Андрей Воронин - Двойной удар Слепого
Панфилов пил жадно, кадык под высоко запрокинутым подбородком судорожно дергался.
Танцор обтер губы тыльной стороной ладони и игриво посмотрел на Мерцалова:
– Ты кем любишь быть?
– По-всякому. Меня не на один раз хватит. И так, и так, спешить некуда.
Танцор начал медленно раздеваться. Он скинул куртку, оставшись в свитере, потом стянул с бедер джинсы вместе с бельем, расшнуровал ботинки.
– А ты чего стоишь? – удивился он, глядя на Мерцалова, который, казалось, даже и не собирается раздеваться.
Олег прищурил глаза.
– Если ты не против, я хотел бы посмотреть, как ты мастурбируешь.
– Возбуждает?
– Только этим и могу возбудиться. По-другому не получается.
– Надо же!..
– Сам не понимаю, но и своя душа – потемки.
Танцор захихикал:
– Что ж, давай, смотри.
Панфилов сбросил ботинки. Не прикасаясь руками к джинсам, наступая на штанины, освободился и от них. Тут, на чердаке, было прохладно, и он не стал снимать свитер, лишь задрал его, оголив живот и бедра.
– Это даже не член, – Виктор цокнул языком, – это танцор, – и принялся покачивать бедрами, любуясь вздыбленной частью своего тела.
– Возьми его в руки, – проговорил Мерцалов с едва скрываемым отвращением.
– Прикоснись, прикоснись к нему! – просил Панфилов, протягивая к Мерцалову руки.
– Сейчас, я нежненько, аккуратненько…
– Быстрее, нет сил терпеть.
– Жди.
Мерцалов обошел танцора сзади, положил ладони ему на плечи. Панфилов запрокинул голову и почмокал влажными губами.
– Ну, что же ты тянешь? Целуй.., сейчас!
– Закрой глаза, меня смущает твой взгляд.
Рука Мерцалова скользнула в карман. Черной змеей блеснула удавка, которую танцор не заметил. Теперь уже и Мерцалов ощущал возбуждение, глядя на то, как прогибает спину Панфилов, как закатывает глаза и сладострастно шевелит губами.
– Ну, целуй же… Целуй…
Острый, нежно-розового цвета язык скользил в прорези рта, длинными подрагивающими пальцами танцор гладил свой напряженный, со вздувшимися венами член.
Не спеша Мерцалов набросил удавку на шею танцора и резко затянул ее. Панфилов захрипел, лицо его побагровело. Он попытался руками дотянуться до Мерцалова, но тот отстранился. И тут танцор подался вперед, попробовав сбить Мерцалова с ног. Но Олег удержался, лишь сильнее потянул шелковый шнурок удавки.
– Сдохнешь сейчас, сука поганая.
Танцор стоял на коленях, дергаясь, стараясь освободиться, а Мерцалов сжал его ногами и изо всей силы тянул концы шелкового шнурка. Тот глубоко врезался в шею, исчез в складках кожи…
Борьба продолжалась еще секунд пятнадцать-двадцать. Затем к предсмертным хрипам добавился еще один звук. Запахло фекалиями – произошла естественная физиологическая реакция на удушение, – Панфилов обмяк, завалился на бок.
Мерцалов ослабил хватку, а затем и снял удавку с шеи танцора. Тот лежал на боку, перепачканный в собственных испражнениях, взгляд его остекленевших глаз застыл на ярко горевшей на стене лампочке.
– Пидар гнойный! – с омерзением проговорил Мерцалов, переступая через мертвого артиста. – Захотел, чтобы я тебя трахнул! Погань!
Он пнул мертвеца ногой в бок. По безжизненному, но еще не одеревеневшему телу конвульсией прошло сотрясение.
Мерцалов осмотрел свои ботинки, вздохнул с облегчением: «Чистые».
Кривясь от отвращения, он вытер мертвого танцора пледом, лежавшим возле стены, стер влажное грязное пятно на гимнастическом мате. Он вышел из комнатки и, перепрыгивая с балки на балку, двинулся в глубь чердака. Вскоре он оказался у бывшего дымохода. Открыл дверцу, которой когда-то пользовались трубочисты, заглянул внутрь. Удовлетворенно хмыкнул: «Места хватит». Дымоход здесь делал поворот, и поэтому в колене получилась довольно большая площадка.
Оставив дверцу открытой, Мерцалов вернулся в комнатку, где стоял удушливый, тошнотворный запах смерти, подхватил мертвого танцора под мышки и потащил, стараясь не шуметь, к дымоходу. Засунул труп ногами вперед, несколько раз пнул по голове, заталкивая поглубже, чтобы дверца плотно закрылась, и только после этого отряхнул руки.
«Порядок».
