Александр Бушков - Голая королева. Белая гвардия-3
А вот с намеками насчет возможной социалистической ориентации не прокатит — не оттого, что она королева, а потому, что однажды при попытке здесь освоиться уже получили приличную оплеуху и форменным образом отсюда вышвырнуты. Второй попытки никто делать не будет — по крайней мере до тех пор, пока она не возьмет п о л н у ю власть, а этого может и не случиться. В конце концов, приглядывать за морской трассой Лондон-Кейптаун можно, как до сих пор и происходило, базируясь на Конарки...
Наступило неуклюжее, напряженное молчание, как часто случается при расставаниях, когда оба чувствуют, что немало могли бы друг другу сказать, но нужные слова никак не идут на ум. Мазур прервал молчание первым:
— Ты ведь не сама вставила Акинфиевых в списки награжденных и удостоенных титулов? Кто-то дал еще один мягкий совет, а?
Она промолчала, но столь выразительно и сердито нахмурилась, поджала губы, что оказалось лучше всякого ответа. Мазур едва не спросил напрямую: «Кто?» — но вовремя вспомнил, что он уже выключен из местных интриг, и совсем скоро покинет новорожденное королевство, скорее всего, навсегда. И все же не удержался из чисто человеческих побуждений:
— Кто бы ни советовал, он тебе вряд ли друг...
Натали посмотрела ему в глаза с непонятным, но вроде бы не сулившим к о м у-т о ничего доброго выражением. Ее карие глаза потемнели, Натали произнесла тихо и недобро:
— Я понимаю больше, чем тебе кажется... И прекрасно помню твое лицо там, в резиденции, во время налета. И слова в память впечатались: «Эта сучка, твоя любимая одноклассница, его прикончила!» Сирил... Ты уверен, что это о н а?
— Своими глазами не видел, врать не буду, — сказал Мазур. — Но все обстояло так, что это могла сделать только она. В особенности если учесть, что незадолго до коронации меня форменным образом похитили, плеснули чем-то усыпляющим в морду, всерьез собирались пытать, чтобы выведать систему охраны Лунного дворца. Так вот, всем заправляла именно она, и сведения эти были нужны именно тому, кто всерьез собирался тебя пристукнуть.
— Почему ты не рассказал?
— Не стоило в то время тебя грузить еще и этим, — пожал плечами Мазур. — главное, все кончилось отлично, Мтанга спас, царствие ему небесное.
— И вы ее не взяли?
— Взяли, как же, — сказал Мазур. — Вот только в последний момент ее выхватили у нас из-под носа люди министра внутренних дел и генерального прокурора... А вот теперь объявилась вместе с папочкой, который, я подозреваю, в тех же играх...
— Постой, — сказала Натали, почти не раздумывая. — Но ведь в таком случае получается, что она работала сразу на д в о и х...
Умница, подумал Мазур с невольным восхищением. Похоже, вместе с ним, Лавриком и Мтангой тоже уже догадывается, к т о устроил убийство Папы и методично вырезал с е м ь ю. Дело не только в ее остром уме — у нее есть своя сеть информаторов, на которую даже Лаврик не смог выйти...
— Ну и что — на две? — пожал плечами Мазур. — Дело житейское. Один мой знакомый знал субъекта, работавшего на пять разведок сразу — и ничего, говорит, как-то устраивался... — и торопливо добавил: — Ты только не вздумай что-то предпринимать против людей влиятельных...
Она усмехнулась одними губами:
— Я же тебе говорю — рогатая гадюка умеет терпеливо ждать. Будь спокоен, торопиться не буду. Пока не о к р е п н у. А потом... — она сощурилась со злой мечтательностью. — Я уже теперь знаю, как лучше всего все устроить. Неудачная попытка покушения, а то и переворота, вдобавок, неожиданно введенное чрезвычайное положение, повальные обыски и аресты... В т а к и х условиях самые влиятельные люди могут и подвернуться под случайную пулю, и оказаться сообщниками словоохотливого террориста, спасающего шкуру откровениями, а то и столь же словоохотивых путчистов...
— Неплохо, — сказал Мазур, на сей раз нисколечко не кривя душой. — Главное — не торопиться...
— Сама знаю, — отрезала Натали. — Ну, а персоны не особенно и влиятельные... с ними может какой-нибудь несчастный случай произойти и сейчас...
— Пожалуй, — сказал Мазур. — Вот это устроило бы в с е х. К чему лишние свидетели... Что ты?
Она потрясла в воздухе сжатыми кулачками, промолвила чуть жалобно:
— Сирил, мы что-то не то говорим... А ведь оба знаем, что можем больше и не увидеться...
— А что тут можно сказать? — спросил Мазур мягко. — Разве что искренне пожелать друг другу самого хорошего...
