него накатило бешенство. – Алена, выйди!
– Но…
– Я сказал: выйди!
У Аленки задрожали губы… Никогда она не видела Алексея в такой ярости.
Но она молча вышла из комнаты. Вторично за последний час.
– Лешка, так нельзя, – сказал Ленечка. – Зачем девушку обидел?
– Так пойди и успокой! – жестко произнес Шелехов.
Ленечка пожал плечами и, к удивлению присутствующих, вышел из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь, Алеша раздраженно бросил Юматову:
– Одевайся!
Алексей был зол на всех: на Аленку, от которой не ожидал ничего подобного, на «братьев-разбойников», на «ура» принявших нелепое шоу, на Юматова, который согласился снять штаны…
И тут Алеша увидел еще кое-что. Юматова била дрожь. И не от холода – в комнате было тепло. Дядя Фима сломался.
«А ведь я его так уважал», – подумал Шелехов.
Он понял, откуда возникло его желание избавиться от Юматова навсегда. Вовсе не потому, что хотел отомстить за родителей. Алеша боялся Юматова. Да, он все еще смотрел снизу вверх на этого низенького лысого толстяка. А теперь страх ушел, и отношение Алексея к Юматову резко изменилось. Нет, он не будет его убивать. Он сохранит Юматову жизнь, но заставит заплатить за эту жизнь полной мерой.
– Хочешь жить? – сказал он Юматову. – Хорошо! Живи! Даю тебе неделю! Через неделю духу твоего не будет в России! Деньги у тебя есть, испанское гражданство ты себе купил…
«Откуда он знает? – удивился Юматов, дрожащими руками застегивая штаны. – Об этом даже Григорьич не знал!»
Впрочем, не важно. Он понемногу успокаивался. Неделя – огромный срок. За неделю он успеет многое.
– А моя семья? – осторожно спросил Юматов. – Что будет с ними?
– Можешь забрать их с собой. Или оставить тут. Их не тронут.
– Если ты его отпустишь, я его замочу! – заявил Бессонов. – Он твоего отца убил!
– Вот именно, моего! – Шелехов в упор глядел на Бессонова. – И я буду решать, будет он жить или умрет, ясно!
Бессонов первым опустил глаза. Он тоже хотел жить. И не лесным зверем в бегах, а по-нормальному. Поэтому и чистую рубашку сегодня надел. Новая жизнь… Но входом в эту новую, человеческую жизнь был Алексей Шелехов. Бессонов устал воевать. Поэтому он пробормотал что-то и опустил глаза. И все остальные, включая Юматова, видели, что Бессонов уступил.
Ленечку с Монахом это удивило, а Юматов… Юматов испугался. Он знал, что из себя представляет Бессонов. И знал, что такого человека практически невозможно заставить отказаться от мести. Тот Алексей Шелехов, которого Юматов знал, был намного слабее Бессонова. А этот – намного сильнее. И жизнь Юматова – в его руках. Юматов посмотрел на эти руки, мускулистые, загорелые… И подумал, что если их хозяин захочет Юматова вот этими руками задушить, то сопротивляться бессмысленно.
– Значит, так, – сказал Шелехов. – Ленечка, вы с Монахом завтра доставите его в Ширгород, к Ужу.
– Зачем? – спросил Монах.
– Не твое дело!
Монах обиделся. Он, конечно, не Бессон, но все-таки…
– Ты, Леха, мне не начальник! Я сам знаю, что мне делать!
– Знаешь, как же! – фыркнул Шелехов. – Интересно, кто вчера пытался обналичить деньги с хлебаловской кредитки? Хорошо, Табидзе сначала мне позвонил!
– Какая еще кредитка? – подозрительно спросил Бессонов.
– Да так, нашел одну… Случайно… – Монах стушевался.
– Доставите его в Ширгород, – повторил Шелехов. – И ты, Монах, останешься с ним. И чтоб без фокусов! Из-за решетки я тебя, может, и вытащу, но денег ты тогда точно не увидишь!
– Каких денег? – оживился Монах.
– Больших! Это касается всех! А теперь, будьте так любезны, оставьте нас одних.
На этот раз никто не возражал, даже Бессонов. Все, кроме Юматова, вышли.
Шелехов молчал, Юматов – тоже.
Слышно было, как по ту сторону двери Монах рассказывает анекдот о набожной католичке Матильде, которую после смерти по ошибке направили в ад.
