Александр Маркьянов - Ген Человечности - 1
— Готово! — склонившийся над дверью боец выпрямился, складывая набор отмычек — можно…
— Стоп! — один из бойцов группы, который должен был идти первым, отодвинул от двери пулеметчика, привязал к ручке двери тонкую, но прочную веревку, знаком показал, что нужно отойти от двери. Больше года он отслужил в Ираке, прекрасно помнил о том, что за любой дверь могла быть закреплена растяжка[67] и рисковать не хотел. Поняв его замысел, бойцы отошли от двери на несколько метров, разворачиваясь полукругом и направляя стволы на дверь. Держащий в руке другой конец веревки боец свободной рукой дал отсчет — пять-четыре-три-два-один — и рванул на себя веревку…
Альбукерк, штат Нью-Мексико
18 июня 2010 года
Тихий, то ли хрип, то ли сопение первым услышал я. Доносился он со спины, со стороны охраняемого периметра, но… Предоставив Энджи отстреливать одержимых спереди (их было не так уж и много — одиночные одержимые шли от центра, отстрелять их можно было и с одной винтовки), я резко развернулся — и увидел на крыше магазина Штайнберга подростка — мексиканца, в рваной одежде. Припав всем телом к крыше, тот готовился к прыжку…
Выстрелил я именно в тот момент, когда одержимый прыгнул, целясь в Гарри и Питера, которые как раз вышли из дверей магазинчика, таща вдвоем здоровенный зеленый ящик, чтобы погрузить его в машину. Моя пуля попала в одержимого — но не убила. С истошным воем он рухнул на ящик, выбивая его из рук. Питер тащил ящик, взявшись за него спереди, когда одержимый приземлился, он начал разворачиваться, доставая пистолет…
— В сторону! — дико заорал я, целясь из винтовки в то место, где должен был быть одержимый. Стрелять я не мог — спина Питера перекрывала линию огня. Тем временем, раненый одержимый окончательно пришел в себя и с ревом бросился на Питера, вцепившись ему в ляжку, как собака. Челюсти сомкнулись как раз в тот момент, когда брат приставил пистолет к голове укусившего его одержимого и нажал на спуск.
Выстрел как будто взорвал ситуацию. Сверху, на крыше появилось еще двое одержимых — мужчина и женщина, оба мексиканцы, если бы эти твари прыгнули одновременно с первой — кого-то из нас они точно успели бы разорвать. Спасло только то, что я стоял лицом к магазину, держа на изготовку оружие — первый выстрел настиг мужчину, отбросив его назад, тот покатился по крыше. Женщина уже прыгнула, когда две пули настигли ее в полете. Упав на асфальт перед магазином, она что-то прорычала и затихла…
— Алекс!
Повернулся на крик Энджи, взглянул — и кровь застыла у меня в жилах. Со стороны городского центра плотной толпой бежали одержимые, человек сто не меньше. Все это мне напомнило Ирак, демонстрации местного населения. И хотя в Ираке на демонстрации выходило на порядок больше людей — почему-то там меня никогда не пробирал такой липкий, мерзкий, ощущаемый каждой клеточкой тела страх.
Промахнуться по такой толпе было невозможно. В максимально быстром темпе я выпустил все патроны, что оставались в магазине, свалил то ли пять, то ли шесть одержимых. Самое страшное — даже пулеметной пули было недостаточно, чтобы с первого выстрела свалить одержимого, некоторых спотыкались, падали от попадания пули — но поднимались, и шли, ползли дальше, подгоняемые голодом и ненавистью. Скорее ненавистью — судя по запаху и количеству трупов виденных мною по дороге жрать, пока было чего. Сволочи… И ведь хватило ума собраться в стаю, хватило…
Рядом в максимально быстром темпе стреляла Энджи, длинный, тяжелый ствол ее Калашникова позволял стрелять точно и с максимальной скоростью. Магазин на сорок патронов — пока она добивала свой, мне магазин пришлось сменить, что позволило живым одержимым отыграть еще несколько метров…
От РейнджРовера длинными, злыми очередями загрохотал еще один Калашников — Питер, находившийся на улице, и видевший что происходит, тоже вступил в бой, хлестая толпу одержимых свинцовыми бичами, вырывая из ее рядов то одного, то другого. Первый магазин ушел у него буквально за несколько секунд…
