Виталий Гладкий - Кровь за кровь
Когда мы подъехали к дому деда, почти вся деревня уже спала. Но в окнах моего будущего наследства свет еще горел – Артем Тарасович обычно ложился спать поздно, а вставал с первыми петухами. Как-то в порыве благородства дед составил завещание, где указал меня своим преемником на тернистой деревенской ниве. Я тогда лишь посмеивался с его блажи, но теперь мое мнение в связи с последними событиями начало колебаться.
Лучше быть бедным крестьянином, чем богатым покойником…
– Ты чего так поздно? – начал было бурчать дед, но затем крепко обнял и поцеловал, пустив старческую слезу.
Раньше он меня особо не баловал любовью и вниманием, но с годами его привязанность ко мне начала расти в геометрической прогрессии.
– Деда, мне нужно на время спрятать моих друзей, – не стал я кривить душой и плести ему небылицы. – Тут у тебя тихо и спокойно, пусть поживут неделю-другую.
– Еврей? – спросил он, присмотревшись к Берману.
– А что такое!? – взбугрился Лева, усмотрев в вопросе антисемитскую направленность.
– Станька, неужто новая власть преследует евреев? – Дед сокрушенно покачал головой и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ладно, пусть обустраиваются. В войну их спасали, хоть фриц и дюже лютовал, и нынче как-нибудь справимся с задачей…
В годы войны прабабка и впрямь приютила еврейскую семью и прятала ее до самого прихода наших. В начале семидесятых они выехали в Израиль и с той поры постоянно присылали в деревню посылки, чем вызывали немалый ажиотаж как среди односельчан деда, так и в среде сотрудников комитета госбезопасности, усматривавших в благодарности спасенных некий антисоветский подтекст. Артема Тарасовича вызывали в "контору" раз двадцать, но он был еще упрямей меня и наотрез отказался устроить отлуп своим старым друзьям. В общем ему было плевать на посылки – с материальной точки зрения – но он считал, что негоже обижать людей, которые действуют от чистого сердца.
В конце концов от деда отстали – что возьмешь с забитого крестьянина? Сажать его было не за что – дед Артем числился в передовиках и даже был представлен к ордену, который ему так и не дали; похоже, тут подсуетилась "контора" в отместку за строптивость. А к политике он относился равнодушно и благоразумно держал язык за зубами, хотя к нему косяками ходили деревенские сексоты, чтобы за бутылкой раскрутить его на откровенность. Но хитрый дед с удовольствием пил чужую казенку – хотя любил самогон собственного изготовления – и вешал тайным помощникам гэбистов лапшу на уши, рассказывая о своих успехах на любовном фронте и на рыбалке; и не более того. Притом старался не оставаться с этими проходимцами наедине – во избежание наговора – и обычно звал к столу всех соседей мужского пола.
– Станька, как насчет?.. – Дед выразительно щелкнул себя пальцем по горлу.
Мы еще не успели умыться с дороги, как он уже приготовил ужин. Не без задней мысли, я попросил Эллу накрыть на стол. Она с радостью согласилась.
– Дед, ну зачем спрашивать? Тащи. Только ту самую, заговоренную.
Артем Тарасович, единственный из всей нашей небольшой семьи, называл меня Станькой.
С самого детства. Его пытались наставить на "путь истинный", указывая на неблагозвучность производной от моего официального имени, но упрямец даже ухом не вел. Мне поначалу тоже не нравилась такая интерпретация – это когда я начал самостоятельно мыслить – но впоследствии до меня дошло, что дед просто наслаждается произношением уменьшительно-ласкательного имени и вкладывает в него всю свою любовь и привязанность к внуку. И теперь, когда он называл меня Станькой, в моей душе расцветал благоухающий букет нежности к этому в общем-то суровому нелюдимому старику, а затем подкатывал к горлу ком, когда я вдруг вспоминал сколько ему лет и что вскорости может наступить момент нашего последнего прощания.
Бутыль, которую принес дед, оказалась запыленной и в паутине. Это была самая настоящая водка – немного похожая по вкусу на первоклассное виски – изготовленная Артемом Тарасовичем по старинному рецепту. Он держал ее только для особых случаев.
В производстве этой оригинальной водки, как ни странно, главным компонентом был заговор. Дед закрывался в каморке и часа два что-то шептал над бродильным чаном, делая руками шаманские пассы – это я подсмотрел в отверстие, просверленное мною в потолке.
