Андрей Воронин - