Александр Бушков - Пиранья. Жизнь длиннее смерти
Глядя на приближавшегося «Ворошилова», Мазур забыл обо всем скверном, что с ним в последнее время приключилось – и был доволен жизнью, черт побери…
Глава четвертая
Жили-были генералы…
Контр-адмирал Адашев внимательно, с нешуточной заботой наблюдал, как морячки с «Ворошилова» в рабочих робах грузят в кузов какие-то аккуратные ящики, и при каждом неловком движении нижних чинов лицо его высокопревосходительства страдальчески искажалось. Адмиральские мебеля (о, конечно, приобретенные здесь самым законным образом!) требовали неусыпного внимания…
– Куда он, ты не знаешь? – негромко спросил Мазур. – В Союз?
– Плохого ты мнения насчет оборотистости его превосходительства, – с усмешечкой ответил Лаврик. – Загранкомандировочки иначе оплачиваются, тем более цельным адмиралам… В Афганистан наш орел ухитрился перевестись, связи включив. Там, конечно, не в пример поспокойнее, чем в нашей дыре. Сонное царство просто.
– А откуда в Афганистане море? – искренне удивился Мазур.
– Моря там, конечно, нет, – серьезно сказал Лаврик. – Там и рек-то не сыщешь… Но под боком-то Пакистан, а уж там море имеется. Сам знаешь, как это бывает – моря нет, но даже в сугубо сухопутной стране должны присутствовать военно-морские координаторы, уполномоченные и представители. Все законно, не подкопаешься – дело там для него найдется… но хребет особо не натрудишь.
Он смотрел на адмирала с той же хищной брезгливостью. У Мазура были свои догадки касаемо кое-каких несообразностей – но он предусмотрительно держал их при себе…
Юсеф чуть ли не жалобно протянул:
– Товарищи, нам пора ехать…
– Адмирал грузит секретную документацию, – сказал Лаврик с непроницаемым лицом. – Сейчас поедем, последний ящик…
Юсеф нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был серьезен и хмур – и в этом не было ничего необычного, майор всегда, сколько Мазур его знал, смотрелся олицетворением деловой суровости. Однако и младший братишка, Ганим, балагур и весельчак, легкомысленный вьюнош, был сегодня прямо-таки зеркальным отражением старшего.
Право слово, неспроста… Мазур покосился на Лаврика: тот чем-то напоминал революционного балтийского матроса – через плечо у него висел «Стечкин» в деревянной кобуре, немногим меньше маузеровской, а в кармане угадывались две гранаты, что характерно, со вставленными взрывателями.
Взяв Лаврика за локоть и отведя чуть в сторонку, Мазур тихо спросил:
– Случилось что-нибудь?
– Глупости, – ответил Лаврик рассеянно. – Преобразования и реформы идут на всех парах, единение народа и власти небывалое…
– А серьезно? Зачем-то нас всех с утра тащат к Касему? Вряд ли он собирается регалии навесить – вроде бы не за что на этот раз, по моему разумению…
– Ну, если серьезно… – сказал Лаврик. – Если серьезно, то в столице… Черт, даже не скажешь «неспокойно». Все вроде бы спокойно, но в воздухе что-то этакое носится… Как тогда в Африке. Помнишь?
– Помню, – поморщился Мазур. – Хотя – век бы не помнить… Переворот?
– Ну, не стоит так мрачно, – сказал Лаврик. – Вроде бы нет признаков, симптомов, оснований и вождя… Для переворота, как правило, нужен вожак, иначе получится не переворот, а позорище. Применительно к нашему случаю… Асади против Касема ни за что не пойдет. Хасан – мелочь пузатая. Барадж… Знаешь ли, с утра ходят темные слухи, что Барадж сбежал из страны. Взял да и смылся. Одни говорят, что перелетел на легком самолетике в Могадашо, другие – что по сухопутью дернул к саудовцам. Один умник заверял, будто ему достоверно известно, что Барадж рванул к Джарабу, но лично я в эту глупость никак не верю. Джараб его моментально вздернет…
– Понятно, – сказал Мазур.
Лаврик смотрел на него пытливо:
– Интересное у тебя лицо…
– В смысле?
– А ты ничуть не удивился, узнав, что Барадж сбежал, – пояснил Лаврик с улыбочкой, которую в зависимости от обстоятельств знавшие его именовали то «тонкой», то «гнусной». – Словно бы ожидал. Интересно, откуда у тебя такое мнение? Никто из нас на него тебе никогда не подкидывал компры. Асади или его сподвижники, – он мельком указал глазами на Юсефа, – никогда не стали бы с тобой делиться внутренней информацией: для них это означало бы опозориться. Эрго… Эрго: полное впечатление, случилось что-то еще, о чем я не знаю, а ты умолчал.
– Вздор, – сказал Мазур. – Ничего я не знаю.
– Точно?
– Ну что ты привязался?
