Павел Стовбчатый - В бегах. Цена свободы
— Пятнадцать, дед. Пятнадцать пасок.
Он буквально ужаснулся от этих слов.
— Пят-над-цать лет отбыл?! Мать честная! — схватился он за голову.
Инженер что-то переваривал в своей голове, однако не задал ни одного вопроса. По всему было видно, он опасался меня и, скорее всего, пытался «прочесть» мои истинные мысли и намерения. Он не верил, что я подошел к ним просто так, и все время ждал от меня какого-то подвоха. Так понял я. Я уже было собрался попрощаться с ними, как вдруг на дороге показалась машина. Старый крытый «Урал» грузно преодолел подъем и, урча мотором, стал спускаться к нам.
— Кто это? — спросил я у деда, боясь услышать в ответ: «Не знаю». Но дед знал, был почти уверен, что это их сменщики.
— Другие сюда не поедут, сынок, — сказал он мне. — Зачем? Да и машина наша, я вижу.
Я сразу успокоился, свердловчан я не боялся. На всякий случай спросил: «И сколько там будет сменщиков?
— Двое, — ответил Никита. — Кто — не знаю, кого пошлют, но двое.
Машина быстро приближалась. Мы еще о чем-то говорили, и я по привычке сильно размахивал руками и вообще жестикулировал, как всякий зэк. Как потом оказалось, меня вычислили с ходу и влет, еще на подъезде. Когда «Урал» наконец притормозил рядом с нами, я не поверил своим глазам. В кабине кроме гражданского шофера за рулем сидели два мента в форме. Менты были зоновские, не «цветные». Шофер и один из ментов тотчас вышли наружу, другой остался в кабине. Мне показалось, что он изрядно поддатый.
Я быстро и зло глянул на деда, но старый хрен уже спешил им навстречу вместе с инженером. Я тут же «взвесил» мента, мента в первую очередь. Тридцать три — тридцать четыре года на вид, старший лейтенант. Лицо умное, худощав, голос довольно приятный, вроде бы не хамло. Одет в ментовскую куртку и джинсы — полуформа. На голове ментовская фуражка. Перебросившись с дедом и инженером несколькими словами, литер обратил свой взор на меня.
— А это что за особист тут с вами находится? — поинтересовался он с улыбкой на устах. Деликатный. Он так и сказал «особист». И это означало, что он знает, что такое особый режим, где содержатся особо опасные преступники, признанные по суду рецидивистами. Если бы он назвал меня как-то иначе, я бы не удивился, но попасть так в цвет?! Сразу видно, мент со стажем, мент-профессионал.
Дед и инженер переглянулись между собой, посмотрели на меня и, как бы смутившись или постеснявшись, пожали плечами. Дескать, не знаем, пусть сам скажет. Литер ждал.
— А почему именно «особист», уважаемый? — вопросом на вопрос ответил я.
Литер лукаво прищурился.
— Почему?.. Я еще издалека заметил, как ты размахиваешь руками. Ну а когда подъехали ближе, уже не сомневался. Шесть лет проработал в зоне, рецидивиста узнаю с закрытыми глазами. — Он снова улыбнулся. — Откуда будешь-то?
— С Ослянки, — соврал я. — Заблудился вот и вышел сюда…
— Не похож ты на поселенца, не похож. Мне все равно, сейчас я работаю техноруком на поселении. Но не похож, — констатировал служивый.
— А на кого я похож? — спросил я ради интереса.
— Ты знаешь… Не хочешь, не говори, я не настаиваю. — Литер прекратил разговор и пошел к машине. Вместе с шофером они открыли задний борт «Урала» и стали сгружать свои рюкзаки. Когда литер повернулся ко мне спиной, я увидел патронташ на ремне, сзади. Они выгрузили все, что им было нужно, и оттащили в будку. Охотничье ружье, двустволка, находилось в одном из рюкзаков, точнее, лежало сверху. С шофером я не разговаривал, на вид ему было лет тридцать пять, но, встретившись с ним взглядом, моментально понял, что это поселенец, зэк. Рядом с ментом он выглядел явно приниженно и покорно, как и подобает поселенцу.
Дед и инженер стали загружать свои вещи в машину. Когда дело было сделано, литер сказал им, что шоферу нужно немного отдохнуть, хотя бы пару часов.
— Мужик не спал всю ночь. Пусть немного поспит, а мы посидим.
Я понял, что означает это «посидим». Инженер и дед явно оживились, особенно инженер.
— Иди, — кивнул литер шоферу. — Или перекусишь?
— Нет, я пойду. Потом, если что… — Он направился к кабине.
— А ты не хочешь есть? — повернулся литер ко мне. — Хо-чешь, вижу. Сейчас что-нибудь сварганим, погоди. На спиртное не рассчитывай, не обессудь, а покушать покушаешь.
Рядом с будкой стоял своеобразный «столик» из куска бревна, пенек, на него-то и сложил литер продукты. Тушенка, хлеб, рыба, соленые огурцы, что-то еще.
— Печка внизу, можем и разогреть, — подсказал дед.
— Я знаю, но греть в общем-то нечего, — развел руками литер.
