Эльмира Нетесова - Последняя охота
— А может, он сам был, без Шкворня?
— Видишь, вот фонарик обронили. Свет, понятное дело, не хотели включать. Спички зажигать не решились, а вот фонарик, посмотрите внимательно, он старого образца, обычный «жучок». В случае необходимости можно применить как свинчатку. Особый корпус. Именно такой я уже изымал у Шкворня. Другие имеют иное. Они искали фонарь, смотрите сколько следов! Даже ящики передвинули и загородили фонарь совсем. Уходили в темноте, спешно. Видно, сторож после ужина возвращался на дежурство. Второпях решетку так и оставили, не нацепили на гвозди. Непростительная беспечность! Стареть стали мои знакомые, забывчивостью страдают.
— А может, это не их фонарик?
— Смотрите сюда. Я еще не нажал его, но знаю, свет от него пойдет не пучком, а узким лучом, потому что внутри, в зеркале, имеются шторки-ограничители.
— Зачем им жужжащий фонарь?
— Да, современные — бесшумные, но на них нужны батарейки. Без них либо когда подсядут, фонарь откажет в любой момент, да и отбиться нынешними нельзя. Этим же любую голову раскроить можно.
— Ну а по следам… Они и у других могут быть стоптаны вот так же, и размеры совпадут. Не только Меченый сорок третий носит, — сомневались оперативники.
— Посмотрите на окно, в которое вылезали. Видишь, Влас головой задел, и там, в трещине, осталось несколько его рыжих волос.
— Он не один на свете рыжий! — не согласился оперативник, проведя пятерней по своему золотистому затылку.
— У тебя они не вьются. В том ваше отличие.
— Но кто их навел на этот склад? Сторож?
— Исключать ничего нельзя. Все нужно проверить, каждую версию, но, по-моему, охрана здесь ни при чем. Есть на складе тот, кто имеет отношение к Власу и Шкворню. Эти стыковки, к сожалению, очень часто встречаются в нашей практике.
Оперативники ушли в машину, оставив следователя с кладовщиком, и еще долго удивлялись:
— Может, и говно он как человек, но как следователь — мало ему равных. Все приметит, увидит, поймет. Я б те волосья и не заметил бы! Этот не упустил. Каждый след разглядел.
— А фонарь? Я сам офонарел. Не поверил бы, что воровской.
— По-моему, он этого Власа и Шкворня знает лучше своих родственников!
— Во всяком случае, когда дело закончит, насует газетчиков в дерьмо мордой. Я б на его месте заставил их публично извиниться!
— А за мальчишку?
— Ну, тут, знаешь, от проколов никто не застрахован. Ведь не умышленно получилось.
— Все понятно, но отрыгаться тот парнишка будет ему до конца жизни.
— Одно знаю, когда Меченого возьмем, многое в отношении Смирнова наладится.
— Меченого взять не просто. Ну а Шкворня и вовсе! Этот не дается сухим. Кого и сколько наших вырубит из жизни? Оно и Влас не легче. Я уже один раз брал Меченого — полгода в гипсе отвалялся. И зубы… Целых пять вставлять пришлось. А Сереге и того круче подвезло. Две операции ему делали. Кольку хирурги по частям кое-как собрали. Наших он уделывает шутя. Вот гад, хоть левой, хоть правой одинаково махается.
— И не он один, — грустно согласился сослуживец.
Михаил решил не медлить и брать Власа вместе со
Шкворнем в этот же день. Но, помня требование начальника горотдела, решил согласовать предстоящее задержание с Олегом.
Тот внимательно выслушал Михаила.
— Хочешь взять тайм-аут? Решил газетчиков на лопатки положить? Ну, дерзай! Только помни! У всякой победы — два лица! И одно из них тебе никогда не очистить от грязи!
— Уж лучше б ты убил меня! — вырвалось у Михаила в отчаянии. — Сколько я пережил, перенес и выстрадал! Чего только не слышал? Ты отравил всю мою жизнь! На работе и дома, во всем городе сплошные упреки. Ты не даешь даже секундной передышки и изводишь постоянно. Ты измучил меня! Я больше не могу! Ставь точку! Или-или! Я не железный. Ты довел до кипения! Неужели считаешь, что я намеренно отдал твоего сына под суд?
— Еще чего не хватало! Да если б хоть тень этой уверенности, давно пустил бы тебе пулю в лоб. Но ведь твоя ошибка отняла у меня сына! Ты не стал и уже никогда не будешь отцом, а потому не поймешь, что натворил! Я даже мертвый не прощу тебя. Иного от меня не жди! Я все вижу. И ты никогда не сможешь вернуть сына. Ты — его убийца! И не проси пощады! Убить тебя — это значит пожалеть, я на такое не способен. Ты в полной мере хлебнешь горя. Я только этого хочу! Ты мне нужен живым!
— Ты никогда не был мне другом. Я все годы ошибался в тебе!