– …Она ему звонит снизу: «Святой Петр, это ужасная ошибка! Спасите меня, сделайте что-нибудь!» «Какой вопрос! – отвечает тот. – Поможем». Ну и, типа, закрутился, дела всякие, кого принять, кого в чистилище от ворот наладить, типа, на исправительные работы. У них, у католиков, так заведено. Забыл, короче. Через пару дней Матильда эта опять ему на трубу звонит, вся в соплях. «Святой Петр, выручай! Завтра у них оргия намечается развратная. А я – девственница! Спаси, Святой Петр! Забери меня отсюда!» Святой Петр опять обещает, и опять – забыл. Через день – снова звонок. Тут он вспомнил, нехорошо ему стало: за базар не ответил. А та ему: «Петруха, это Мотька. Я тут тебя, типа, о переводе просила… Ты, это, не парься».
Шелехов услышал, как засмеялась Аленка.
– Грешник ты, Монах, – раздался голос Ленечки. – Гореть тебе синим пламенем.
– Почему синим? – Это спросил Салават.
– Спирта в нем много, – пояснил Ленечка.
Алексей посмотрел на Юматова. Тот о чем-то напряженно размышлял.
– Что, дядя Фима, прикидываешь, сколько за неделю можно перевести с хлебаловских фондов такому проворному исполнительному директору, как ты? – спросил Шелехов.
– Почему ты так решил? – Юматов, действительно, обдумывал именно это.
– Потому что хорошо тебя знаю. А вот ты меня – нет.
– Пожалуй, – согласился Ефим Асланович, и опять неприятная холодная змейка проползла по его спине. – Ты очень изменился, Алеша.
– Ты даже не представляешь, как я изменился, – заверил его Шелехов. – И перехитрить меня даже не пробуй. Я не знаю, сколько ты успел натаскать на свой личный счет…
Юматов был единственным из всей хлебаловской братии, чей счет Алексею не удалось отследить, но Алеша нисколько не сомневался, что такой счет существует, и если у Чижика наворовано сто двенадцать тысяч, то у Юматова наверняка раз в двадцать больше. Но этой суммой ему и придется ограничиться. Больше к нему из России ни рубля не уйдет, а на счетах западных оффшорок всех хлебаловских компаний сейчас – шаром покати.
– …Не знаю. Но больше ты не украдешь ни копейки. Завтра, дядя Фима, ты отправишься к моему человеку и сделаешь все, что он тебе прикажет. И ты будешь очень стараться, потому что иначе я передам тебя совсем другим людям, не этим… – он кивнул в сторону приемной, где ждали «братья-разбойники», – а тем, кого очень интересуют связи покойного Хлебалова на Кавказе.
– Я к этому непричастен! – мгновенно отреагировал Юматов.
– Тем хуже для тебя. На слово тебе вряд ли поверят, я сам тебе не верю, но если ты, действительно, ничего не знаешь, то купить жизнь и тем более свободу тебе будет попросту нечем.
– Зря ты так, Леша, – укоризненно произнес Юматов. Даже страх не лишил его хитрости. – Зря гонишь меня. Тебе одному не справиться. Если…
– Всё! – отрезал Шелехов. – Никаких «если»! Или ты делаешь то, что сказано, или я тебя пристрелю прямо сейчас. Собственноручно. Итак, ты принимаешь мое предложение?
– Да. Можно вопрос? Как быть с моей недвижимостью здесь и в Никитске?
– Какой именно?
– У меня три бензоколонки, сеть магазинов, автомастерские. Еще казино в Краснянске. Это все лично мое, к хлебаловским делам – никакого отношения.
– Магазины подаришь Салавату! – сказал Алексей.
– Почему – ему?
– Потому что ты ему миллион обещал, а он отказался, – усмехнулся Шелехов. – Остальные – мне.
– А что моим детям? – жалобно проговорил Юматов.
– А твоим детям останется то, что ты на них записал. Перечислить?
– Не надо, – вздохнул Юматов. – Одну просьбу мою выполнишь?
– Говори.
– Коньяку мне можно выпить? Он там, в сейфе. Что-то у меня давление поднялось…
Следующим утром Шелехов тоже уехал в Ширгород. А ночь… Она принадлежала только двоим: ему и Аленке.
Глава пятидесятая
Более разношерстную компанию было трудно себе представить.