Он встала, и Мазур торопливо поднялся следом. Кинулась ему на шею, прижалась, стала целовать так жарко и шало, будто вот-вот должен был наступить конец света. Отстранилась первая, печально глянула в глаза. На ресницах у нее явственно поблескивали скупые бисеринки слез.
— Всего тебе самого хорошего...
— И тебе, — сказал Мазур.
— Подожди минутку...
Она торопливо простучала к столу низкими каблучками домашних туфелек, достала что-то из ящика — вроде бы небольшой замшевый мешочек. Подошла, зажимая его в кулаке, сунула Мазуру в боковой карман френча:
— Только не думай, что это какая-то плата, просто — на память обо мне... До свиданья...
— До свиданья, — сказал Мазур, хоть и прекрасно понимал, что уместнее было бы произнести «прощай».
— А знаешь что? — словно бы спохватилась она. — Для меня эти французские мастера пиар придумали очень даже неплохой титул. Папа был Отец Нации, мне бы тоже полагалось нечто подобное. Решили, что «Матерь Нации» будет звучать чуточку смешно, учитывая мои годы, а «Дочь Нации» — не годится для королевы, какая она дочь, если она во главе всего? Пораскинули мозгами... Скоро начнем понемногу приучать народ. Я теперь Тавонго Теле — Надежда Нации. И не просто надежда, тут сходу и не переведешь... Последняя надежда, единственная, всеохватывающая...
— Недурно, — сказал он, заставив себя улыбнуться. — Всего хорошего... Тавонго Теле.
Четко повернулся через левое плечо и вышел в коридор, подумав при этом: ну что же, в принципе, красиво развязали, без многословия, долгих прочувствованных прощаний, пустого пафоса и всего такого прочего. Тавонго Теле, ишь ты...
Обратный путь по знакомым коридорам — которые вскоре, как и многое другое, надлежало выкинуть из памяти он опять-таки проделал без малейших инцидентов. Когда машина выехала за ворота, он не оглядывался и не смотрел по сторонам, сидел, словно аршин проглотил, и мимолетную горечь уже легко вытесняя не только радостью от предстоящего возвращения домой, но и другие, чисто профессиональные чувства: он привычно начинал з а б ы в а т ь — но далеко не все, потому что предстояло еще писать толстенный отчет. Как не раз уже случалось, ему казалось, что все, остававшееся позади, тает, пропадает, словно дымок костра. Ни разу еще не случалось, чтобы он возвращался в покинутые однажды далекие страны и города. В голове всплыло:
— По несчастью или к счастью,
истина проста
никогда не возвращайтесь
в прежние места...
«Ворошилов» со спущенным трапом показался опустевшим, безлюдным — если не считать застывшего с автоматом на груди у его подножия часового и троих в форме, стоявших у планшира — явно в ожидании Мазура. На пирсе не наблюдалось никакой лишней суеты, разве что метрах в пятидесяти от причала торчала кучка жандармов, человек с дюжину — бдили, поганцы...
Когда они вылезли, полковник Зулеле сказал:
— Мне очень жаль, что вы нас покидаете, мон женераль. С вами было... как-то надежно и спокойно.
Мазур с искренним расположением пожал ему руку — к Зулеле он всегда относился с симпатией. Болван редкостный, но есть в этом свои светлые стороны: никогда не впутывался ни в какие интриги, не казнокрадствовал, взяток не брал, — а человек поумнее на таком посту состояньице бы сколотил...
— Мне тоже жаль, — сказал Мазур. — Берегите королеву.
Жаль, что от Зулеле слишком мало зависит — он вполне способен заслонить Натали от пуль собственной грудью, но этого слишком часто мало...
Откозыряв вытянувшемуся в струнку полковнику, Мазур, не оглядываясь, направился к трапу. Часовой пропустил безо всяких. Мазур взбежал наверх, шагая через две ступеньки — к черту генеральское достоинство, игры кончились...
— Ну, наконец, — сказал Лаврик чуть сварливо. — Соизволил объявиться, я тут нервничаю...
— Неоткуда было связаться, — сказал Мазур.
Пожал протянутую руку — командир корабля, кап-один, постарше Мазура лет на пять. «Первый после Бога», оглядев Мазура с головы до ног, усмехнулся с обычной у флотского народа беззлобной подначкой:
— Регалий свежих...
— У меня еще полицейская медаль есть, — ответил Мазур ему в тон. — Не стал цеплять — плохо сочетается...
— Лихо... Это кто же вы теперь?
— Если по-нашему, то генерал-майор, — хмыкнул Мазур.
— Лихо... — повторил капитан. — А тут ходишь-ходишь по белу свету и не знаешь, получишь ли первую «мохнатую»[1]... Извините, Кирилл Степанович, пора на мостик...
