Александр Бушков - Бульдожья схватка
Изображение нерезкое, расплывчатое — видно лишь, что девушка сидит на широком подоконнике, подтянув колени к подбородку, так, что подол летнего платья высоко задрался. Зато кусочек двора за высоким окном оказался заснят четко.
Снимавший меняет фокус — теперь девушка обретает четкость, а заоконный пейзаж, наоборот, расплывается. Надюшка, конечно. В руке держит цветок на длинном стебле, покачивает им у рта, прикусывает лепестки, но выглядит не особенно веселой.
В кадр вплывает еще одна насквозь знакомая личность — свет наш Митенька Елагин собственной гнусной персоной. Присаживается рядом на подоконник, небрежно, в две секунды сажает девчонку к себе на колени, оглаживает, расстегивает, раздевает. Подхватывает на руки, спрыгивает и чуть ли не бросает добычу на узкую постель, поставленную меж подоконником и камерой… Петр смотрел ровно столько, чтобы убедиться: никакой имитации, все происходит всерьез. И не заметно у соплюшки ни особой страсти, ни особого энтузиазма — добросовестно подчиняется, и только. Пленку самолучшим образом можно подверстывать к заявлению в прокуратуру. Соответствует общей тональности. Плюс — снимки.
Значит, вот так это должно выглядеть. Сексуальный маньяк, поехавший к тому же крышей на боевых, гнусно попользовался юной девочкой, падчерицей босса, не удовлетворившись этим, стал с теми же целями приставать к хозяйской супруге, а когда она, пылая благородным гневом, рассказала обо всем мужу и тот в два счета уволил нахала. Перед этим псих Елагин дважды пытался разделаться с боссом. Оба раза не получилось. Зато в третий раз повезло.
Ошибки быть не может. Версия выстроена правильно. Цинично говоря, именно так и действовал бы сам Петр, окажись он на месте братца, козла безрогого. Да, шокирующе. Да, сенсационно. Но в кропотливо выстроенном Пашкой спектакле нет ничего неправдоподобного. Вполне жизненно. Вполне житейская коллизия. Случалось похожее и в нашем богоспасаемом Отечестве, и под другими географическими широтами. Чертовски жизненно, надо признать, комар носа не подточит. Все замотивировано.
Однако, чтобы план удался полностью, погибнуть должны трое. Подменыш — по известным причинам уже и мотивам, Катя с Надей — для полной завершенности и стопроцентной гарантии. А это…
А это обстоятельство — погибнуть должны все трое, — ежели вдумчиво прокачать, обязательно сужает возможности противника, ограничивает число его ходов и построений. Рациональнее всего — выбрать ситуацию, когда трое гибнут разом. И это должно быть именно покушение, с огнестрельным оружием. Никакого циана в компот. Свихнувшийся маньячок Елагин должен, судя по двум предшествующим эпизодам, и в третий раз применить навыки призового стрелка. Еще и потому, что настоящий маньяк строго следует однажды выбранному методу. Опять-таки игровое поле противника выглядит суженным…
Елагин, очень похоже, совершенно не понимает, что ему с самого начала уготована роль такого же манекена, каким оказался Петр, — Пашка должен был впарить своему убийцу какую-то чертовски убедительную липу. А на деле, конечно же, позаботится, чтобы исполнитель не пережил жертв. Так, это направление мы пока не разрабатываем, не время…
Он вдруг поймал себя на том, что не может вспомнить Киру. Какие-то взгляды, жесты, повороты головы помнит, походку, волосы, смех, а представить всю решительно не в состоянии. Жалость к ней, неповинной, так ничего и не узнавшей, таилась где-то на периферии сознания, и в этом не было ничего циничного — предстояло спасать живых, наплевав на саднящую душу.
Лишний раз убеждаешься, что все, абсолютно все в нашей жизни имеет началом и корнями библейские сюжеты. Как же, Исав, «человек косматый», искусный в звероловстве человек полей, простяга и тугодум. И брат его Иаков, человек кроткий, живущий в шатрах. А поскольку «шатры» уже в те времена подразумевали некую цивилизованность, обитавший в них кроткий человек в конце концов и сплел интригу, одурачив простодушного зверолова. Но потом…
Потом Исаву было предсказано: и ты будешь жить мечом твоим и будешь служить брату твоему; будет же время, когда воспротивишься и свергнешь иго его с выи твоей.
В самом деле, настало время… Речь уже не об иге, а о жизни.
Итак… Просчитавши все, приходишь к выводу, что вариантов будущего имеется только два.
