Последняя звезда - Янси Рик

– Эвана больше нет, – говорит она мертвым голосом.

– Знаю, – отвечаю я. – Он сделал это со мной.

Кэсси переводит взгляд с Воша на меня:

– Что сделал?

– Сломал позвоночник. Я не могу пошевелить ногами.

Кэсси качает головой. Эван. Вош. Теперь я. Это трудно переварить.

– Что произошло?

Она смотрит в коридор.

– В щитовой. Я знала, где она, и код замка тоже знала. – Снова поворачивается ко мне. – Я знаю эту базу как свои пять пальцев.

Глаза у Кэсси сухие, но она на грани срыва. Я слышу это по ее голосу.

– Я убила его, Рингер. Я убила Эвана Уокера.

– Нет, Кэсси. Тот, кто напал на меня, не был человеком. Я думаю, Вош стер его память… его человеческую память, и…

– Знаю, – перебивает меня Кэсси. – Это были его последние слова перед тем, как они забрали его: «Сотрите человека».

У Кэсси перехватывает дыхание. Теперь его опыт – ее опыт. Она разделяет с ним весь ужас той секунды, последней секунды в жизни Эвана Уокера.

– Ты уверена, что он умер? – спрашиваю я.

Кэсси безвольно взмахивает рукой.

– Еще как уверена. – Она хмурится. – Ты оставила меня привязанной к гребаному креслу.

– Я думала, у меня есть время…

– А времени у тебя не было.

У нас над головой включаются динамики:

– ПРИКАЗ НОМЕР ЧЕТЫРЕ ОТМЕНЯЕТСЯ. ВСЕ, КТО НАХОДИТСЯ НА ДЕЖУРСТВЕ, ОБЯЗАНЫ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬСЯ НА ПОСТ.

Я слышу, как солдаты по всей базе выбираются из бункеров.

В любой момент можно ожидать грохота ботинок, блеска стали и ливня из пуль. Кэсси вскидывает голову, как будто у нее усиленный слух и она тоже может их услышать. Но она усилена иначе, трудно постижимым для меня способом.

– Я должна идти, – не глядя на меня, говорит она.

Мне даже кажется, что она и не мне это говорит. Кэсси выдергивает из ножен у меня на бедре нож, подходит к Вошу, прижимает его ладонь к полу, и двумя ударами отрубает у него правый большой палец.

Потом убирает окровавленный обрубок в карман куртки и произносит:

– Будет неправильно, если я оставлю тебя здесь, Марика.

Она берет меня под мышки и тащит к ближайшей двери.

– Забудь обо мне, Кэсси. Со мной все кончено.

– Тихо ты, – бормочет она и набирает код на замке. Затаскивает меня в комнату. – Тебе не больно?

– Нет. Мне никто не может сделать больно.

Кэсси усаживает меня у стены лицом к двери и вкладывает в руку пистолет. Я мотаю головой. Все эти прятки с пистолетом только оттягивают неизбежное.

Хотя есть еще один способ уйти. Он у меня в нагрудном кармане.

«Когда придет время, а оно придет, ты захочешь, чтобы это было при тебе».

– Проваливай, – говорю я. Сейчас мое время уходить. – Если сумеешь выбраться из здания, сможешь добраться и до периметра…

Кэсси нетерпеливо качает головой:

– Это не вариант, Марика. – Взгляд ее снова становится отрешенным. – Она недалеко. В пяти минутах ходу? – Кэсси кивает, как будто кто-то ответил на ее вопрос. – Да. В конце коридора. Примерно пять минут.

– В конце коридора?

– Зона Пятьдесят один.

Кэсси встает. Теперь она крепко держится на ногах. Губы плотно сомкнуты.

– Он не поймет. Он будет злиться как черт, но ты все ему объяснишь. Ты расскажешь ему, что произошло и почему. Ты позаботишься о нем, поняла? Ты будешь присматривать за ним, будешь следить, чтобы он чистил зубы и стриг ногти, чтобы он носил чистую одежду. И чтобы он научился читать. Научи его быть терпеливым и добрым, научи доверять людям. Даже незнакомым. Особенно незнакомым.

Кэсси молчит пару секунд и продолжает:

– Что-то еще. А, да. Надо, чтобы он понял, что это не случайность. Человек по имени Сэмюэл Джексон Салливан – не случайное соединение семи миллиардов атомов. Что еще! О! Больше никто и никогда не назовет его Наггетсом. Я серьезно. Это так глупо.

