Андрей Воронин - Двойной удар Слепого
Тендряков, согласно полученным от генерала Потапчука инструкциям, старался не мешать Глебу и покорно полез на головокружительную высоту вслед за своим то ли спутником, то ли начальником. Чем выше они поднимались, тем тверже становилась уверенность Глеба, что он прав. Он уже представлял себе Мерцалова, взбиравшегося до него по этим же ступенькам.
«Восхождение… Восхождение к вершине, – думал Глеб, – это в его вкусе. Подняться на самую вершину, вознестись выше всех и совершить самое громкое дело из всех содеянных».
Они миновали уровень блоков, на которых были закреплены штанкеты, и очутились среди балок перекрытий, стропил. Здесь уже явственно чувствовался холод улицы, хотя временами сюда и задувал теплый воздух изнутри здания. Глеб разве что не принюхивался, он осматривал каждую балку, каждый сантиметр покрытого толстым слоем пыли чердачного пола.
«Место гиблое, но наверняка сюда наведываются», – решил он.
Наконец его усилия принесли плоды: Сиверов обнаружил полосу, почти не покрытую пылью. За один раз такую дорожку не протоптать.
Вскоре они подошли к вентиляционной шахте – дорожка сама привела их туда. Сиверов остановился перед низкой дверью, неплотно прикрытой, за которой была непроглядная темнота. Он подал знак Тендрякову, чтобы тот стоял на месте, сам вытащил пистолет и толкнул ногой дверь.
Слабый свет проник в комнату, лишенную окон.
Плакаты с изображением танцоров на стенах, потрепанный гимнастический мат на полу, пустые стаканы, бутылки.
Сиверов махнул рукой Тендрякову: «Подходи».
– Только ничего не трогать! – предупредил Сиверов.
– По-моему, мы сбились с верного пути, – обескураженно проговорил старший лейтенант. Он заглянул в узкую щель между выдвижным ящиком и верхом гримерной тумбочки. Там, на дне, валялись одноразовые шприцы и обертки от презервативов. – Это пристанище, да, но не для киллера, а для гомиков. Возможно, и для наркоманов.
– Что ж, посмотрим, – сказал Глеб, – если тут окопались голубые, то это самый укромный уголок во всем театре.
Глеб снова вышел на чердак и, присев на корточки, наклонил голову к самым балкам. Теперь его взгляд скользил почти параллельно плоскости пола, и даже в полумраке проступали малейшие неровности, становилась отчетливо заметна неравномерность слоя пыли.
И вскоре из хаотичных пятен грязи, клякс голубиного помета прорисовалась цепь следов, и вела она к дымоходу.
Еле сдерживая нетерпение. Сиверов двинулся туда.
Обошел широченную трубу, сложенную из кирпичей, со всех сторон. Затем приоткрыл большую, тяжелую, чугунного литья дверцу.
Когда он увидел затолканное в трубу полуобнаженное мертвое тело, на лице его не отразилось ничего, лишь блеснули глаза.
«Кажется, я взял след», – подумал Сиверов и замахал рукой Тендрякову.
Тот подошел, присел рядом с Сиверовым. Сперва Тендряков ничего не мог рассмотреть в глубине трубы, все-таки Глеб в темноте видел лучше многих. Тогда Сиверов вытащил из кармана зажигалку «Zippo», повернул колесико. Язычок пламени тут же вытянулся тонким хвостиком, качнулся в глубь дымохода, затрепетал.
– Вот-те на! – вырвалось у старшего лейтенанта.
То, что мертвый мужчина гомосексуалист, ни у Тендрякова, ни у Сиверова сомнения не вызывало: макияж на лице трупа говорил сам за себя.
– Теперь ты понял, что М. был здесь? – прошептал Сиверов, прикрывая дверцу дымохода.
Помощник генерала Потапчука некоторое время сидел без движения, молча, как бы осмысливая увиденное и сопоставляя все, что ему было известно.
– Задушен, – наконец произнес он.
– Вполне в стиле М.
– Но это значит, М. не придет сюда больше?
Сиверов усмехнулся:
– В том-то и дело, что придет. И непременно.
– Зачем тогда труп оставлен здесь?
Сиверов повернулся к Тендрякову, провел ладонью по два дня не бритой щеке.
Старший лейтенант молчал, и Сиверов по его взгляду определил: тот не понимает, что происходит, не понимает того, что уже понял он, Глеб.
– Труп, судя по его виду, находится здесь максимум один день. И если бы М. не собирался здесь больше появляться, на кой черт ему прятать улику?
Старший лейтенант, приободренный тем, что начал улавливать логику, рискнул предложить свой вариант решения проблемы:
– Нужно скорее оповестить охрану Черных.
– Вот этого как раз делать не нужно. О нашей находке стоит помолчать, во всяком случае, до поры до времени, – как-то очень буднично сказал Глеб и еще плотнее прикрыл дверцу старинного дымохода.
