Евгений Сухов - За пределом беспредела
Поезд «Москва – Владивосток» прибывал точно по расписанию. Сквозь запыленные стекла окна Колян увидел серые островерхие здания Казанского вокзала. Поезд коротко зашипел, выпуская из пневмосистемы сжатый воздух, – звук, очень напоминающий вздох облегчения: дескать, наконец-то добрался.
Лязгнули сцепки, и электровоз застыл у перрона.
– Все, приехали, – объявил Радченко, – забирай барахлишко.
Забросив на плечо тяжелую спортивную сумку вышел Хорек, за ним, чуть замешкавшись в дверях, ступил на перрон Горыныч.
Угрюмый поднялся со своей полки, осмотрел в последний раз купе – не оставил ли чего – и небрежным рывком застегнул на куртке молнию, которая сердито вжикнула. Он уже хотел последовать за Горынычем, как вдруг услышал голос Николая:
– Угрюмый, я в последнее время стал замечать, что ты на меня смотришь неласково. К чему бы это, не скажешь?
Федор повернулся и, призвав на помощь все свое самообладание, сдержанно ответил:
– Тебе показалось, Колян.
– Запомни, Угрюмый, мне никогда и ничего не кажется. Если я говорю – «поглядывал», значит, так оно и есть. А может быть, ты мне хочешь сделать какие-нибудь признание? Так говори, пока мы одни.
На мгновение Федор Угрюмов дрогнул. А что, если Коляну все известно о его отношениях с Надеждой, и он просто валяет дурака, чтобы сполна насладиться его смятением?
– Мне нечего сказать, – твердо объявил Угрюмый, стараясь смотреть Коляну прямо в глаза.
– Если что замечу, прибью! – твердо пообещал Николай. – Сам знаешь, слово держать я умею. Ладно, пойдем. Да ты чего напрягся? – неожиданно растянул Колян губы в доброжелательной улыбке. – Надо же понимать шутки шефа!
И, весело протолкнув Федора в тамбур, Колян последовал за ним.
Достаточно было Коляну посмотреть на перрон, как он мгновенно выделил из толпы трех встречавших его мужчин. Они стояли немного в стороне, лица их были совершенно бесстрастны, словно каменные маски, – ни намека на радость встречи. Троица напоминала скульптуру сталинского периода – на таких изваяниях не останавливается взгляд, от них веет махровой казенщиной. Подобные люди умеют оставаться незаметными, даже если торчат столбом посреди выкошенного поля. Внимательные глаза встречающих ощупали одну за другой множество человеческих фигур и уперлись в парней, выходивших из тамбура. Колян догадался – перед ним стояли профессионалы. Они мгновенно вычислили нужных им людей и уверенно шагнули в толпу, разрезая ее на две неравные части.
– Вы Николай Радченко? – спросил один из них, тот, что был повыше.
– Да.
– Мы от Герасима Савельевича. Он просил вас встретить. – Хорошо, – великодушно согласился Колян, сознавая, что у него просто нет другого выхода. – Мы готовы.
Долговязый продолжал несколько смущенно:
– Он хотел бы поговорить с вами наедине, а ваши спутники отправятся по другому адресу. Для них уже сняты квартиры. Если пожелаете, можете потом присоединиться к ним, но в вашем распоряжении будет небольшой особнячок в ближнем Подмосковье. Я жду вашего согласия.
Колян успел заметить, что двое встречающих как бы невзначай оттеснили Угрюмого с Хорьком и беседа принимала почти конфиденциальный характер. Вряд ли посторонние могли расслышать хотя бы слово из сказанного.
– Хорошо, я согласен.
Как-то неожиданно все трое встречающих отошли в сторону, и Хорек, недоверчиво посмотрев на долговязого, поинтересовался:
– Так куда мы, Колян?
– У меня здесь имеются кое-какие дела, а вы поезжайте с ними, хата для вас уже снята.
– Когда ты будешь?
– Позже.
– Как скажешь, Колян, – покорно согласился Хорек и уже тише, чтобы никто не услышал, добавил: – A ты не крутишь, бугор? От этих котят так и несет «конторой».
– Не надо колбаситься, Хорек, я не повторяю приказов. Делай, как я велел!
– Понял!
– Ну, пока! – и, стукнув на прощанье Угрюмого по плечу, Колян потопал вслед за долговязым, весело размахивая небольшой спортивной сумкой.
Через пару минут они оказались на площади трех вокзалов – в этом котле демократии, где вперемешку с новыми толстосумами варятся романтики бродячей жизни. Долговязый остановился у скромного «Фольксвагена», по кузову которого было видно, что тачка не единожды пересекла Германию из конца в конец, прежде чем доползла до московских улиц.
