Андрей Молчанов - Побег обреченных
Ракитин подобрался, сжав кулаки.
Итак. Оттолкнуть сержанта, резко прыгнуть и влепить напоследок прямой правой в узенькую клиновидную челюсть брюнета…
– Ваши документы! – козырнул неприязненно милиционер.
Иван Иванович, безраздельно занятый протоколом и, казалось, ничего вокруг не замечавший, внезапно произнес:
– Наш это. Со мной.
Сержант почесал заскрипевшее бурое ухо и неодобрительно скосился на брюнета – весьма обескураженного.
– Да, кстати, – оторвавшись от протокола и рассматривая что-то в пространстве, сказал Иван Иванович. – А ваши документы?..
Брюнет проглотил слюну и засопел возмущенно, показывая, что оскорблен до потери самообладания.
– Пожалуйста! – Достал бумажник, картинно раскрыл его, демонстрируя содержимое. – Паспорт, командировочное удостоверение, любуйтесь! – Пальцы у него все-таки дрожали.
Иван Иванович твердой рукой принял документы и, не глядя, отложил их в сторону.
– Что у вас за поясом? – спросил холодно.
– 3-за каким поясом?
– За поясом брюк.
– Э… газовый пистолет. Я услышал шум, вытащил на всякий случай из портфеля…
– Дайте пистолет.
Брюнет с тяжким вздохом вытащил засунутое за ремень оружие.
Иван Иванович заглянул в ствол пистолета, затем вылущил из обоймы патроны.
– Пистолет не газовый, а дробовой, – констатировал безразличным тоном. – И патроны дробовые. Лицензия имеется?
– Я еще не успел оформить… – вдохновенно начал брюнет. – Видите ли, я всего несколько дней как из Парижа… А сейчас еду в достаточно горячую точку, мало ли что может случиться…
– Вот и случилось, – сказал Иван Иванович тускло.
– Хорошо, возьмите в конце концов эту железяку себе! – предложил брюнет с ноткой вызовам голосе.
– Возьмем, – согласился Иван Иванович. – Но не все так просто. Придется вам пройти с нами, гражданин. Вы будете понятой, Вероника Степановна, не возражаете?
Вероника Степановна с готовностью согласилась. Брюнет подскочил как ужаленный.
– Позвольте?! – с отчаянием воскликнул он и осекся, недоуменно озираясь по сторонам. Губы у него были сложены так, будто он только что выронил соску.
– Фамилия? – жестко вопросил его Иван Иванович, доставая чистый бланк протокола.
Ракитин, вздохнув, отвернулся.
Мало-помалу сутолока улеглась. Сошел на станции вооруженный металлург Иван Иванович, он же Петр Семенович, хмурый сержант, иные облеченные властью; сошел и брюнет, яростно грозивший большими личными связями и махавший при этом руками так, что представлялось, рук у него дюжина, как у индийского божества Шивы. Силуэты их, съежившись, как догорающие спички, исчезли в темноте отдалявшегося перрона.
Ракитин, Рудольф Ахундович и Жанна поделились мнениями о происшедшем.
Мнения разнились: Жанна в равной степени не проявила сочувствия ни к железнозубому, ни к Ивану Ивановичу, с подозрением относясь как к милиции, так и к преступному элементу; Ракитин, переживший большое нервное потрясение, обходился неопределенными междометиями, а Рудольф Ахундович сокрушался, что ничего не знал о патронах, а так бы, мол, приобрел обойму, ибо в тех краях, где он обитал, порою постреливали…
– Чтобы у нас было все, но чтобы нам за это ничего не было, – предложил он в итоге замечательный тост и, выпив, задышал тяжело в дольку апельсина.
– Где профилактика? – горевала в коридоре Вероника Степановна. – Куда смотрят правоохранители?
– Ай, молодец, джигит… – невпопад ответил ей надтреснутый старческий голос, и Ракитин, высунувшись за дверь, увидел восточного старца. – Большой дело, хороший таньга! – выговаривал старец мечтательно. – Аи, джигит! И убежал как ветер! Тот, в галстуке, овца, только кричал. А что кричать, бежать надо!
– Дедушка… – оторопела Вероника Степановна. – Вы же вроде по-русски не…
– Таньга везу, дочка, – пригладив бородку ссохшейся старческой кистью, высвободившейся из застиранного манжета старенькой фланелевой рубашки, молвил дедушка. – Урюк продал, дыня сушеный… Лучше молчать. Теперь, однако, и говорить можно, всех поймали обманных людей. – Он доверчиво посмотрел на собеседницу туповатыми выцветшими глазами, словно подернутыми мутной поволокой.
– Овцы остались с баранами, – подмигнул Ракитин Жанне, тоже слушавшей диалог из коридора. – Ну, дед!
