Фридрих Незнанский - Лечь на амбразуру
А еще одно вещественное доказательство, найденное в стенном шкафу и не сразу оцененное присутствующими при обыске, который проводил московский оперативный работник Николай Кравец — его напарник в это время осуществлял задержание подозреваемого, — должно было впоследствии сыграть во всей предпринятой акции решающую роль.
Кравец достал из шкафа черную синтетическую куртку, которую именно сегодня почему-то не надел Бецоев, хотя на дворе было очень холодно. Дубленку надел и черную вязаную шапочку по самые брови натянул. Но это пока ни о чем не говорило. Кравец знал, что искал. А потом они наденут на Бецоева куртку и шапочку, сфотографируют его в нескольких ракурсах и предъявят для возможного опознания свидетельнице, проживающей в доме, где живет и Минаев и где видели подозреваемого в убийстве эта самая бабка и ее товарки.
Можно было с определенной долей уверенности утверждать заранее, что «свидетельницы» таки опознают того «прохожего». Если на них еще маленько подействовать, указать на «кавказскую национальность», на то, что гость с юга и приехал-то как раз накануне. А где «может быть», там рядом и твердое «да». Словом, влип ты, голубь сизокрылый, а потому давай лучше колись, не тяни драгоценное для тебя и других время…
Программа допроса была уже отработана.
Игра в доброго и злого следователей только кажется банальной для тех, кто читал про то в книжках, а не сидел на привинченном к полу стуле со скованными за спиной руками. И вот, после нескольких неожиданных и весьма болезненных ударов по самым чувствительным точкам человеческого тела, а также недвусмысленных угроз, грубияна и садиста сменяет вежливый и внимательный человек, который все понимает и сочувствует, однако ведь существуют вещественные доказательства, которые… и так далее… И все, вместе взятое, учитывая недавнюю судимость, тянет ого-го куда! Так зачем же запираться? Можно же и помочь следствию!
Как? Это другой вопрос. Вот об этом можно будет поговорить и поподробнее. А пока пойди отдохни и еще раз обдумай свое положение…
Несколько жестких нажимов, чередующихся с настойчивыми, вежливыми и сочувствующими советами, и человек дозрел. А дальше начинай потихоньку вить из него веревки.
Бецоев и не догадывался, какую судьбу напророчили ему оперы. Ночь он провел в одиночной камере белоярского следственного изолятора, кипя от ярости и требуя, чтобы ему объяснили… Что именно, он, пожалуй, и сам не знал. И кто ему будет что-то объяснять, если вокруг него была глухая, почти мертвая тишина, только из крана вот капало — живые звуки. И на крики его, на стук в дверь никто не отзывался. Как в зиндане — кричи, не кричи, никому твои крики не нужны, сам устанешь, замолчишь…
Он начал перебирать в памяти последние события — может быть, в них надо искать разгадку? Но в чем конкретно? Лысый Салман сказал ему: ты, Султан, поедешь в Белоярск, возьми хороший номер в гостинице, посмотри, кто там есть из наших, походи по торговым точкам, когда я приеду — поговорим. Вот и все! Что делал? А ничего не делал. Исполнял, что Салман велел. Ходил, смотрел. Много своих узнал. За что взяли?
Еще в гостинице этот нехороший капитан ему сразу не понравился. Про статью стал расспрашивать, а сам на жирную бабу поглядывал. Тихо говорил, а глаза — вредные, плохой человек. А баба — хорошая, белая баба, большая, присматривался к ней Султан, понравилась ему, вкусная, так бы и съел… потом. А капитан — злой человек, когда били на ступеньках, смотрел, ничего не говорил.
За что?!
От такой страшной тишины даже сон не идет…
Утром его, сгорбленного и небритого, повели с наручниками на запястьях по длинным и гулким коридорам с железными лестницами, огражденными сетками — знакомые уже дела. Привели и посадили на табуретку возле стола. Кабинет для допросов, понял он. И первая мысль, которая пришла в голову, когда оглядел стены: будут бить. И сильно. А что нужно? Хоть бы сказал кто!
Вошел невысокий мужик с улыбающимися глазами, оглядел Султана. Повернулся к контролеру, который привел задержанного, сказал:
— Свободен. — И, заметив, как тот сделал движение, чтобы снять наручники, добавил: — Оставь. На всякий случай.
Конвоир вышел, закрыв за собой дверь. Улыбающийся мужик сел за стол — по другую сторону, пристально посмотрел на Султана и стал серьезным.
— Будем колоться?
— В чем? — резонно спросил Султан. — Слушай…
— Молчать, — тихо, но грозно оборвал мужик.
А ведь вспомнил Султан! Видел он этого вот в гостинице. Вместе с тем, длинным, видел. Про них еще кто-то говорил, будто они гостиничного сутенера так наладили, что тот вовсе перестал там появляться. А девочкам сплошная польза — никто их не контролирует, никто бабки с них не тянет.
