Евгений Сухов - Убить Сталина
Гул нарастал, заработал третий двигатель. Бортмеханик захлопнул люк, закрепив его задвижкой. Щелкнул фиксатор. Завращались лопасти последнего двигателя, наполняя салон устойчивым гулом.
Маврин выглянул в иллюминатор. Оберштурмбаннфюрер Грейфе не торопился уходить с аэродрома. Отвернувшись от потока ветра, он прижал левой рукой фуражку и наблюдал за тем, как самолет, сделав разворот, покатил на взлетную полосу. Вихрь безжалостно трепал полы френча, бил Ханца Грейфе в лицо, но тот, будто капитан на мостике, терпеливо сносил ненастье.
Угол обзора сделался совсем острым. Некоторое время было видно плечо оберштурмбаннфюрера, а потом пропало и оно. Самолет, наращивая скорость, устремился по взлетной полосе, короткий разбег — и тяжелая машина взмыла навстречу пробившемуся из-за туч полумесяцу.
Еще минуту с высоты птичьего полета было видно несколько огоньков, подсвечивающих взлетное поле, но вскоре, когда самолет скрылся в плотном слое темных облаков, они растворились, словно их и не было вовсе.
Маврин осмотрелся. Салон самолета был просторный и по вместительности напоминал вагон. Неподалеку, зажатый распорками, стоял мотоцикл с коляской. Развернувшись, самолет взял курс строго на восток, затерявшись в тяжелых и мрачных облаках.
Лидия молчала, прижавшись к Петру плечом. От нее исходило спокойствие и уверенность.
Подошел бортмеханик и, стараясь перекричать грохот двигателей, сообщил:
— Летим уже около двух часов.
— Сколько нам еще?
— Думаю, что около часа. Может быть, немного больше. Самое главное — нужно пересечь линию фронта, а там уже не страшно. Дальнобойные орудия русские обычно ставят на передний край. Не переживайте, все будет хорошо.
— А я и не переживаю, — спокойно ответил Петр.
Почувствовал, как ладонь Лидии скользнула по его коленям и, отыскав его руки, спряталась в них. Петр обратил внимание на то, что пальцы у девушки были прохладными.
В хвостовой части салона был закреплен крупнокалиберный пулемет, за которым сидел молоденький солдат. За время продолжительного полета он даже ни разу не посмотрел по сторонам, взгляд сосредоточенный, очень серьезный. Впившись глазами в темно-серую массу облаков, он внимательно выслеживал предполагаемую цель.
С двух сторон от кабины установлены еще два пулемета, за которыми на откидных сиденьях сидели солдаты и настороженно поглядывали в иллюминаторы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Маврин, перебирая тонкие пальцы женщины. Эта игра доставляла ему удовольствие.
— Честно?
— Конечно. Ведь мы же с тобой муж и жена, — попытался улыбнуться Маврин.
— Если только так… Тревожно, — пожала она плечами.
— Почему?
— А ты разве не волнуешься?
— Разве только самую малость. Так всегда бывает перед дорогой.
Лида благодарно улыбнулась, крепко стиснув его пальцы. Разговаривать было не о чем. За то время, что они провели вместе, они успели поговорить о многом. Однако кое-что еще оставалось. Сейчас они молчали. Каждый думал о своем. Затянувшееся безмолвие их не тяготило. Близость женщины действовала успокаивающе. Петр поймал себя на том, что к нему вернулось самообладание. Всем своим видом он сейчас излучал неколебимое спокойствие. Никогда не думал, что можно оставаться таким спокойным, находясь в немецком самолете на высоте двух с половиной километров и направляясь при этом в глубокий тыл русских.
Снова подошел бортмеханик.
— Готовьтесь, скоро будем садиться. Осталось минут пятнадцать.
— Значит, линию фронта мы уже пересекли?
— Уже давно. Летим над глубоким тылом русских. Вон, посмотри в иллюминатор, — показал бортмеханик.
Маврин повернулся, вглядываясь. Небо уже расчистилось, внизу глухая тьма, только где-то у самого горизонта поблескивали две искорки.
— Линия фронта осталась там, — показал бортмеханик. — А нам нужно лететь вон на те огоньки. Сейчас самолет развернется и пойдет на посадку.
Вдруг внизу ярко сверкнуло несколько белых вспышек.
— А это что еще за дьявол! — обеспокоенно выругался бортмеханик.
Зрелище завораживало. Внизу огромное темное покрывало с черными неровными пятнами, уходящими за горизонт, и из середины этого покрывала неожиданно забрызгали белые и красные искорки. «Зенитки!» — догадался Маврин, и тотчас по обшивке зловещей россыпью ударили осколки.
— Под нами зенитки. Три часа назад здесь пролетала эскадрилья, их не было!
Самолет дрогнул, будто подраненный зверь, но продолжал лететь прежним курсом. Маврин, словно загипнотизированный, смотрел на залпы зениток, понимая, что каждый из выпущенных ими снарядов может стать для них последним.