Колян не сумел скрыть разочарования – губы его слегка искривились в презрительной усмешке. Долговязый старательно делал вид, будто не замечает ехидного выражения на лице своего подопечного, – он уверенно сел за руль и включил зажигание. Мотор завелся мгновенно, неслышно заработали клапаны. «Фольксваген» тронулся стремительно, вжав Николая в мягкое, удобное кресло. Теперь Колян понимал, что был не прав: такой мотор вполне искупал внешнюю невзрачность автомобиля.
Минут через пятнадцать они подъехали к небольшому дому – типичному старомосковскому дворянскому особнячку. Николаю даже показалось, что на фасаде здания он рассмотрел фамильный герб. Неожиданно дверь отворилась, и на порог вышел плотный лысоватый мужчина. Выглядел он очень чопорно – так может держаться только холоп по призванию, гордый тем, что служить приходится по-настоящему знатным господам.
– Вас ждут, – произнес привратник, когда Колян в сопровождении долговязого подошел к двери. – Прошу сюда, пожалуйста, – привратник распахнул дверь, пропуская вперед Радченко.
Колян успел заметить, что долговязый остался у входа, не решившись пересечь некую незримую границу. На мраморном полу вестибюля лежала ковровая дорожка, цветастой лентой убегавшая вверх по ступеням лестницы с позолоченными коваными перилами.
– Прошу за мной, – сдержанно произнес привратник. Больше всего к его лощеному облику подошла бы фраза: «Кушать подано, господа!».
Он уверенно зашагал по ступеням, прекрасно понимая, что Николай не отстанет от него даже на полшага. На самом верху привратника встретил другой такой же холеный и одновременно бесцветный субъект, если не считать особой приметой большую лысину.
Второй служитель сдержанно поздоровался и безжизненным голосом произнес:
– Прошу за мной.
Пиджак служителя был застегнут наглухо, но с той долей свободы, которая позволяла в течение двух секунд вытащить табельное оружие. Провожатый остановился перед металлической дверью, лишенной всяких табличек, и негромко постучался. Дверь распахнулась, и Николай увидел перед собой человека, с которым встречался несколько дней назад.
– Как добрался?
– Все в порядке.
– Садись, – сделал хозяин широкий жест в сторону небольшого полированного стола, украшением которого была массивная пепельница из малахита и пара хрустальных стаканов.
Николай сел на свободный стул и стал ждать. Беседа обещала быть долгой.
– Чай, пиво, водка, коньяк? – предложил Герасим Савельевич.
– Я бы предпочел минералочки, – положил Николай руки на стол.
– Имеется и это.
Герасим Савельевич подошел к огромному холодильнику и открыл дверцу.
– Боржоми подойдет?
– То, что надо, – кивнул Николай.
Хозяин достал две запотевшие бутылки, быстро откупорил их консервным ключом в форме оскалившегося дракона и протянул одну из бутылок гостю.
Николай налил себе полстакана боржоми и сделал несколько глотков.
– Ты азартные игры любишь? – неожиданно поинтересовался Герасим Савельевич.
– Да.
– Какие?
– Любые.
– В этом мы с тобой очень похожи.
Герасим Савельевич подошел к сейфу, набрал нужный код и распахнул дверцу. Внутри лежало несколько папок с бумагами, а на самой нижней полке – обыкновенная картонная коробка из-под дешевенького чайного сервиза. Герасим Савельевич открыл ее и достал небольшую колоду карт, свободно умещавшуюся у него на ладони.
Он повернулся к гостю и радушно улыбнулся:
– Сыграем?.. Не переживай, колода не крапленая!
Хозяин старательно перетасовал колоду, тем самым давая понять, что опытных катал можно отыскать и в генеральских кабинетах, а потом положил перед Коляном три карты.
– Играем в очко.
Колян взял карты.
– Если недостаточно, могу подкинуть еще.
Радченко никогда не открывал карты сразу из суеверия, присущего всякому настоящему игроку, – можно спугнуть масть. Некоторое время карты словно согревались в его ладони – только после этого Колян осторожно приоткрывал сначала одну карту, потом – другую и затем, совсем медленно, третью.
Сейчас Колян был убежден, что первой картой должен стать туз. Он привычно сгреб пальцами карты, взглянул на плутоватое выражение лица Заботина и наконец решился посмотреть на то, что ему сдали. Вместо ожидаемого туза он увидел фотографию мужчины. Молодой, не старше тридцати пяти лет, он дерзко смотрел куда-то вдаль и производил впечатление очень сильного и уверенного в себе человека. Такие разъезжают на дорогих тачках, имеют красивых женщин, а когда они перешагивают порог ресторанных залов, взволнованный оркестр играет туш. Нетрудно было понять, что в своем мире парень был князем, к которому с повинной головой спешили провинившиеся и у которого просили заступничества подданные.
