Андрей Таманцев - Молчание золота
— Второй пункт программы — выяснить, кто и зачем убил Ковердейл, — резюмировал вместо меня Док, — тут все ясно. М-да… пока что, мне кажется, ночной вояж к Радоеву и его странная смерть только еще больше запутали ситуацию. Впрочем, мы еще не брались за работу как таковую. Ничего. Распутаем… и не такие головоломки приходилось решать.
Ламбер вдруг молча встал из-за стола и с исказившимся лицом вышел из дома. Мы недоуменно переглянулись. Артист молча показал мне подбородком в сторону двери, и я, несколько мгновений помедлив, вышел во внутренний дворик вслед за Ламбером. Кто его знает, что человеку ударит в голову… Я увидел француза стоящим прямо у каменной стены, оплетенной серыми, еще голыми виноградными лозами Он закусил губу и раскачивался взад-вперед, придерживаясь одной рукой за каменную кладку. Я подошел к нему и он, не дожидаясь, пока я заговорю, сам произнес глуховатым, негромким голосом, в котором невнятно клокотала злость и еще что-то, отчего мне стало совсем неуютно:
— Просто вы упоминали о двух задачах, которые поставили себе по прибытии сюда, в Самарканд. А я вспомнил о своей задаче, своей собственной задаче… которую никто не помнит, которую никому и незачем помнить, потому как она касается только меня одного, да. Но у наших с вами задач так много общего! Вы хотите найти убийц женщины, с руки которой сняли золотой браслет в виде золотого дракончика с глазами из драгоценных камней. И я хочу того же. Только женщины эти разные. Одной интересуются решительно все, все, даже президенты России, Франции и Узбекистана, в который она зачем-то собиралась. Другой интересуюсь только я один. Но ведь кто-то сорвал тормоза на моей машине, из-за чего погибла она, моя Лена, так? Сорвал? И я непременно узнаю, кто это сделал… да! — Он говорил все громче, быстрее и бессвязней, и тряс головой, и едва заметно царапал ногтями каменную кладку; подвижная половина его лица мучительно подергивалась, а неподвижность второй только усиливала гримасу боли на этом своеобразном, ни на какое иное не похожем лице. Я положил руку на его плечо и сказал:
— Я понимаю, Леон, вы понервничали, и вообще… — Я подбирал слова. — Словом, все будет нормально, вы успокойтесь, нервы вам еще понадобятся. Мне и самому, черт побери, иногда хочется поплакаться кому-нибудь в жилетку, но…
— По вам и не скажешь.
— Само собой. В общем, так, месье Ламбер: спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон, флегматичный гражданин Швеции. Не буду говорить много. Объединим наши усилия, и все у нас получится. Не знаю, но интуиция мне подсказывает, что у наших с вами задач одно, общее, решение.
Леон Ламбер молчал. Он оперся о стену уже не рукой, а плечом, а потом и всей спиной, и наконец проронил:
— Посмотрим.
— Идем доедать яства нашего радушного хозяина, — с легкой усмешкой предложил я. — Я так думаю, что это лишь способствует успокоению нервной системы. Я и сам сейчас приналягу…
IIПастухов
— Сейчас, значит, нам предстоит встреча с вашими замечательными дэвами, — болтал Артист в любимой своей манере. — А то и с сокровищами безвременно почившей средневековой царицы. Супруги милейшего Тимура, он же Тамерлан.
Решительно Артист неисправим. Сидя в машине, которую нам предоставил расторопный Тахир-ака, он жевал жвачку, бездумно трепался и вообще выглядел беззаботным туристом, который выехал на инспектирование живописных окрестностей. Окрестности, надо отдать им должное, выглядели в самом деле чрезвычайно живописно, но, будучи приправленными комментариями Семена Злот-никова, вызывали что-то вроде глухого недоуменного раздражения. По крайней мере, примерно такие чувства одолевали Леона Ламбера, сидящего на заднем сиденье рядом со мной. Французский археолог уткнулся мрачным взглядом в кисти собственных рук, как будто на коже их надеялся прочитать ответы на многие, многие вопросы, один за другим встающие перед нами в полный рост. Итак, мы ехали в сторону урочища Аввалык — места, которое до сих пор вызывает у меня чувство леденящей пустоты в легких и жаркую ватную расслабленность в коленях. За рулем сидел Муха, кроме того, в машине были Боцман и Артист. Итого, со мной и Ламбером — пятеро.
Док же был отправлен в распоряжение Джалилова с целью «поспособствовать открытию сейфа», как изящно выразился Артист. Во-первых, знакомство Дока с сейфами имеет приличный срок давности. Во-вторых, он наиболее спокойный и выдержанный по характеру член моей команды. Кроме того, Док, вне всякого сомнения, имеет аналитический склад ума. Впрочем, в любом случае он будет полезен Джалилову, в этом я нисколько не сомневался.