— Слушай, начальник, — не выдержал долгой паузы Султан, — объясни, за что? Все скажу, что хочешь! Только объясни… пожалуйста, — добавил он уже совершенно безнадежным тоном.
— Хочешь, я про тебя все расскажу? — спросил «начальник».
— Мамой клянусь!
— Зовут меня капитан Кравец, запомни. А теперь слушай. — Он обошел стол, сел на край, покачивая ногой. Ухмыльнулся. — Внимательно слушай, пригодится… Ты в Москве встретился вот с этим мужиком, гляди! — Кравец достал из кармана фотографию и показал Султану из своей руки. — Зовут его Минаевым, Алексеем Евдокимовичем, это я тебе говорю, а себя он велел называть Лехой, запомнил? Где вы встретились? А на Ленинском проспекте, в ресторане «Гавана», на втором этаже. Есть там такие удобные закутки — на двоих человек. Вы пили водку и ели жареных кур. Табака вам сделали. Понял? — Не дождавшись ответа, продолжил: — Пойдем дальше. И вот там Минаев — этот вот мужик, — он снова ткнул в лицо Султану фотографию, — договорился с тобой, что ты прилетишь сюда, в Белоярск, и выполнишь его заказ. И за это он обещал тебе заплатить пятьдесят тысяч долларов. Но в качестве аванса вручил только половину.
— Ты что говоришь, начальник? — ужаснулся Султан.
— Не гони дуру, — жестом остановил его Кравец, — я еще не все сказал… Вот ты и прилетел сюда… какого числа? — Он достал листок из кармана, развернул, прочитал: — Точно, двадцать седьмого прилетел. Отрицать не будешь?
— Это правильно говоришь, — подтвердил Султан.
— Я всегда говорю правильно. Двадцать седьмого прилетел, это в субботу, а в воскресенье прямо возле подъезда дома Минаева, мы потом выедем с тобой на это место, короче, ты выполнил его заказ. Из тэтэшника с глушителем. Двумя выстрелами — в грудь и в голову. А пистолет бросил в салон. И дверцу закрыл.
— Нэт! — закричал Султан. — Я никогда никого не убивал!
И вдруг словно подавился — утробно ойкнул и рухнул с табуретки на пол. И, лежа, как рыба беспомощно разевал и закрывал рот.
Кравец рывком за шиворот легко вернул его на место, потом взял пятерней за волосы, рванул голову назад, посмотрел холодным взглядом, сплюнул в сторону и сказал наконец:
— Убью, на хер, а признание из тебя вырву, ты понял, мразь черножопая? — и отшвырнул голову от себя. Султан еле усидел.
Теперь Кравец вернулся на свой стул, сел и продолжил:
— А вот оставшиеся двадцать пять тысяч тебе Минаев Леха за выполненную работу не отдал. И ты остался, чтобы вытрясти из него душу. Но он — осторожный мерзавец, и достать его ты пока так и не смог, а то давно уже был бы в Москве. Все усек?
Султан молчал.
— Не слышу! — крикнул Кравец. — А, не желаешь отвечать? Тогда я тебе помогу. Слоника видел когда-нибудь? Хочешь увидеть? — Он выдвинул ящик стола и достал оттуда сумку с противогазом: маску и болтающийся шланг. — Вот смотри. Надеваем тебе маску, а потом пережимаем шланг — вот так!
Кравец подошел к Султану с противогазом в руках, постоял, покачиваясь, и вдруг сильным ударом скинул его с табуретки. Султан рухнул навзничь, а Кравец мгновенно уселся ему на грудь и рывком надел на голову противогазную маску. Посмотрел в стекла очков и медленно пережал шланг. Через короткое время Султан забился, закрутился под ним, силясь освободиться. И лишь когда его усилия стали как бы затихать, Кравец отпустил шланг. Подождал, не слезая с груди лежащего на полу Султана, и снова согнул шланг пополам. Агония повторилась…
Наконец Кравец сорвал с головы Султана маску, встал и отошел к столу. Сунул маску в сумку и спрятал в ящик.
Вернувшись, без особого труда за шиворот поднял Султана и прижал к табуретке.
Султан тяжело и прерывисто дышал, глаза его ничего не видели, в голове стоял сплошной черный туман.
А Кравец между тем говорил:
— Ты сам будешь умолять меня, чтоб я разрешил тебе поставить свою подпись под признанием. Учти, пока еще чистосердечным. Тогда тебе срок отстегнут поменьше, не на всю катушку. А если ты еще не созрел, то у меня в запасе есть много других способов заставить тебя дозреть! — Он заулыбался. — Как спелая слива будешь: нажму, а из тебя косточка — прыг! И вся мякоть наружу. Смотри, не доводи меня до крайности.