Рудольф Ахундович, осовевший от коньяка, помаргивал, бессмысленно уставившись на Градова, читавшего газету, оставленную Иваном Ивановичем.
– Спат надо, – с трудом произнес Рудольф Ахундович, потирая веки и качая тяжелой головой. – Душанбе завтра, домой ко мне все… – Он облокотился на столик, упершись кулаком в лоб, и сомкнул усталые очи. Затем обернулся к Жанне, предостерег заплетающимся языком: – Ты чтоб… никуда… На комбинат ехать, концерт…
– Обязательно, – успокоил его Ракитин, поднявшись. – Все! Перекур и баю-бай.
Покурить вместе с ним вышла и Жанна.
– А знаете, – сказала она, перемещая в пространстве сигарету и глядя на Александра хмельным, с поволокой умиленности взором. – Рудик-то… По секрету только! – вытянула губы и погрозила пальцем. – Предложение мне сделал. Смешной такой… Никуда, говорит, не отпущу, в дом приедем, хозяйкой будешь. И с убежденностью, главное, с какой разве с трибун говорят… – Она хохотнула.
– Ну а чего? – степенно урезонил ее Ракитин. – Кто знает, где встретишь счастье?
– Не-ет, – протянула она, зажмурившись. – Не те… варианты! Я – артистка! – провозгласила обреченно и гордо, вновь вскинув на Александра сморенные усталостью глаза. – И чтобы там… женой производственного деятеля, – зевнула, – да еще во глубину памирских руд… У меня московская прописка, между прочим, – сказала со значением.
– Во как! – изумился Ракитин. – Какие… точки от счета пространства, благополучия и вообще достижений.
– К тому же, – уныло продолжала Жанна, – он восточный человек…
– Вы очень западный, – кивнул Александр понимающе.
– Ну… как-никак, – не обиделась она.
– А езжайте вы действительно на этот комбинат. Выступите там, вам все равно ведь где? Чего теряете-то?
– Можно, – смешливо согласилась Жанна. – Можно и туда. Только… ерунда это. Так дела не делаются.
– Они по-всякому делаются, – сказал Ракитин. – Бывают такие случайности – ого-го! Не часто, правда. Но ведь автомобили, к примеру, в лотерею кто-то да выигрывает? А вдруг и нас угораздит?
– Меня уже угораздило, так что ресурс везения выдохся! – заявила Жанна, наотмашь махнув рукой и рассыпав пепел по юбке.
– Это как понимать? – поинтересовался Ракитин.
– А так… У меня первый муж… Юрка. Ну мы развелись уже, а тут день рождения у него. И я ему на прощание как бы лотерейный билет подарила. И фотооткрытку еще… Там обезьяна была изображена из питомника МГУ. Я там на журфаке раньше… и купила вот… Ну и подписала на обратной стороне этой обезьяньей фотографии: «Юра, это ты». Кстати, правда, похожи. Юрка оскорбился было, но билет лотерейный взял, поблагодарил даже. А потом, когда я уже во ВГИКе училась, ко мне друг его заехал, Феликс, и рассказал, что Юрка по моему лотерейному билету выиграл «Волгу». Я… и не расстроилась, в общем, сначала. Но потом, когда у меня было трудно с деньгами, написала ему письмо и попросила у него денег, чтобы хотя бы за квартиру и за телефон заплатить. Пусть в долг. И… знаешь, что он сделал? – В голосе ее вдруг зазвучала трагедия. – Он прислал мне фото крокодила за решеткой зоопарка и написал на обороте: «Жанне-дуре от обезьяны-Юры». Вот. А денег он мне не прислал. Я поехала было к нему, но его жена облила меня грязью… словесной… и я ретировалась, тем более у меня было давление сто восемьдесят на сто десять, и я еле-еле тогда стояла на ногах, так мне было плохо. Надеюсь, бог его простит. А я его в душе никогда не прощу – пусть эти деньги будут ему на лекарства. Вот. Сволочи вы, мужики… – присовокупила она с грустью известную идиому и, раскрыв дверь, бросила сигарету в проем словно жующих друг друга вагонных стыков.
– Так ведь и бабы – стервы, – сказал Ракитин. – Однако смысл в том, что «Волгу» в лотерею все-таки можно…
– Можно, но все мимо идет, мимо, – сильно качнувшись, посетовала Жанна и подняла в прощальном приветствии руку, шевеля пальцами. – Спать пойду, – произнесла с трудом.
Ракитин тоже направился в купе, но навстречу ему вышел Градов.
– Веселая дорожка, – обратился к нему Александр. – И общество замечательное, любопытный социальный срез.
– На мой таки взгляд, – отозвался профессор, – ничего нового. И сто лет назад в каком-нибудь вагоне ты бы встретил такой же народец. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, – процитировал он. – И нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас».
– Э… а ты, случаем, не встречался в свое время с Екклесиастом? – поинтересовался Александр едко.