— Держим линию, твою мать!!! — истерический крик донесся как будто со стороны, через секунду я с удивлением понял, что это кричу я. Тело работало на автомате, на инстинктах, вбитых в подсознание годами тренировок. Сменить магазин, приклад в плечо, зеленую точку лазерного прицела на цель. Впрочем, тут можно и без него — дальность сто метров и навскидку не промахнешься. В максимально быстром темпе выпустить магазин, левой рукой достать из разгрузки следующий, отсоединить пустой, вставить полный… Грохот Калашникова почти у самого уха способен вызвать легкую контузию, но у меня он вызывает только радость. Оружие и патроны — это жизнь в самом простом, первобытном значении этого слова. Пока есть патроны и оружие, пока рядом с тобой кто-то жив и стреляет, прикрывает тебя огнем, ты жив. Иначе — мертв. И это в лучшем случае, в худшем ты сам становишься одержимым, таким как те, кто сейчас бежит на нас, одержимые одной мыслью — вцепиться, разорвать, почувствовать солоноватый привкус крови на зубах…
Совсем рядом, по толпе одержимых ударили еще два автомата — и в этот момент первые одержимые добежали до наших машин…
Когда-нибудь плавали на корабле по неспокойной воде? Когда набегающая волна раскачивает судно и пол качается у тебя под ногами. Не все это могут выдержать — отсутствие под ногами твердой почвы. Так вот — когда первая волна одержимых, уже изрядно прореженная пулями добежала до нашей машины и вцепилась в нее — мне показалось, что машина качнулась подобно палубе корабля в бурю. С диким ревом и воем одержимые потянулись к высокому борту кузова, чтобы добраться до нас…
Винтовка на таком расстоянии уже была лишней, расстреляв до конца магазин я опустил винтовку и она повисла на ремне на груди. Одержимые уже рвались в периметр, раскачивали машину, пытались забраться в кузов. Их искаженные ненавистью и гневом, перемазанные кровью лица были от меня на расстоянии вытянутой руки не больше.
Рядом почти в упор по человеческому месиву ударил Калашников — и в этот же момент я рванул из кобуры Глок 21. Тут то я понял, почему пистолет все-таки следует носить на поясе, а не по новомодному — на тактическом жилете. От толпы одержимых меня отделял лишь стальной борт грузовика, будь я на открытом пространстве — сейчас бы меня разорвали на части. Жизнь от смерти отделяли секунды — и эти секунду-две я потерял на неестественном движении руки, достающей пистолет…
Промахнуться было невозможно — первую обойму я выпустил почти в упор, все тринадцать патронов сорок пятого калибра выпущенных почти без прицеливания, со скоростью автомата угодили в цель. На таком расстоянии пули «Глейзер», да еще в сорок пятом калибре не просто убивали — они калечили, отрывали руки и ноги, разносили вдребезги головы. У самого борта грузовика сразу стало просторнее. Сменив обойму, я начал стрелять уже прицельно, стараясь попадать в голову. Попадание в голову с такого расстояния успокаивало навсегда даже одержимого…
— Курт! — не проорал, а скорее прохрипел я, не прекращая стрелять из пистолета. От стрельбы, от разнокалиберного грохота уже начало звенеть в ушах.[68] Но первый натиск одержимых мы отбили.
— А?
— Все вытащили? Надо валить!!!
— Снизу все вытащили! Три ящика погрузить!
— Грузи!! Пару минут и сваливаем!
— Понял! — Одна из винтовок заглохла, видимо Штайнберг метнулся в магазин, за последними ящиками…
Финикс, штат Аризона
18 июня 2010 года
В первую секунду никто даже не понял, что произошло. Дернулась ручка — и словно лава выплеснулась на узкий пятачок, окруженный стальным полумесяцем автоматных и пулеметных стволов. Истошный, вурдалачий крик ударил по ушам…
Но замешательство не продлилось и секунды — стоявшие перед дверью боевики были опытны, многие прошли войну. Специальный препарат, который они принимали перед заданиями, подавлял их волю — но одновременно наделял их нечеловеческой реакцией и силой. Расплатой за это были сорок восемь часов полной разбитости организма, истощившего свои резервы до конца — но на двадцать четыре часа они становились суперсолдатами. И увидев рвущихся вверх, на вертолетную площадку одержимых, боевики не раздумывая не секунды, одновременно открыли огонь.
Свинцовый град — шестнадцать стволов — буквально разорвал маленький пятачок на куски. Град пуль рвал одержимых на куски, отбрасывал от боевиков. Грохот был такой, что Дэну, почти ничего не видевшему из-за спин боевиков показалось, будто рушится здание. Томас Дьюи спокойно стоял позади шеренги бойцов, даже не поднимая автомата. Об одержимых он знал достаточно, чтобы понимать — они опасны только для безоружных, для гражданских. Группу опытных и хорошо вооруженных людей им не одолеть…
