Ртуть и соль - Кузнецов Владимир Анатольевич

В полутемной гостиной на стене висит несколько картин. Тяжелые портьеры задернуты, деталей не разглядеть, но одно из полотен настолько контрастно, что бросается в глаза. Сол медленно подходит ближе, не в силах оторваться. Полотно в массивной резной раме изображает женщину, расчесывающую густые медно-рыжие волосы. На абсолютно черном фоне ее кожа резко выделяется своей белизной. Из деталей фона – только бутоны роз, словно парящие в глубоком мраке, окружающем фигуру, и далекое окно, перед которым стоит канделябр с потухшими свечами. Зелень весенней рощи за окном кажется чужеродной в сравнении с живым мраком комнаты, окутывающим женщину.

– Это она? Я видела ее всего раз, но нахожу сходство поразительным…

Анна стоит рядом, взгляд ее также устремлен на портрет. Сол не спешит с ответом. Знакомые черты на портрете отчего-то кажутся ему чуждыми, отстраненными…

– Аридон очень гордится этим полотном. Это подарок автора, его близкого друга. Зелби Тиртоссе, вы наверняка слышали о нем…

Эд кивает. Да, слышал. Точнее, читал – в дневниках Алины. Художник, поэт и бунтарь, иностранец, сын заговорщика, бежавшего в Альбони от расправы. Один из столпов нового художественного направления, крайне осуждаемого зрелой, академической школой искусства, но с восторгом принятого молодежью. Алина писала о его картинах с нескрываемым восхищением, но никогда не рассказывала. Эд узнал это имя уже после того, как жена уснула, читая ее дневник.

– Аридон говорит, что Тиртоссе перерисовал портрет специально для него.

– Это действительно так, – молодой, звучный голос с оттенком лености и небрежения раздается в гостиной.

Рейг появился незаметно. На нем лиловый стеганый халат с подкладкой из персикового шелка, под ним – черная атласная пижама с неожиданно высоким, глухим воротником. Волосы в беспорядке, словно он только что встал с постели. Но небрежность, даже неряшливость в его внешнем виде отнюдь не кажется отвратительной. Кажется, со времени их последней встречи Аридон нисколько не изменился. Его молодость и красота даже в такой неподобающей упаковке остаются безупречными.

– Мистер Рейг, – Сол слегка кивает, приветствуя хозяина. – Рад видеть вас в добром здравии и бодром расположении духа.

– Зелби написал «Леди Лилит» еще в прошлом году, – невозмутимо продолжает Аридон. – Но картине недоставало живости. Говоря откровенно, натурщица была плоха. Совершенно не соответствовала задуманному образу. Картину купили – более из уважения к прошлым заслугам бедолаги Зелби. Потом… кажется, это было в середине септима… нас пригласила на ленч леди Данбрелл. Там мы оба и познакомились с мисс Чайльд. Стоило моему другу увидеть ее, и образ, доселе эфемерный и невоплощенный, предстал перед его мысленным взором. Надо сказать, мисс Чайльд согласилась не сразу. Только моя личная просьба…

Сол чувствует, что еще немного – и он разобьет в кровь эту смазливую мордочку.

– К тому же леди Арлина рада была избавиться от непрошеной гостьи хоть ненадолго. Я могу понять ее – нелегко каждый день лицезреть воплощение собственного позора! Сэр Данбрелл, мир его праху, не мог более явственно указать супруге, что между ними все кончено…

– Вы не находите, что это странно? – Голос Эдварда звучит спокойно, но руки едва заметно подрагивают от напряжения.

– Что именно странно, мистер Сол? – вскидывает бровь Рейг.

– Зачем Данбреллу приводить в свой дом любовницу, если сам он тут же уходит в плавание? Вернуться он должен был самое раннее через год, насколько я знаю.

Юноша улыбается, проходит к софе и падает на нее, словно обессиленный долгим изнуряющим трудом. Расценив это как приглашение, Сол и Анна тоже садятся, занимая два мягких кресла с высокими спинками.

– Именно так, именно так, – Аридон отстраненным взглядом изучает лепнину на потолке. – Вернувшись домой, он рассчитывал застать там лишь одну женщину. И, само собой, не ту, что была его женой последние двадцать лет. Что же, баронет всегда демонстрировал отвагу и достоинство в битвах… чего нельзя сказать о делах сердечных.