— Заткнись! Ни слова больше! Не забывайся, что первым пустил в меня пулю, но к тому же заставил жить, чтобы отомстить за смерть сына! Я все понимаю, но не проси, не требуй невозможного. Я был твоим другом, чего несказанно стыжусь.
Смирнов вышел из кабинета Олега, шатаясь. На душе комом лежала тяжесть. «Как жить? Лучший друг стал врагом. С женой не клеится, мы с ней чужие. Она винит, что я обманул ее надежды, украл у нее молодость, но ведь не держал силой возле себя. Не умолял. Всегда говорил, что она свободна в своем решении и поступках. А ее родня? Тоже презирают. Стыдятся меня, мол, новая прослойка появилась в нашем обществе — городская деревенщина. И я все молчу, терплю! Ну, сколько? Не хватит ли с меня этих угроз, насмешек и унижений? — мелькнула впервые мысль о самоубийстве. — А что? Я все видел и познал. Была любимая работа. Теперь само существование здесь отравлено. Руки связаны. Как первачок, хожу за разрешением на задержание гадов к своему врагу. Он все сказал. Жена? Она не якорь в жизни. Скорее всего хоть раз спасибо скажет, что развязал ей руки».
Смирнов невольно потянулся к пистолету, лежавшему в сейфе. «Вот и все. Точку надо ставить самому. И не хрен просить о помощи!» — лег палец на курок. В это время пронзительно зазвонил телефон. «Хватит! Мне не с кем говорить!» Телефон орал взахлеб.
Михаил поднял трубку: «Сынок! Это я! Приехала утром, все никак не могу дозвониться к тебе! Спустись вниз, детка моя! Так хочу увидеть, а ноги подвели. Уж больно крутая лестница у вас. Чего? Спускаешься? Я жду!»
— Мишанька! Зайка моя! Как соскучилась по тебе, роднулька, кровинушка моя! Вот харчишек подвезла. Забери, возьмешь домой. Дай я на тебя нагляжусь!
Синие-синие глаза матери. В них столько тепла, столько любви и тревоги, в них боль и радость… «Как же я мог забыть о ней? Ведь именно я — вся ее жизнь. Ей всегда бесконечно дорог и нужен».
Михаил обнял мать, притянул к себе:
— Как вовремя ты приехала…
— Правда? Спасибо, сынок. А то думала, что неловко тебе за меня, деревенскую, потому постыдилась подняться в кабинет, — призналась, покраснев.
— Мамка! Мне так не хватает тебя!
— Вижу, Мишанька! Вот совсем недавно только виски были седыми, нынче вся голова сивая. Не с добра. Если б могла, как ранее, взять тебя на плечи и унести из этого проклятого города в наши деревенские поля и луга, на речку. Там ты избавился б от суеты и бед, стал бы прежним, как был. Да только не подниму тебя нынче, не хватит сил, а путь не близок.
— Мама! Я обязательно приеду к тебе на выходные. Не поесть, согреть душу. Мне так одиноко здесь. Спасибо, что ты есть у меня вот такая, самая лучшая на земле!
— Мишик! А ты впрямь вырвешься ко мне?
— Конечно.
— Я вареников налеплю. С творогом, твоих любимых. И борщ со свеклой. Хочешь, встречу тебя?
— Сам прибегу.
Смирнов вернулся в кабинет совсем иным. Спрятал подальше в сейф пистолет, закрыл его на все замки.
«А ведь мать меня любого любит, и я обязан жить хотя бы ради нее». Вспомнился Ванюшка, который всегда помнил о своей матери и не хотел рисковать собой, ради нее одной берег и себя.
«Неужели глупее мальчишки? Нет! Не порадуетесь моей смерти!» — представил Олега, Ольгу с родней. Решил побывать в деревне.
Он недолго погостил у матери. Михаил даже не мог предположить, что эта его поездка в деревню — последняя, и нелепая, нежданная беда уже встала за плечами черной тенью.
На следующей неделе, когда Смирнов вернулся на работу, оперативники взяли Власа.
Шкворня искали по всему городу, но он не появлялся нигде. Ни в кабаках, ни в притонах его не было. Дамир тоже не видел соседа, а Меченый категорически отрицал причастность Шкворня к ограблению склада.
— Не возникали мы там!
— Допустим, но как фонарик Шкворня оказался на складе? — показал Смирнов находку, ставшую вещественным доказательством.
— Не его! Не наш! Никогда не видел!
— На самом фонарике и впрямь нет отпечатков пальцев. Ничьих. А вот на шторке и зеркале «жучка» остались. Дактилоскопическая экспертиза подтвердила, что фонарик принадлежал Шкворню!
— Подстава! Кто-то подкинул, чтоб от себя отвести ментов!
— Положим, и здесь прав. А волосы? Ваши волосы взяты с места происшествия! Тут уж не подкинешь! Лаборатория исследовала…
— Где и кто там меня сумел ощипать?
— Когда в окно вылезали.
— Не были мы там!