Вновь войдя в комнатку, он взял с тумбочки свой невыпитый стакан вина и, следя, чтоб не коснуться его края губами, влил содержимое в рот. Прополоскал его и выплюнул вино в открытую дверь. Затем выкрутил лампочку и замер, стоя на балке. Прислушался.
«Вроде бы все шито-крыто, никто ничего не слышал, да и кто здесь может быть, в этих дебрях».
Мирно бубнили голуби, снизу приглушенно доносились размеренный стук молотка и голоса рабочих. Мерцалов поднял куртку убитого, запустил руку в карман и вытащил оттуда связку ключей.
«Вот он, ключ от райских врат», – припомнил наемный убийца слова Виктора, отсоединял длинный ключ, которым артист открывал калитку в воротах для загрузки декораций.
Он завернул ботинки, джинсы и белье Панфилова в куртку и засунул под одну из балок под крышей, где торчали разбитые лампы дневного света.
"«Сюда уж никто не полезет, кому охота копаться в ртути? Да мне и нужно-то, чтобы их не заметили день-два, – подумал Мерцалов. – А потом я буду далеко».
Теперь он уже спешил, боясь того момента, когда в зале погасят свет. На темном чердаке легко было отыскать светящееся отверстие в плафоне зала, над сводом которого виднелась лебедка для опускания и подъема люстры. Отверстия, служащие для вентиляции, прикрывали огромные решетки-жалюзи. К ним подобраться оказалось не так-то просто, ноги скользили по гладкой поверхности плафона, и Мерцалов перепачкался в побелке, прежде чем ему удалось доползти до отверстия, которое он уже присмотрел для себя как огневую позицию.
Он припал лицом к пыльной решетке и с головокружительной высоты заглянул вниз. Отсюда просматривалось две трети зала. Огромная хрустальная люстра висела почти рядом, и отсюда было видно, насколько пыльные и грязные подвески этой знаменитой люстры Большого театра, как много на ней перегоревших лампочек, расколотых электрических патронов.
«Ага, вот и то, что доктор прописал…» – Мерцалов чуть подался вправо.
Точно между рожков люстры открывался обзор на правительственную ложу, она была видна как на ладони. В ней не нашлось бы ни единого уголка, куда бы Мерцалов не мог заглянуть. На всякий случай он повернулся на бок и посмотрел назад.
При необходимости отсюда могла простреливаться и царская ложа. Но стрелять в ту сторону, как предполагал Мерцалов, ему не придется. С Черных хоть и носятся как с писаной торбой, но все-таки он не первое лицо государства. В царскую ложу его могут допустить только в присутствии президента. Значит, остается правительственная.
Если судить по толстому слою пыли, служба безопасности, проверяющая здание театра перед приездом высоких гостей, сюда практически не забиралась. Скорее всего, охрана ограничивалась осмотром подходов, не желая лезть в голубиный помет, вековую пыль и паутину.
Мерцалов отыскал деревянный переходной мостик и подтащил его к вентиляционному отверстию, чтобы иметь потом возможность легко вскарабкаться по нему к своей огневой позиции.
«Ну что ж, гомик, – подумал он, проходя мимо дымохода, – ты сослужил мне хорошую службу и сполна отработал то наслаждение, которое испытывал, ощупывая мое тело. Вот только жаль, что под конец ты обделался, испортил воспоминания о себе».
Мерцалов, выйдя на площадку перед узкой лестницей, старательно отряс пыль с одежды и начал медленно спускаться, каждый раз перегибаясь через перила, чтобы удостовериться, что следующий ярус пуст. Несколько раз ему приходилось вжиматься в стену, пережидая, когда внизу пройдет театральный работник.
Мерцалов понимал, что перестраховывается: в театре работает столько народу, что вряд ли все помнят друг друга в лицо, да и случайных людей здесь крутится множество, – но все равно, рисковать не стоило.
Наконец Мерцалов достиг нижней площадки перед деревянными воротами. В щели калитки надуло немного снега, который медленно таял на рифленом металле мостков. Длинный ключ беззвучно вошел в замочную скважину, и Мерцалов вышел на крышу первого этажа.
Внизу было глухо и темно. Мерцалов перебрался на пожарную лестницу и легко спрыгнул на обледеневший тротуар.
«Все путем».
Мерцалов быстрым шагом вышел к Охотному ряду и, остановив частника, распорядился:
– На шоссе Энтузиастов.
Насчет цены он спорить не стал.
Было около часу ночи, когда он отпустил машину, не доехав до дома, где снял квартиру, полквартала.
Сегодня он не стал наблюдать за окнами дома напротив. Несколько раз собрал и разобрал винтовку, проверил ее готовность, плавный ход спускового крючка, привыкая к оружию. Затем аккуратно разобрал ее, положил в замызганный брезентовый мешок и лег в постель.
Мерцалов уснул быстро и спал если не сном праведника, то сном человека, сделавшего часть трудной и ответственной работы.