Он поворачивает голову к гостям, на губах блуждает слабая улыбка. Встретившись с ним взглядом, Сол замечает в глазах Рейга туман.

– Так чем, собственно, обязан столь неожиданному визиту? – лениво интересуется Аридон. – Признаюсь, я сегодня не в настроении принимать гостей.

Сол на секунду задумывается. Осторожная, дипломатичная беседа, похоже, здесь не пройдет. Кем бы ни был этот хлыщ, сознание собственного величия сквозило в каждом его движении.

– Я хотел бы встретиться с вашим другом, – Сол говорит твердо, с нажимом. – Гиреном Леклиджем. Как можно скорее.

В подернутом дымкой взгляде Рейга проступает что-то похожее на интерес:

– Это забавно. А зачем вам встречаться с доктором Леклиджем?

– А зачем вам это знать?

Такой ответ несколько отрезвляет Рейга. Дурман в его глазах немного рассеивается, поза становится более напряженной.

– В таком случае нам не о чем разговаривать, – тон почти не изменился, но в нем появляются нотки тревоги.

Сол невольно прищуривается, стараясь угадать причину этого страха.

– Думаешь, лучше, если говорить с тобой буду не я? – Эти слова Эд произносит раньше, чем успевает пожалеть о них. Блеф никогда не был его сильной стороной.

Рейг смотрит на Сола долгим, пустым взглядом. Кажется, он мучительно решает что-то, устроив в своей голове схватку двух страхов. Анна переводит недоуменный взгляд с одного мужчины на другого.

– Быстрее, Рейг. Не пытайся тянуть время.

Аридон опускает голову, резко мотает ею из стороны в сторону, словно пытаясь взбодриться.

– Хорошо-хорошо! – наконец выпаливает он, с трудом сдерживая злость. – Еще один черный мундир не испугает ни меня, ни тем более его. Ждите. Доктор Леклидж будет здесь через полчаса.

«Черный мундир… – знакомый термин отзывается неприятным, тревожным чувством, – черный мундир… Нет, не стража. Кто тогда? Черт, пока болтался по морям, успел подзабыть здешние словечки…»

– Где я? – Голос Анны, тихий и напуганный, звучит в кромешной темноте, словно голос призрака. Жуткое ощущение – когда слышишь голос, но не видишь абсолютно ничего вокруг себя. Голова раскалывается, в ушах гудит, в горле застрял липкий комок.

Сол спиной и затылком ощущает что-то твердое, холодное и влажное. Сырость, отвратительная ледяная сырость, проникает сквозь одежду, от нее начинают болеть кости.

– Что случилось? – снова голос Анны.

Эд пытается сглотнуть, но во рту сухо, горло сжимается в болезненном спазме, сухой, режущий кашель сжимает грудь.

– Мисс Лоэтли? – хрипит Сол. Он едва узнает собственный голос. – Это Эдвард. Вы меня слышите?

Несколько мгновений проходят в тишине, но затем Анна отвечает:

– Слышу. Где мы? Почему так темно?

– Я не знаю. Последнее, что я помню… – Сол напрягается. Воспоминания – хаотичная чехарда образов, смутных и бессмысленных. – Мы разговаривали с Рейгом, и он сказал, что надо подождать.

– Он говорил о черных мундирах… – шепчет Анна. – Почему он говорил о них?

Голос ее звучит совсем рядом. Сол осторожно садится, протягивает руки в стороны. Левая касается чего-то мягкого под тонкой тканью. Анна вскрикивает.

– Это я… это я, мисс Лоэтли… – Эд старается, чтобы голос его звучал успокаивающе. Он подвигается в сторону девушки.

Секунда – и они сталкиваются, нечаянно прижавшись друг к другу. Анна дрожит, кожа ее пугающе холодная. Сол осторожно обнимает ее за плечо. Девушка доверчиво прижимается к его груди.

– Кто такие эти «черные мундиры»? – спрашивает он тихо.

От вопроса Анна замирает.

– Епископальная гвардия, – шепчет она едва слышно. – Люди архиепископа Лэбба.

Теперь Сол вспоминает. Да, именно так. По сути это военное подразделение, опытное в подавлении бунтов, обысках и арестах. «Сторожевые псы Олднона» – уважительное прозвище, которое употреблять куда безопаснее, нежели «черные мундиры». Как там сказал Рейг? «Не испугаюсь еще одного черного мундира»? Он что, принял Сола за одного из этих инквизиторов?