Сергей Самаров - Братство спецназа
Кто-то в себе был уверен и справился квалифицированно. Шурику уже не поможешь. А оставаться здесь и вызывать милицию, как-то связывая свое имя с Беломором, – это тоже ни к чему. Найдут и увезут, кому полагается. И потому Доктор покачал головой, как перед этим сделала женщина, и сказал другой женщине, проходящей мимо, те же самые слова.
И пошел к машине.
Доктор уже подъезжал к гостинице, когда его обогнал «БМВ» Сохатого. Дым Дымыч приветственно помахал рукой, широко улыбнулся и зарулил на стоянку.
– Как успехи? – поинтересовался Доктор.
– Порядок. Хавьер ко мне хорошо относится – не отказал. Мы вчера многовато выпили втроем. У меня и сейчас голова побаливает.
– Ты сейчас оттуда?
– Ага…
– У Хавьера был такой человек – Шурик Беломор…
– Был. В бега недавно ударился. Оказалось – любил втихомолку постучать. Хавьер сегодня поднял всех своих парней. Рыскают по городу. Большая охота. Отлавливают Шурика. Поймают, никуда не денется…
– Уже не поймают. Беломору сегодня свернули шею.
– Честно говоря, туда ему и дорога… – Сохатый сказал это буднично и равнодушно.
Доктор бросил на него короткий взгляд. Нет, не похоже, что Дым Дымыч уже узнал о случившемся, и не похоже, что он сам к этому причастен. Впрочем, бывший спецназовец прекрасно собой владеет. Все может быть!
– Ладно, наверху все подробнее обговорим, если что будут спрашивать – как отвечать.
Машины они поставили рядом. Вообще-то неплохой автомобиль Сохатого элементарно не смотрелся рядом с «Мерседесом» Гагарина. Дым Дымыч сам ощутил это и грустно обернулся с высокого крыльца гостиницы.
У него же – черт возьми! – есть деньги. Он в состоянии купить себе и машину пошикарнее. На «Роллс-Ройс», конечно, не потянет, но с Доктором потягаться может. Так почему же деньги эти нельзя тратить, нельзя показывать свою покупательную способность?
А потому, что о способах заработка нельзя говорить. Хочешь жить, замкни на языке замок. Нигде и никак не высовывайся, не привлекай лишнего внимания. И не только перед ментами. У многих найдутся причины вспомнить внезапно погибших друзей. И иным захочется рассчитаться с киллером.
Он даже жену себе завести не может, потому что никогда нельзя полагаться на женское молчание – это закон природы, а законы природы, в отличие от государственных законов, не подлежат даже обсуждению. И потому имеет единственную постоянную женщину, которая вырезана из слоновой кости.
Он вообще не может жить по-человечески, как живут все другие, обыкновенные люди, которые каждое утро поднимаются по звонку будильника и после завтрака отправляются на службу, целый день усиленно протирают штаны или подошвы – в зависимости от профессии, а потом спешат к семье.
Но ведь многие деньги – и большие деньги! – тоже зарабатывают не совсем и не всегда чисто. Более того, даже в большинстве случаев так случается. Но они позволяют себе все. Почему?
Потому что они глупы, потому что они боятся и ждут, когда к ним незаметно приблизится киллер по прозвищу Сохатый, и тогда уже деньги будут им не нужны. Они знают, что это произойдет когда-нибудь, и стараются побыстрее истратить то, что успели нахватать.
Он сам выбрал себе профессию. Вернее, он не сумел приобрести другой профессии, кроме той, что была у него. Он даже пенсию себе не сумел заработать. Но пора уже уйти на отдых. Последнее дело. Последний заказ, который в действительности откроет его лицо перед другими. Но откроет так, что его невозможно будет осудить и посадить.
И потом он уедет. Он сменит фамилию. И будет жить, как живут другие. Семью заведет. А может, и не заведет. Может, он просто будет жить и скучать.
Если сможет так жить…
Но одно точно: какой бы образ жизни он для себя ни выбрал – он будет ждать другого киллера с другим прозвищем, который придет по его душу…
Глава 19
Как и договаривался Доктор Смерть с Олениным, к двенадцати часам они поехали в областную прокуратуру. Это совсем рядом. Поехали в «Мерседесе». И в знак особого доверия, Доктор посадил Сохатого за руль. Тот вышел из машины улыбающийся, как ребенок, опробовавший новую игрушку.
Оленин, засунув руки в карманы брюк, ждал их уже на крыльце. И почему-то не поспешил сразу завести к себе.
– Сейчас… Тут еще один человек подойти должен.