– Я? – театрально подал плечами Лаврик. – По-моему, это ты меня отвел в сторонку и начал разговор…
Мазур молчал, дав себе слово следить за языком и взвешивать каждое движение бровей. Они с Лавриком были давние приятели, и однажды Лаврик спас ему жизнь, а потом Мазур – Лаврику, но все равно, едва в игру вступал служебный долг, врагу не пожелаешь попасть Лаврику на коренные зубы… Умен наш Константин Кимович, хитер, как черт, и коварен – но, слава богу, у него, судя по всему, нет кое-каких ниточек, Вундеркинд его не посвящал в иные свои комбинации. А значит, не докопается, ни за что не докопается, будь он семи пядей во лбу, без иных камешков ему ни за что не достроить мозаику…
– Товарищ Мазур… – чуть ли не просительно протянул Юсеф.
Мазур встрепенулся. Адмирал уже садился в машину с видом недовольным и отсутствующим, и Мазуру пришло в голову, что Бульдог с превеликим удовольствием лично сопроводил бы до корабля грузовик с драгоценными мебелями. Какое-то время казалось, что он попытается отказаться от поездки, насквозь ему непонятной и совершенно ненужной. Но Лаврик выразительно воззрился, и адмирал оставил невысказанные возражения.
В машине Мазур задал себе вопрос: каким образом, будучи чем-то измазанным, можно вырваться из Лавриковых когтей? Да одним-единственным способом: путаясь в слезах и соплях, все выдать, всех заложить… и при этом оказаться еще полезным на будущее. Только так, и никак иначе. Здесь, видимо, и объяснение – но лучше в это не лезть, свои бы собственные скелеты в шкафу на свет не вывалились…
Юсеф выкрикнул что-то на родном языке, тряхнул шофера за плечо, и тот остановил машину. Оба брата проворно вывалились из распахнутых дверец, положив руки на пистолеты.
Мазур присмотрелся. Они остановились как раз на окраине Большого Базара, у крайних лавчонок. Посреди оставалось нечто вроде площади, и по краям ее, подвернув ноги калачиком, сидели вовсе уж мелкие торговцы, лавок не имевшие, разложившие свой товар на циновках, а то и прямо в пыли.
Сейчас площадь была забита народом. И в центре волчком кружился дервиш.
С первого взгляда Мазур определил, что это классический «дивона», то есть находившаяся под запретом революционных властей разновидность. «Тихих» еще с грехом пополам терпели, позволяя сидеть истуканчиками и безмолвно думать свои мысли – но вот буйный и шумливый «дивона», рискнувший появиться на людях, очень быстро свел бы тесное знакомство с генералом Асади. Чтобы вот так – открыто, в центре города… Неспроста.
Мазур видел, стоя на подножке машины, как дервиш, косматый, оборванный, в конусообразном колпаке, увешанном какими-то амулетами, вертится с раскинутыми руками, слышал классические завывания:
– Я-а-гуллу! Я-а-руллу! Я-гуллу-иль-ля-хак! Я-а-руллу!
Он был грязен, живописен и отрешен от всего сущего – кружился, раскинув руки и закрыв глаза, на губах обильно пузырилась пена, дервиш кричал что-то, уже напрочь непонятное Мазуру, развевались его лохмотья, колокольчики на железных цепочках, обглоданные кости на веревочках кружили вокруг. Считалось, что именно в таком состоянии святой человек, «дивона» прорицает совершенно безошибочно, как он предскажет – так в точности и сбудется…
Юсеф, с пистолетом в руке, попытался протолкнуться в центр, к дервишу. Его не то чтобы не пускали – люди попросту, сомкнувшись, стояли стеной, не оборачиваясь, словно бы не видя майора и не слыша его криков. А машину со всех сторон обступали другие – эти стояли уже лицом, в глазах у них была все та же отрешенность каменных истуканов с вершины кургана, и их было много, слишком много, чтобы от них могли отбиться в случае чего пятеро вооруженных (адмирала Мазур не брал в расчет, да и оружия у того при себе не было)…
Дело попахивало керосином. Впервые за все время пребывания Мазура здесь горожане проявили пусть пассивное, но сопротивление доблестным представителям жуткой Шахро Мухорбаррот… Они пока что ничего не предпринимали, стояли и смотрели, но, когда с такой вот отрешенной решимостью стоят и смотрят человек двести, умный старается побыстрее убраться подальше, пусть даже на поясе у него пистолет… Потому что в такой ситуации только танк поможет настоять на своем, а танков на горизонте не видно, никого тут нет, кроме них…
Юсеф понял все это достаточно быстро. Буквально оттащил за шиворот младшего братишку – тот, колотя по спинам кулаком с зажатым в нем пистолетом, вопя что-то обиженно и повелительно озираясь, растолкал зрителей – вернулся к машине, настороженно озираясь, держа пистолет наготове. Затолкнул Ганима в машину, запрыгнул сам, что-то бросил водителю, и тот рванул с места – благо толпа оставила достаточно широкий проход…