Старший лейтенант недоумевающе заморгал.
– Но они должны об этом знать!
– Только не сейчас. Они спугнут его, ведь я уже говорил.
– А если он сумеет обхитрить нас?
– Нас? – переспросил Глеб и поднялся во весь рост. – Меня ему не перехитрить. Я сумел выиграть в темпе и просчитать его действия…
Только сейчас Тендряков сообразил, что из-за спешки и напористости Глеба он оставил радиотелефон в машине и не может ни с кем связаться, находясь здесь, на чердаке. Он знал, всего лишь сотня шагов отделяет его от ближайшего охранника. Сделай эти шаги – и ты избавишься от ответственности, она ляжет на плечи других. Иной вопрос – справятся ли они, другие, с этой ответственностью?.. Старший лейтенант еще какое-то время колебался, но потом согласно кивнул головой, подчиняясь решению Глеба.
Глеб же продолжал:
– На месте М. я появился бы после начала спектакля, после того, как убедился бы, что Черных в театре.
К середине спектакля бдительность охранников, дежурящих снаружи, наверняка ослабнет. А стрелять он будет отсюда, – и Глеб показал рукой на овальное отверстие в плафоне зала, прикрытое широкими планками жалюзи.
И как раз в этот момент вспыхнула хрустальная люстра в зале. Тени, отброшенные планками жалюзи, легли на балки перекрытий. На чердаке стало чуть светлее.
Казалось, Сиверов и Тендряков сидят возле распахнутой дверцы пылающей печи и на их лица падают отблески огня.
– Теперь уже нельзя тянуть время, – заключил Глеб, достал пистолет и навернул на его ствол глушитель. – Жаль, что твой «макар» без глушителя.
– Какая разница? – пожал плечами старший лейтенант.
– Не хотелось бы в опере поднимать панику.
– Где будет наша позиция? – У каждого позиция будет своя. И главное, ничего не предпринимай без моей команды.
– А если… – старший лейтенант осекся.
Глеб догадался, тот имел в виду – что делать, если Сиверова не станет.
– Это просто исключено, – ответил Глеб на незаданный вслух вопрос.
Глава 18
Без особого шума, без сирен и мигалок к Большому театру подъехал правительственный кортеж. Приезд «главного нефтяника» России в оперу нигде не афишировался, о нем знали только сотрудники театра да некоторые завзятые театралы. Грузный, уверенный в себе мужчина вышел из лимузина с непокрытой головой.
Тут же помощник раскрыл над ним широкий, как шатер, зонтик, и сухие снежинки зацарапали по туго натянутому куполу.
– Что ты зонт открыл? Дождь, что ли, идет? – грузный мужчина резко шагнул вперед.
Ему показалось, что под куполом зонта не хватает воздуха, а ему хотелось вдохнуть полной грудью, ощутить свежесть морозного вечера, подставить лицо под бодрящий зимний ветер. Но он не мог себе позволить ни на шаг оторваться от охраны. Зонтик над головой, слева и справа – уже успевшие опостылеть лица, каменные лица людей, делающих вид, будто их здесь нет.
– Пожалуйста, – дверь перед хозяином «Нефтепрома» распахнулась.
Он не стал задерживаться на улице. Волнение охраны в какой-то мере передалось и ему. Он шагнул в духоту коридора, пронизанную почему-то запахом цирка. Тут же услужливые руки приняли у него пальто, шарф. Словно сама собой отворилась боковая дверь, и снова прозвучал тот же учтивый голос. Василий Степанович даже не глянул на говорившего, прошел.
На этом участке охране можно было расслабиться.
В этот коридор не пускали никого даже из администрации театра. Здесь уже дважды побывали саперы, обошли и соседние помещения в поисках взрывных устройств. И теперь было доподлинно известно: проход чист.
Наклонный коридор заканчивался небольшой дверью. Вся процессия вошла в просторную комнату без окон, под лепным потолком которой сверкала люстра.
Здесь стояли мягкие кожаные диваны, журнальный столик. На подносе расположились разнокалиберные рюмки такого превосходного хрусталя, что казалось, даже стоя неподвижно, они звучат чисто взятыми звенящими нотами. За стеклом бара пестрели этикетки бутылок. Тщательно протертые фрукты в вазах казались приготовленными для того, чтобы их писал художник. В ложу отсюда вела толстая звуконепроницаемая дверь.
– Я бы посоветовал вам, – раздался вкрадчивый голос начальника охраны, – пройти в ложу только после того, как погаснет свет.
Нефтяному королю, чуждому скромности, хотелось послать начальника охраны к черту. Почему это он не может появиться в ложе еще при свете, услышать легкий шепоток, пробежавший по залу: смотрите, мол, театр посетил сам Черных, пришел на премьеру оперы.