Во время "сухого" закона, последней отрыжки подыхающего в конвульсиях развитого социализма, ушлые соседи все-таки выманили у деда Артема рецепт этой поистине "огненной воды", но как они не изощрялись, а достичь при большой крепости удивительной мягкости оригинального самопального продукта так и не смогли. Дед пытался и мне передать свои знания по части самогоноварения, но учеником я оказался никудышным, хотя записи его "лекций" сохранил. Из них я вычитал, что для производства "заговоренной" водки требуется не менее двух десятков лечебных трав, древесный уголь, дубовые опилки, особая вода, которая была только в нашей кринице на огороде, жженый сахар, заморские специи, дрожжи с хмелем и… некая молитва почти в стихах, обращенная неизвестно к кому. Когда я пробовал удивительный напиток в последний раз, то дал себе клятву, что когда пойду на пенсию, обязательно продолжу семейную традицию – буду производить эту поистине царскую водку, но только для друзей.
Наш поздний ужин, больше похожий на очень ранний завтрак, прошел в сдержанной обстановке. Дед, большой знаток человеческих душ, мудро помалкивал, а Лева и Элла, все еще не пришедшие в себя от переживаний, и вовсе не были расположены к легкомысленному трепу, обычно царящему во время застолья с выпивкой. Но на "заговоренную" водку они налегли с такой страстью, что у Артема Тарасовича глаза полезли на лоб. Дед хотел было их предупредить о ее коварстве, но я сделал знак, чтобы он воздержался от замечаний. Я знал, что эта водка развязывает язык почище специальных химических препаратов, используемых при допросах во вражеском тылу. А это было мне на руку.
Дед постелил гостям в разных спальнях, но они располагались рядом. Наш большой рубленный дом, несмотря на внешне абсолютно деревенский вид, тем не менее был построен как нынешние дачи – с удобствами внутри и даже некоторым комфортом. Артем Тарасович полжизни проработал механиком МТС, а затем, уже будучи на пенсии, нанялся в строительную организацию, занимавшуюся возведением особняков и коттеджей. Там он был и слесарем, и сварщиком, и автомехаником – короче говоря, мастером на все руки и все случаи производственной жизни. Оттуда дед и вынес некоторые познания в архитектуре и проектировании жилых домов. Когда организация после очередной девальвации дензнаков развалилась, он остался без работы, а так как сидеть без какогонибудь дела ему было невмоготу, дед, не долго думая, занялся перестройкой собственного дома. Он убрал ненужные перегородки, добавил новые, соорудил мансарду, поставил котел на мазуте и смонтировал первоклассную отопительную систему. Дед в своем рационализаторстве дошел до невиданного в деревне – он пробурил скважину, провел в дом водопровод и оборудовал в нем туалет и ванную. И, ясное дело, после этого стал самым видным женихом среди холостых односельчан.
– А теперь нам пора поговорить, – сказал я очень серьезно, когда мы остались втроем – я, Лева и заблудшая душа по имени Элла.
– Я ничего не понимаю… – немного заплетающимся языком сказал Берман и обхватил голову руками. – Эти бандиты в масках… пистолеты… Почему!?
– У нас есть ответ. Прямой и однозначный. – Я жестко посмотрел в глаза Эллы. – Мадам, вам пора расколоться. Если вы водите за нос этого лопуха, – я обличающим жестом указал на Леву, – то со мной такой номер не катит.
– Как ты смеешь!? – задохнулся в праведном гневе Лева.
– Еще как смею, – ответил я с гнусной ухмылочкой. – На мою жизнь за последний месяц столько раз покушались, что я уже сбился со счета. А потому я имею полное право узнать хотя бы кусочек правды. И именно от вас, несравненная.
– Лева, что ему от меня нужно? – с растерянным видом спросила Элла.
Нет, ну меня эта женская непосредственность, которой наши подруги маскируют патологическую лживость, просто умиляет!
– Красавица, не нужно нам ля-ля, – отрезал я грубо и нагло. – Если не хочешь понимать меня по хорошему, я могу и не спрашивать. Но тогда завтра вы отсюда съедете, а я пойду в ближайшую церковь и поставлю свечи за упокой ваших грешных душ. Самые толстые и дорогие, какие только есть, можете не сомневаться. Не думаю, что вам позволят ходить на этой земле больше суток. Адью, господа. Спите спокойно, дорогие друзья.
– Стас! – возопил Берман, перепуганный моим, никогда прежде неслыханным, дерзким выступлением. – Погоди! Объясни, в чем дело… – Он смотрел на меня с мольбой.
Я взглянул на Эллу. Теперь в ее глазах засветилось упрямство – до нее уже начала доходить моя игра. Свои полные розовые губы она сжала так плотно, что они превратились в очень тонкие бледные полоски. Ладно, твоя взяла, краля, я тебе помогу.