Перед нами же стояли другие, совершенно другие задачи. Чисто тактического плана и из разряда тех, что могут и не помочь приблизиться к достижению главной цели. Но именно то, к чему мы сейчас стремились, — посещение тех самых предгорий близ поселка Аввалык, близ разрушенного кишлака Акдым, — вызывало у меня наибольший азарт, похожий на азарт охотника. Кроме того, дополнительную пищу для размышлений предоставляло наблюдение за Леоном Ламбером. По всей видимости, француз с фиктивным латвийским паспортом уже начал что-то припоминать. Он распрямился, крутил головой, глядя то в одно, то в другое окошко, а порой неотрывно уставившись в лобовое стекло… Ну что же, за тем мы его сюда и брали. Хотя пока от Ламбера одни неприятности, есть шанс, что он все-таки сослужит нам хорошую службу.
Мы проехали Аввалык. Наша машина, сильно подержанный японский джип, взятый Тахиром-ака напрокат у какого-то из его бесчисленных знакомых и родственников, перебралась с асфальтовой дороги, раздолбанной до непотребного состояния, на грунтовку, забирающую в гору. Я помнил этот подъем, эту дорогу, идущую вдоль небольшой речушки, почти ручья. Там, наверху, километрах в двух, должен находиться небольшой водопад, неподалеку от которого я встретил тогда сумасшедшего узбека. Того, что швырнул в меня ножом и попал бы, не будь у меня профессиональной реакции.
Леон Ламбер словно прочитал мои мысли:
— Я помню, я проезжал здесь. Там, наверху, должен быть водопад. Когда я работал тут с археологической партией, там уже лежал снег. Водопад низвергается с огромного камня, я помню. Я даже взбирался на этот камень, чтобы… чтобы…
— А потом идет небольшая долина, сужающаяся в каньон, потом — перевал и тутовая роща, а за ней — кишлак Ахдым, который вымер из-за… будем говорить условно, паранормальных явлений, — сказал я.
— Долина, каньон, тутовая роща. Перевал, кишлак Акдым — совершенно верно, — механически перечислил Ламбер, несколько раз утвердительно кивнув. — Мы тут вели исследования, и здесь, кажется, были интересные находки, в том числе в тутовой роще. Но самое интересное — не в ней, это я утверждаю определенно… Браслет, браслет, который я подарил Лене… Я обнаружил его в здешних местах, это тоже — точно — Ламбер сморщился, как от острой зубной боли, и приложил ладонь к плохо выбритой щеке.
Мы замолчали, переглядываясь. За окном плыли грозные предгорья Зеравшанского хребта, при одном воспоминании о которых морозно подирало по коже. И еще не зажили шрамы на спине, следы от когтей ли, от чего еще, о чем не хотелось и думать!.. Я скосил глаза на Ламбера, но вопрос задал вовсе не ему а сидевшему за рулем Мухе:
— Олег, ты куда так гонишь? Боишься опоздать к обеду в тутовой роще?
— Да, дорожка еще та, — отозвался он, — сюда бы на бронетранспортере ехать, а лучше на горном велосипеде. — Мы хоть туда едем-то?
— Тут дорога одна, езжай, не ошибешься, — ответил я.
— Хоть бы указатели поставили…
— А вон чем тебе не указатель? — Эти последние слова были произнесены Артистом и относились к какому-то типу в длинном полосатом халате, каких много можно увидеть на шумных самаркандских базарах. Халат стоял у самой обочины дороги и, раскачиваясь туда-сюда, как на ежевечерней молитве, смотрел на тускло поблескивающую воду речушки. Мне тотчас же живо вспомнился индивид с ножиком, который он швырял куда и в кого ни попадя. Не он ли это, случаем?..
Выяснить это мы не успели. Человек в полосатом халате зыркнул на нас своими узкими глазами, подпрыгнул на месте и быстро спрятался за большой придорожный камень, так что теперь нам был виден только край его полосатого халата, да нога в какой-то неописуемой обуви. Муха равнодушно проехал мимо камня, оставив аборигена без внимания, а я, несколько раз невольно оглянувшись и убедившись, что лица типа в халате по-прежнему не разглядишь, снова вернулся к своему наблюдению за выражением лица Леона Ламбера. Он неотрывно смотрел перед собой, время от времени шевеля губами.
И вот — водопад! Ламбер даже подался вперед, когда увидел его, Конечно, водопад маленький, но как живописно смотрится. Короткое, живое воспоминание о том, что совсем недавно я шел в одиночестве к этой бушующей воде, низвергающейся с камня, тронуло меня легким холодком. Да! Из длинного, узкого, как прорезь в корабельной орудийной башне, отверстия в камне сверкающей отвесной стеной обрушивается водопад, в ширину достигая нескольких метров, высотой, вероятно, пяти человеческих ростов. Сам же камень по-прежнему напоминает чью-то гигантскую каменную голову, а выступы в передней его части вызывают ассоциацию с грозно сдвинутыми бровями…
