Илья Рясной - Ночь длинных ножей
Они стояли друг напротив друга. Около «Жигулей» застыл бандит с рябой мордой и держал около головы стоящего рядом с ним заложника пистолет. Американец выглядел как человек, которому уже давно все до фонаря, он тупо смотрел на людей в камуфляже, которым его показывали.
— У тебя хорошая компания, — кивнул Алейников на одного из сопровождавших.
— Хотелось тебе доставить приятное, — широко улыбнулся Синякин. — Я ментов тоже уважаю. Видишь, в помощниках держу.
— Ну-ну, Аллах тебе в помощь, — усмехнулся Алейников, глядя на Джамбулатова, застывшего около бандитской «Нивы», как изваяние, с ручным пулеметом Калашникова.
— Слышь, а ты не боишься, что мы вас тут в степи и положим? — спросил Синякин.
— Надо еще положить.
— Пермский ОМОН положили. А тоже крутые были.
— Горец — хозяин слова — сам дал, сам взял?
— Правильно.
— Не совсем… У твоих абреков есть родственники… У тебя, может, тоже остались. Знаешь, не всегда убийц находят…
— Нехорошо шутишь.
— Учусь.
— Оба пошутили… Бери барана, — русский ваххабит подал знак, и рябой толкнул американца в спину, продолжая целиться в него из пистолета. На непослушных ногах заложник двинулся, покачиваясь, вперед.
Волк тоже, распрямив плечи и уже не горбясь, как недавно, пошел вперед.
— Зачем тебе Гадаев? — спросил Алейников.
— В хозяйстве всяка тварь пригодится, — у Синякина было веселое настроение.
— До встречи, — кивнул Алейников. — Она обязательно будет.
— И я тебе тогда не позавидую…
— А это как карта ляжет.
— Карты — не мусульманская игра. — Веко у Синякина задергалось, и он резко втянул носом воздух.
— Мусульманин, — усмехнулся Алейников. Когда они рассаживались по машинам и машины трогались вперед, набирая скорость, Алейников все ждал какого-то подвоха. Уходили они другим маршрутом. Все было просчитано так, чтобы минимизировать шансы угодить на обратном пути в засаду Через пару километров они вырулили из камышей, окаймлявших небольшое озерцо, и впереди замаячил тонущий в траве обшарпанный тентовый «Урал». Такие машины бандиты научились превращать в настоящие бронетранспортеры, оковывая откидные борта сталью.
— Ух, блин! — воскликнул Мелкий брат, щелкнув предохранителем автомата.
Мир будто качнулся. Алейников напрягся в предчувствии грохота выстрелов. Идущий впереди «уазик» огневого прикрытия подался в сторону, прикрывая своим металлическим телом идущую сзади «Ниву».
«Урал» начал притормаживать.
— Попали! — выдохнул водитель. Но «Урал» прибавил скорости, рванул в сторону и вломился в заросли.
— Спугнули кого-то, — сказал Мелкий брат. — Наверное, посторонних.
— Может быть, — кивнул Алейников.
Спокойно он вздохнул только на базе — в расположении полка внутренних войск, прикрывавшего станицу с узловой железнодорожной станцией. Шлагбаум закрылся за въехавшей на территорию кавалькадой машин, и тогда стало окончательно ясно, что обмен прошел успешно.
На вертолетной площадке рядом с двумя огороженными забором с колючей проволокой зданиями, принадлежавшими некогда сельскому ПТУ, уже ждал вертолет — пузатый, с закрашенными пятнами залатанных пробоин, винтокрылый трудяга войны «Ми-8». На территории полка царила суета, толкались офицеры и многозвездные генералы, тут же рыскала телегруппа российской телекомпании, собиравшаяся снимать счастливое освобождение заложника.
— Как прошло все? — спросил вышедшего из «Нивы» Алейникова генерал ФСБ, надзирающий от Москвы за вызволение американца.
— Как видите, — кивнул Алейников на тяжело вылезшего из салона машины американца. — Куда теперь его?
— В Ханкалу.
— Забирайте своего америкоса, — Алейников подтолкнул в спину американца, так что тот чуть не упал в объятия генерала.
Американец озирался очумело. Из немигающих глаз текли и текли слезы. Он наконец поверил, что чудо свершилось.
Мелкий брат крутился с офицерами-вэвэшниками, вспоминая свою службу во внутренних войсках, стреляя сигареты и похохатывая, впрочем, достаточно нервно. Он невольно стал одним из гвоздей программы, привлекал всеобщее внимание и был этой ролью доволен.
— Пошли, — Алейников вытащил его из дружеского круга. — Мы еще не закончили.
Для собравшихся здесь людей спецоперация была завершена. Но Алейников, в отличие от них, знал намного больше, в том числе и то, что все только начинается.