Петру показалось, что на какое-то время самолет застыл в воздухе, а затем правый двигатель, вспыхнув, выпустил длиннющий шлейф черного дыма.
— Мы падаем! — в отчаянии вскрикнула Лидия.
Самолет, сменив траекторию, пошел на снижение. Петр невольно ухватился за что-то торчащее рядом, стараясь сохранить равновесие. И только потом осознал, что это был руль мотоцикла, закрепленного расчалками.
Через распахнутую дверь кабины было видно, как летчики пытаются выровнять самолет, но, видимо, получив серьезные повреждения, он продолжал стремительно снижаться. Земля начинала приобретать конкретные очертания, наполняться красками. И еще через мгновение ее поверхность, казавшаяся до этого совершенно ровной, стала рельефной, выявляя неровности и холмы. В стороне густой темной полоской до самого горизонта тянулся лес, напоминая огромные застывшие волны в тех местах, где деревья взбирались на косогоры.
Земля приблизилась, и теперь Петр отчетливо различал даже отдельные деревья и кустарники, мелькнул какой-то небольшой водоем. Лидия, вцепившись в Петра обеими руками, застыла в немом ожидании. Почему-то в этот миг все свое внимание он сконцентрировал на ее лице, перекошенном от ужаса: рот некрасиво открыт, глаза расширены…
Самолет слегка накренился, затем выровнялся. Удар двадцати колес нестандартного шасси по земле, и самолет запрыгал по неровной поверхности, подбрасывая пассажиров. Обшивка скрежетала, раздался хруст разбитого стекла, и что-то тяжелое больно ударило Петра по шее. На высокой ноте взревели двигатели и неожиданно смолкли. Винты еще некоторое время продолжали вращаться по инерции, подрезая попавшие под них кусты. На короткое время установилась гнетущая тишина, которую прервал истошный крик первого пилота:
— Пробиты баки! Самолет сейчас взорвется! Все быстрее из самолета!
Подскочил бортмеханик и дрожащими руками принялся вытаскивать задвижку двери. Правая щека у него была разодрана, а из глубокой раны обильно сочилась кровь.
— Быстрее прыгайте!
— Мотоцикл! — напомнил Маврин.
— Сейчас не до него! Самолет взорвется буквально через минуту. Берите самые важные документы и уходите!
— Я не уйду, пока не заберу груз! — воспротивился Маврин. — Без него теряется весь смысл операции!
Он обратил внимание на то, что долговязый пулеметчик продолжал сжимать гашетку пулемета, поглядывая через разбитый иллюминатор, словно опасался нападения русских.
— Что вы должны взять в первую очередь? — подскочил командир корабля.
Маврин поднял саквояж с печатями и документами:
— Это я возьму с собой. Возьмите вон тот груз, — показал он на два небольших контейнера, стоявших рядом. В одном из них находился «панцеркнакке», а в другом — радиоуправляемая мина.
— Ну чего сидите?! — крикнул командир на солдат. — Вытаскивайте груз!
— А как же пулемет? — в недоумении спросил тот самый старательный солдат.
— Сейчас не до него! — отмахнулся командир.
Подхватив саквояж, Маврин спрыгнул на землю и тотчас утонул по щиколотку в грязи. Самолет, оставив после себя тридцатиметровую борозду, крепко засел всеми колесами в густом кустарнике. Из пробитого бензобака на землю стекал ручеек, оставляя радужные разводы на лужах.
— Прыгай сюда! — протянув руки, крикнул Маврин Лидии, застывшей в проеме люка.
— О господи!
— Не медли, сейчас взорвется!
Невыносимо едко пахло горючим. Жгучий удушливый запах до боли раздирал носоглотку.
Взмахнув руками, Лидия прыгнула вниз, угодив в объятия Маврина.
— Уходим! — потащил он ее в небольшой распадок.
Следом, сжимая в руках ящики, тяжело попрыгали на землю солдаты, последними выскочили летчики. Пригибаясь, солдаты пересекли заросшую кустарником поляну. Наверняка эти двадцать метров были самыми длинными в их жизни. Стараясь не трясти громоздкий ящик, мимо пробежал тот самый ефрейтор, что удержал при погрузке мотоцикл. Петр мимоходом подумал о том, что в ящике лежала радиоуправляемая мина, и если она сейчас сдетонирует, то на том месте, где они сейчас находятся, образуется большая воронка. Он даже инстинктивно прикрыл голову руками, опасаясь взрыва, но мгновения пролетали, а взрыва так и не последовало. В ожидании предстоящего взрыва время растянулось в вечность. Маврин поймал себя на том, что принялся считать секунды. Когда счет перевалил за второй десяток, он, приподнявшись, посмотрел на самолет. Тот, уткнувшись двигателями в высокий кустарник, был объят клубами черного дыма.