Но и Доктор Смерть, и Сохатый почувствовали, что старший следователь излишне суетится. И руки, когда из карманов вытащил, не знал куда деть. Гагарин с Лосевым с улыбкой переглянулись. Сохатый показал коротким взглядом на невзрачную старенькую «жучку» с затемненными стеклами. Сам вид автомобиля не соответствовал этому затемнению. Стекла тонируют, как правило, на автомобилях более приличного вида. Если только не возникает настоятельная необходимость. И сквозь светлое лобовое стекло было видно, что машина набита людьми.
Доктор спокойно улыбнулся и ответно показал в противоположную сторону. Там стояла машина-близнец. И тоже набитая людьми.
Это сразу насторожило.
– Ладно, пойдемте… – сказал Николай Сергеевич. – Приедет, сам поднимется.
– Кого ждешь? – спросил Лосев.
– Овчинникова.
Машина Овчинникова стояла чуть в стороне. Ее Дым Дымыч увидел, когда проезжал мимо. Врать тоже надо уметь, товарищ старший сержант. Выходит, ситуация становится напряженной. Эх, Оленин… Дай хотя бы до завтрашнего дня время. До завтрашнего дня многое уже может решиться. Главное, чтобы не попытались арестовать сегодня. Тогда придется отбросить такой красивый и остроумный план и действовать по-ломовому. Нет у них сил, чтобы суметь арестовать его. Да еще вместе с Доктором Смерть, который тоже руки поднимать склонности, насколько знает Сохатый из его биографии, не имеет. Они вдвоем всю эту прокуратуру вместе с толпой ментов из двух «жучек» с тонированными стеклами на пол положат в две минуты.
Но после этого придется прятаться… Надо ли это?
Цейтнот… Жесткий цейтнот!
И главное – сами сваляли дурака и сюда приехали. Оттянуть бы время свидания до завтра. Вот тогда бы все он успел сделать. Не успел книжки прочитать, да ладно, что-то еще помнит, а в остальном сработает на импровизации.
Поднялись в кабинет старшего следователя. Второй этаж здесь довольно высокий. Но не для спецназовца ГРУ с отличной парашютной подготовкой. Ноги еще крепкие. Приземление, в случае чего, выдержат. Вот Доктору с его весом прыгать с такой высоты труднее. Лодыжка – кость слабая. Чуть неправильно ногу поставил, и – перелом.
– Поставь кофе, – попросил Сохатый хозяина.
– Не выспался?
– Перебрал вчера. Голова трещит…
Это сразу – намек, чтобы вызвать в мыслях старшего следователя некоторую растерянность. Поверит – не поверит, а пусть посомневается.
Оленин включил кофеварку.
В дверь коротко и громко постучали. И капитан Овчинников вошел без ответного приглашения. Поздоровался с Доктором и с Сохатым за руку, протянул Николаю Сергеевичу стандартный темно-коричневый пакет.
Овчинников вошел один. Сохатый стоял к двери вполоборота. И не видел, кто там остался в коридоре. Но сработала интуиция, напряженные нервы стали, как всегда бывает в такие минуты, работать, словно отлаженный механизм. И он просто физически почувствовал, что за дверью стоят несколько человек, готовых ворваться сюда, в кабинет, с поднятыми стволами. И потому, невинно потянувшись, занял стул в углу, за дверью. Если дверь откроется, если менты ворвутся, он окажется у них за спиной. И сделал это так спокойно, так неназойливо, что ни у кого не вызвало сомнения его желание отодвинуться от стола подальше. Тем более что место против следователя занял Доктор Смерть, а на стул сбоку сел Овчинников.
Оленин достал из пакета несколько фотографий. Протянул Доктору.
– Посмотри. Это не твой Алферов?
А сам достал еще одну бумагу и стал быстро читать.
Сохатый даже издали заметил, что текст рукописный, почерк крупный. Следовательно, капитан что-то сообщает следаку. Вводит в курс дела.
– Нет, это не он, – Доктор бросил стопку фотографий на стол перед следаком. – Алферов твоего возраста. А этот старик…
– Командир, посмотри… – Оленин не успел дочитать все до конца и потому оттягивал время.
– Я должен его знать? – лениво спросил Сохатый.
– Вообще-то нет… На всякий случай…
– Тогда не знаю.
Не хотелось покидать выгодную позицию за дверью. Овчинников взял фотографии и принес Дым Дымычу. Тот посмотрел равнодушно, никак не показав, что видел этого человека с выбитым глазом. Стрелку ему еще не предъявили. И отпечатки пальцев не снимали. Предъявят обвинение, будет разговор. А пока – только явная лень страдающего с похмелья человека.
Оленин его состояние оценил. Прочитав бумагу и снова оттягивая время для принятия решения, самолично принес командиру чашку кофе. После этого сел за стол, убрал в выдвижной ящик пакет и фотографии и положил перед собой руки ладонями вниз. На языке жестов это, должно быть, означает окончание какого-то важного этапа и начало следующего.