Обещай мне, Марика. Обещай.

98

Семь миллиардов

Мы – человечество.

Мы – одно целое.

Мы – девушка со сломанным позвоночником, которая ждет смерти в пустой комнате.

Мы – мужчина, который упал в полумиле отсюда, и единственное, что в нас еще живо, внеземное устройство, которое направляет все свои ресурсы на то, чтобы спасти наше распластанное на холодном полу тело и заставить биться наше сердце. Между нами и системой нет никакой разницы. Двенадцатая система – это мы, а мы – это двенадцатая система. Один умрет, умрет и другой.

Мы – пленники на борту «блэкхоука», который кружит над базой. Горючее на исходе. Вертолет покачивается над рекой. Река быстрая, вода черная. Наши голоса заглушает вой ветра в открытом люке. Мы сцепили руки. Мы скованы неразрывной цепью.

Мы – рекруты. Мы разбегаемся по своим постам. Нас спасли, нас просеяли. Мы – урожай, который собрали в автобусы, разделили на группы. Наши тела сделали сильнее, наши души опустошили и наполнили ненавистью и надеждой. Мы выбегаем из бункеров и знаем, что с наступлением рассвета начнется война. Это то, чего мы так ждали и страшились. Конец зимы, наш конец. Мы помним Бритву и цену, которую он заплатил. Мы вырезали в его честь на своих телах буквы: VQP. Мы помним мертвых, но не помним собственных имен.

Мы – потерянные одиночки. Те, кого не подобрали курсирующие по пустым городам, шоссе и проселочным дорогам специальные автобусы. Мы попрятались на зиму. Мы смотрим на небо и не доверяем чужакам. Те из нас, кто не умер от голода или от холода или от обычной инфекции, потому что у нас нет антибиотиков, выживут. Мы гнемся, но не ломаемся.

Мы – охотники-одиночки. Нас создали, чтобы загонять выживших в автобусы и убивать тех, кто отказывается ехать. Мы особые, мы не такие, как остальные, мы другие. Мы рождены в такой убедительной лжи, что было бы безумием в нее не поверить. Теперь наше дело сделано, мы наблюдаем за небом и ждем спасения. Но спасения не будет.

Мы – семь миллиардов, нас принесли в жертву, от нас остались одни кости. Нас отмели в сторону, сбросили со счетов, наши имена забыты, ветер, земля и песок стерли наши лица. О нас никто не вспомнит. От нас не останется ни следа. Наши наследники погибнут. Наши дети, наши внуки и правнуки будут воевать друг с другом до последнего поколения, до конца света.

Мы – человечество. Наше имя Кассиопея.

В нас – ярость, скорбь и страх.

В нас – вера, надежда и любовь.

Мы – сосуд с десятью тысячами душ. Мы несем их, храним их. Мы несем их ношу, искупаем их грехи.

Они покоятся в нас, мы покоимся в них. В нашем сердце умещаются все остальные. Одно сердце, одна жизнь, один последний полет поденки.

Кэсси

Инопланетяне – тупые.

Десять тысяч лет разбирали нас по косточкам, узнали нас до последнего электрона и так и не поняли. Они до сих пор не понимают.

Тупые придурки.

Капсула установлена на платформе в трех ступеньках от пола. Похожа на яйцо черепахового окраса размером с внедорожник «субурбан» или «эскалейд». Люк закрыт, но у меня есть ключ. Прижимаю подушечку отрубленного пальца Воша к круглому датчику у двери, и люк беззвучно открывается. Включается освещение. Салон заливает переливающийся зеленый свет. Внутри только одно кресло и еще один тачпад. Это все. Ни приборной панели, ни мониторов, только кресло и тачпад. И еще маленькое окошко – как я понимаю, для того, чтобы помахать Земле на прощание.

Эван был прав и не прав. Он верил в их ложь, но знал правду, единственную правду, которая имеет значение. Эта правда имела значение до их прибытия, в момент их прибытия и после их прибытия.

Они не могли объяснить любовь.

Они думали, что смогут выбить ее из нас, выжечь ее из наших мозгов и заменить противоположностью. Нет, это не ненависть, противоположность любви – безразличие. Они думали, что смогут превратить людей в акул.

Но они допустили один маленький просчет. Они не могут получить ответ, потому что ответа нет. Даже самого вопроса не существует.

С чертовым мишкой та же проблема.