Можно плюнуть на все и сбежать. Объявиться в Новосибирске, с ошарашенным видом узнав о собственной смерти, кинуться по друзьям и знакомым, бия себя в грудь, доказывая, что на самом-то деле ты подрабатывал где-то в провинции либо запил. Каким образом с Кирой в машине оказался некто неизвестный в твоих орденах и при твоих документах? Помилуйте, я и сам теряюсь в догадках. Нет, никакого злого умысла не подозреваю (ибо — недоказуемо). Дичайшее стечение обстоятельств. Доказать, что Петр — это все же Петр, будет не так уж трудно: масса народу подтвердит, стоит трудолюбиво напомнить им о встречах, разговорах, продемонстрировать свою подпись, без запинки перечислить, что лежит в контейнере с пожитками, и так Далее, и тому подобное. После некоторых мытарств удастся себя «оживить». Пожалуй что, при таком раскладе Пашка ничего против него не предпримет — это уже совершенно другой коленкор…
Вот только сбежать — означает бросить Катю. Даже если этот козел и оставит ее в живых, жизнь ей будет не в жизнь. Нельзя ее бросать, любимую женщину, свою мечту, ожившую во плоти и настигшую как молния или солнечный удар…
Значит, придется драться. Ну, а дракой нас не запугаешь. Видывали виды. Ничего нового, по сути, в этой истории и нет: снова очередной гад хочет добраться до нашей шкуры, а мы постараемся сделать все, чтобы вышло как раз наоборот.
Страха не было. Была смесь азарта и мрачной веселости — явление, давно известное не одним лишь военным людям. Так уж человек устроен: пугает неизвестность и затянувшееся ожидание, меж тем как угроза сама по себе лишь вызывает прилив в кровь того самого яростного азарта.
Он, уперев локти в полированный стол, с силой провел ладонями по лицу. словно сбрасывал некую маску, стянувшую кожу. Итак, деремся. За себя, за тех, кто внезапно оказался полностью от твоего боевого искусства зависящим. Деремся.
Выкрикнуть обвинения в лицо — значит показать себя идиотом и умереть, как идиот. Уж что-нибудь да придумают… Следовательно, воевать надо потаенно. Чтобы все происходило как бы само собой. Чтобы они сцепились.
Есть в закрытых учебниках такое понятие — управляемый конфликт. Облеченная в наукообразную форму старая, как мир, истина — разделяя, властвуй. Сыграть на противоречиях, ударить в слабые места.
А где у нас слабое место? Да в самих людях, конечно. Они нервничают, они напряжены, они, очень может быть, втихомолку подозревают друг дружку в черных замыслах — и, безусловно, не ошибаются. Круг посвященных в тайну подмены страшно узок, но внутри него непременно существует еще более узкий круг знающих. Одни знают только о подмене, другие рассчитали, кто из знающих должен остаться в живых, а кого следует списать в издержки производства, как Елагина. Стравить их вполне возможно. Мотивы опять-таки известны с седой древности и весьма немногочисленны: власть, тщеславие, страх, деньги.
Деньги! Благо деньги наличествуют, и немалые…
Но прежде чем продумать этот вариант до мелочей, он решил окончательно разобраться с кассетой. Вернул ее к самому началу, остановил кадр.
Да, никакой ошибки. Квартира, где вся эта гнусь происходила, располагалась в том же доме, четырехугольником замкнувшем дворик. В кадр попал синий «Хаммер» с запомнившимся номером, тот самый, что каждый день стоял в их дворе. И трансформаторная будка та же самая, приметная. И детский городок с резным деревянным ежиком высотой примерно в метр. Только этаж не пятый, а, примерно прикидывая, третий-четвертый. Если провести воображаемую линию, разделившую бы дом-квадрат на два треугольника, то его квартира и хаза— «киностудия» расположены на катетах одного из них… Из окон одной квартиры просматривается вторая, и наоборот.
Учтем…
Часть третья
ОДИН МИНУС ОДИН ПОЛУЧИТСЯ ОДИН
Глава первая
НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО, ГОСПОДА…
Правильно говорят, что утро вечера мудренее. Проснулся он, уже не испытывая ни тягостной тревоги, ни прежнего саднящего беспокойства. Опасность, и нешуточная, осталась, но отношение к ней стало ровное. Вполне даже профессиональное. О ней не следовало забывать, ей следовало противостоять достойно — и только. Никакой, с позволения сказать, лирики…
После завтрака, проводив Катю на необязательную службу, он скорчил рожу начавшему кое-как его признавать бультерьеру и направился в кабинет. Мимоходом подумал, что обнаружил, наконец, ответ на один из вопросов: почему Пашка настаивал, чтобы Катя работала. Ответ незатейлив и подловат: да чтобы ее не было дома, чтобы ненароком не помешала забавам…