Я посмотрел вниз и увидел маленькую печку, выложенную из камня. Сантиметров тридцать высотой, походная. Почти у самой реки. Есть мне, конечно, хотелось зверски, но я спросил о чае.
— А чайку у вас случайно не найдется, начальник? — Я специально обратился к нему на «вы», специально назвал начальником. Ему это понравилось.
— Совсем другое дело, слушай! Будь как в зоне. Общий язык найдем. — Он полез в рюкзак и достал из него пачку цейлонского. — Не борщи только с чифиром, нам здесь три дня быть. А зовут меня Валерой, — представился мент.
— Николай, — назвался я, принимая из его рук пачку чая. — Одну заварку, мне хватит. — Я попросил у них кружку и пошел к печке. Когда я чифирнул как следует и накурился, они уже врезали по сто пятьдесят. Не водки, спирта. Литер привез с собой целых три литра спиртяры и не жалел его. Большой охотничий нож был воткнут прямо в пенек, вокруг лежали продукты. Двое сидели на корточках, дед умостился на одном из рюкзаков. Их уже немного развезло, базар был в самом разгаре. Мне подали с треть банки тушенки, хлеб и, кажется, луковицу.
— Да пусть выпьет, Валера, — попросил дед. — Налей парню сто грамм. Пятнадцать лет отсидел несчастный! Нет, ты представляешь, Валера? Пят-над-цать!
Литер посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом.
— Представляю, дед. Что, серьезно пятнашку отсидел? — спросил он у меня.
— Чуть больше.
— Сейчас, конечно, в бегах. Так? — Я молча кивнул. — Дурак, — сплюнул он. — Не мог досидеть или обстоятельства?
— И то, и другое. Долго рассказывать, короче.
— Тем более не плесну. Ему, дед, трезвым нужно быть, трезвым как стеклышко! — воскликнул литер. — Мне ведь этого говна не жалко, я о нем думаю. Насмотрелся, поверь. Эх! — Он вздохнул и потянулся к термосу. — Еще по маленькой и поговорим. — Они снова выпили и закусили.
В принципе я уже мог и должен был отваливать — к чему мне слушать пьяный бред этих штемпов? Но что-то меня удерживало. В глубине души я немного надеялся на то, что мне удастся выпытать у них, кто на нас напал. Там, на хуторе. Если даже и не выпытать — вряд ли они что-то знали, — то хотя бы прощупать почву, кто это мог быть вообще. С другой стороны, это прощупывание ничего, в общем-то, не меняло, ибо отомстить за Графа я не мог и при желании. Я один, а тех много. Как бы они ни наехали сюда, тогда будет жарко. На всякий случай я просматривал всю открытую территорию, будучи готовым отвалить в любую секунду.
Дед уже почти рыдал и чуть ли не вешался мне на шею, до того его развезло. Литер ударился в философию и стал разглагольствовать о вечном. Я вставил всего несколько слов по ходу базара, и он тотчас почувствовал во мне родственную душу в смысле болтологии и заумных вещей. Мы долго говорили с ним, и он буквально умолял меня сдаться. Да-да, именно сдаться, добровольно.
— Я сделаю все, чтобы тебя не били и не истязали, Коля, — упрашивал он меня. — Я давно знаком с начальником Ослянки и напишу ему записку. Меня уважают, и меня послушают, поверь. Наш шофер отвезет тебя, и все будет как надо. Подумай, Коля, подумай.
Литер в натуре поверил, что я беглый поселенец. Он клялся мне, что и сам чудом избежал тюрьмы, что все его приятели и друзья отсидели и пересидели, и вообще держался со мной по-свойски, а не как мент. Я слушал его и молчал. Знал бы он, с какой я «Ослянки» и сколько трупов за моей спиной. Но он этого не знал, а потому желал мне добра. «Добавят еще, что толку? — внушал он мне. — Долго ты не пробегаешь, ох не пробегаешь. Жизнь заставит тебя воровать и грабить на второй же день! Снова добавят срок, до делов…» Надо отдать ему должное, уговаривать он умел и так давил на психику, даже не давил, а тонко воздействовал, что я прямо диву давался. Инженер уже клевал носом и еле ворочал языком — они наливали еще по нескольку раз. Потом деда затащили в будку и положили там. Трезвым был только я.
«Да, пора валить, — подумалось мне, — здесь ловить нечего». Я было собрался уже идти к баньке за автоматом, но именно в этот момент, будь он неладен, проснулся второй мент. Тот, что находился в кабине. Сперва он поднял голову, вперился зенками в нас, затем открыт дверцу, но еще некоторое время не выходил. Приходил в себя, трезвел. Мне бы идти, не ждать пьяного вдрызг придурка, но я стоял. Стоял и смотрел, как он вылезает из кабины. Когда он наконец ступил на землю и, прикрыв дверь, направился к нам, я подивился его росту и габаритам. Мент был почти двухметрового роста и килограммов под сто двадцать весом. Настоящая черная горилла с засученными рукавами. Какой-то нацмен, лет тридцати или чуть больше. Он подошел, и я увидел погоны — старлей, старший лейтенант внутренней службы. На меня он даже не глянул, не поздоровался, а сразу потянулся к термосу со спиртом.
