Егор Овчаренков - Последний бросок на запад
Дверь распахнулась — и в камеру с видом полноправного хозяина вошел сам Вадим Чернышев. Он был здорово навеселе, и его немного шатало из стороны в сторону.
Обведя взглядом помещение, он наконец заметил Емельянова.
«Ах ты, сука… Сам ко мне идешь… Ну, это последнее, что ты сможешь сделать…» — Дима слегка повернулся, чтобы удобнее было броситься на этого нажравшегося мерзавца.
Чернышев испуганно застыл, заметив состояние Дмитрия. Еще секунда — и предатель окажется полу, не в силах сопротивляться. И ему будет очень больно…
Но вслед за ним в камеру шагнули трое хорватских солдат. Один из них сразу взял автомат на изготовку. Эти воины тоже были навеселе, но не так, как Чернышев.
«Неужели все… — пронеслось у Димы в голове. — Неужели пришьют прямо в камере?»
Двое других подошли к нему, быстро схватили за руки, подтащили к оконной решетке и приковали к ней двумя парами наручников. Емельянов теперь и не думал сопротивляться под дулом автомата.
Чернышев, увидев, что его бывший напарник обездвижен, начал медленно приближаться, нагло улыбаясь и дыша перегаром.
— Как ты себя чувствуешь? — с издевкой спросил он.
Емельянов только прожигал его ненавидящим взглядом.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, — продолжал издеваться Чернышев. — Я думал, что ты давным-давно все стены руками порубал и сбежал, — кивнув в сторону заделанного окна, он засмеялся, довольный своей шуткой. И добавил: — Таэквандист хренов.
Емельянов побледнел; такая бледность, как известно, у людей смелых и отчаянных свидетельствует о бешенстве.
Чернышев, несмотря на опьянение, сообразил, что слишком приближаться не следует — ноги-то у Дмитрия были свободными и он мог достать своего бывшего друга.
Трое охранников стояли с автоматами на изготовку. Это обстоятельство и то, что Емельянов был крепко прикован к решетке, придало Чернышеву уверенности в себе.
— Ты бы сказал что-нибудь, Емеля. Может, полегчает.
— Мне не о чем с тобой говорить, — ответил Емельянов.
— Как это не о чем? — наигранно удивился Чернышев. — Я бы с удовольствием послушал о твоих принципах, которые тебе не позволяют, как всем нормальным людям, зарабатывать деньги, а позволяют только умирать.
— Это ты нормальный? — клокоча от ярости, поинтересовался Емельянов.
— Ну не ты же. Я самый нормальный человек, который старается заработать себе на пропитание, — заржал довольный собой Чернышев.
— Ты самый нормальный предатель.
— Я просто умный человек. Если хочешь остаться живым, то надо принимать ситуацию такой, как она есть, а не кричать о своих принципах на каждом углу. Принципиальный какой! Я посмотрю, что ты через пару часов запоешь?!
— С твоей помощью?
— Да! С моей! Ты будешь гнить в земле, а я заработаю здесь денег, а потом поеду обратно в Ригу, где буду чихать на лабусов и на таких, как ты. Такие, как ты, будут мне задницу лизать, чтобы я им только чаевые дал!
Емельянов молчал.
— А ты будешь гнить здесь в земле, да и то если похоронят.
— Может, ты мне окажешь и такую милость? — поинтересовался Емельянов.
Чернышев покраснел от злости. Он уже готов был ударить Емельянова, но остановился.
— Ладно, сука! Я с тобой очень скоро встречусь, и тогда мы посмотрим, как ты запоешь.
Чернышев резко развернулся и вышел..
А с Емельянова только спустя час сняли наручники.
Дима долго не мог прийти в себя после посещения Чернышева.
Когда злость немного улеглась, мысли упорядочились и стали более трезвыми. Емельянов взял себя в руки и понял, что постоянно думать о смерти просто невыносимо. Можно ли хоть что-нибудь предпринять в его более чем незавидной ситуации?
Может быть, отсюда действительно можно бежать?
Дима отметил про себя отсутствие дисциплины у хорватов — если так напился русский наемник и смог беспрепятственно проникнуть в камеру, то что тогда говорить об остальных? Состояние Чернышева обрадовало его — это был шанс!
Теперь побег стал острым и единственным желанием Емельянова. Но желание — это одно, а вот способ его осуществления — совершенно другое. Только не сдаваться, а думать.
Если не сейчас бежать, то уже никогда. Удачное стечение обстоятельств — второго такого шанса у него уже никогда не будет; тем более, что терять Емельянову было нечего…
«Никогда» составляло от силы часа два, если не меньше.
Емельянов вскочил на ноги — необходимость и, главное, возможность действовать отогнали прочь всякую тоску, мобилизовали все умственные и физические способности для достижения единой цели — бежать.