Глава 35
ТАЙНИК
— Тебя не интересует, зачем тебя вызволили? — с интересом посмотрел Синякин на Гадаева, трясущегося на заднем сиденье качающейся на колдобинах «Нивы»
— Сам скажешь, — тот только пожал плечами, и на его лице застыло блаженное выражение человека, избавившегося от всех забот.
— А не боишься?
— Тебя? Нет.
— Почему?
— Я тебе нужен. Не знаю, для чего. Но не для того, чтобы убить — Нужен, — кивнул Синякин. — Как сиделось, Волк?
— Плохо.
— Чего так?
— Русские псы кусаются. Кусаются больно…
— Но мы тоже с зубами.
— Мы не псы. Мы волки. Волк сразу вцепляется зубами в шею. Пока жив, резал и резать буду.
Он прикрыл глаза, жадно расширив ноздри и втянув воздух, будто чуя запах добычи — Кто ж мешает, — пожал плечами Синякин. — Дело святое…
— Куда едем? — наконец счел нужным поинтересоваться вызволенный из плена.
— В нужное место. Тебя ждут встречи. Волк.
— Я рад любой встрече.
— Даже с собственной смертью?
— Даже с ней. Всему свой час, — недобрые нотки прозвучали в голосе Волка.
Через двадцать минут «Нива» затормозила. Синякину, Гадаеву и еще трем боевикам по первоначальному замыслу предстояло пересесть на «КамАЗ» и на нем следовать в логово.
Синякин, забравшись в кабину «КамАЗа», вытащил рацию, из тех, которые добыли в схроне, указанном Джамбулатовым, и сообщил:
— Все в порядке. Возвращаемся.
«КамАЗ» резко рванул с места. Гадаев, сидящий в кузове рядом с двумя боевиками, чувствовал себя не очень комфортно — грузовик все время ухал куда-то вниз и взлетал на пригорках, нащупывая колесом каждую вмятину в земле и с готовностью откликаясь на нее тряской и ударами своих сидений по седалищам пассажиров. Да и водитель, кажется, считал вполне искренне, что везет дрова.
Машина углубилась в зеленку. Ветви со скрипом царапали тент и кабину, но «КамАЗ» упорно полз вперед по подобию дороги, на которой были давние вмятины от шин.
Лес закончился, и машина выехала на открытое пространство. Здесь были холмы, степь. За холмом открылась кошара, и Гадаев понял, что они приближаются к месту назначения.
Наконец, машины устало замерли, заглушив двигатели. Синякин соскочил вниз с подножки. Потянулся с хрустом в костях, взял с сиденья автомат и направился к дому.
— Американца не хватает, — усмехнулся он. — Посмеяться не над кем.
— Это найти не трудно, — заметил шедший радом Джамбулатов.
Синякин остановился, насмешливо посмотрел на него и поинтересовался — И над кем предлагаешь?
— Уж не надо мной, — заверил Джамбулатов.
— Да Над тобой смеяться трудно… Врагам лучше тебя сразу стрелять.
— Но мы-то не враги, Абу.
— Надеюсь.
Между тем двое боевиков подвели Гадаева к столу перед домом и усадили на скамью.
— Посиди, — сказал рябой.
Волк сидел, умиротворенно положив ладони на дощатый стол и смотря перед собой. Он не возмущался и не сопротивлялся Он был отрешен от мирской суеты и совершенно спокоен. Он всегда умел ждать. Солнце садилось, и тени стали четче Обрисовался свежий шрам, глубоко прочеркивающий подбородок. И царапины на руках.
Из дома привели Хромого. На лице Гадаева мелькнуло удивление, потом вернулось равнодушие.
Хромого усадили напротив Волка, и теперь они сидели лицом к лицу, как за столом переговоров. Синякин присел по правую руку от Гадаева, и вид у него был скучающий. Он гладил ладонью «стечкина», которого демонстративно положил перед собой.
— Рад, что ты жив. Волк, — сказал Хромой.
— Я тоже рад, что я жив. — В тоне Гадаева было все то же равнодушие, но не было и намека на дружелюбие.
— Но то, что я жив, тебя, кажется, не слишком радует.
— На то воля Аллаха.
— Волк, я не виноват, что получилось все именно так. Я был вынужден уходить за ущелье.
— Не мне судить, — в голосе Гадаева промелькнула злость. Он отлично помнил, как Хромой со своим отрядом оголил оборону, уйдя в Грузию и оставив своих бывших соратников самим разбираться с федеральными войсками.
— Не тебе, — кивнул Хромой. — Но я вытащил тебя из Чернокозова. За это ты должен благодарить меня.
— Ты хотел, чтобы меня освободили. Я здесь. Что хочешь теперь от меня?
— Забрать то, что принадлежит мне.
— А что принадлежит тебе?
— Не шути так. Волк.
— Что может принадлежать тебе, бросившему своих воинов. Хромой?