Прежде всего следовало нейтрализовать охрану. Как — пока неизвестно, но сил, наверное, должно хватить. Слава Богу, что ранение не слишком сильное, да и заживает на нем все, как на собаке.
Потом — наверное, во двор. Там будет значительно сложнее, все открыто, даже если он сумеет добыть автомат. Здесь необходимо везение. Огромное везение! И неплохо бы бежать не одному.
Емельянов осмотрел своих сокамерников — контингент совершенно не боевой. Только Новак.
Но он хорват. Попал сюда за дезертирство. Не очень верится. Скорее всего он жертва каких-то внутренних разборок в хорватском командовании. Но, несмотря на это, можно ли рассчитывать на него в таком деле?
Может, Петко?
Но он скорее всего с автоматом толком обращаться не умеет, слишком молод. А Дарко слишком стар.
Дима прошелся по камере, задумчиво рассматривая своих товарищей по несчастью.
Нет, лучше одному. Обманом заставить охранника — того, что сейчас в коридоре дежурит, — зайти в камеру, вырубить его, отнять автомат. А там как Бог даст. Если здесь все достаточно перепились, то скорее друг друга пристрелят, чем в беглеца попадут. Потом оторваться — и ищи ветра в поле. Только вот Чернышев…
Мысль о Чернышеве не давала ему покоя.
Времени нет, чтобы за этим мерзавцем бегать, но и оставлять его в живых — грех. Ну ладно, Бог даст, еще встретятся.
Невооруженный, к сожалению, охранник в сопровождении еще двух вооруженных вкатил в камеру тележку с завтраком — о смертниках продолжали заботиться.
Емельянов ковырял вилкой тушенку, а сам думал, думал…
Петко и Дарко ели в сторонке, бывший контрразведчик сидел рядом.
— Ну как завтрак? — спросил у Новака Емельянов.
— Нормально. Я солдат — мне все едино. Да и не так долго этой дрянью питаться осталось.
— Это точно. Но ты так спокойно об этом говоришь, как будто и не жалко вовсе. Может, жизнь и паршивая штука, но мне как-то не особенно в кайф с ней расставаться.
— Жалко, — ответил Новак.
— Дети есть? — спросил Емельянов.
— Нет.
— Тогда легче. У меня тоже нет. А то было бы жальче всего детей оставлять сиротами. Да и жену вдовой тоже.
— А мне никого не жалко. Только себя немного, да и то не очень. Знал, куда лезу, сам и виноват. А о жене и говорить нечего. Таких шлюх поискать еще надо.
Дима не знал, что он имеет в виду, но его это все равно задело. Еле сдержался, чтобы не наброситься на мужа Златы.
— А мне показалось, что она тебе симпатична, — сказал хорват. Оба не называли имени Златы, словно боясь ее сглазить.
— Почему ты так решил? — поинтересовался Емельянов.
— Потому что она грязная шлюха… Это из-за нее я тут. — Да?
— Она помогла тебе бежать, а все это дело свалили на меня.
— Я бежал, когда меня вели из твоего кабинета. А она уже была под замком.
— Сначала все валили на нее, а потом на меня. У тебя было заранее припасено оружие — раз. Мой, кстати, пистолет. Ты бежал на моей машине — два. Твой побег удался — три. Впрочем, — вздохнул бывший контрразведчик, — это не причина, чтобы расправиться со мной, это только повод. Причины… Да что я буду тебе говорить — долго объяснять. И потом — это наши внутренние хорватские разборки. Ты все равно ничего не поймешь.
В самом деле — хорватские разборки Емельянова интересовали меньше всего. Зато он впервые начистоту говорил с мужем Златы, и ему было интересно, почему Мирослав отзывается о своей жене столь нелестно.
— Тогда, когда ты допрашивал меня и твоя жена вошла в кабинет, мне почему-то показалось, что ты любишь ее, хоть вы и ругались, — сказал Дима.
Новак поморщился.
— Нет. Может, и любил когда-то, но было это так давно. Тогда я молодой совсем был, а она баба видная, красивая, вот и потянуло. Даже не по любви, а просто красивого тела захотелось.
Дима ловил каждое его слово.
— Да и она меня не любила, — продолжал Новак. — Только делала вид. Как будто я этого не замечал.
— Не похожа она на ту, что по расчету замуж выходит, — предположил Емельянов.
— Не похожа, — согласился Новак. — Только когда в крови гормоны разыгрались, на что угодно согласишься. А тут еще такой-престиж — за военного замуж выйти, — и с неожиданной злостью добавил: — Шлюха!..
![Айзек Азимов - Последний вопрос [Последняя проблема]](/uploads/posts/books/55996/55996.jpg)
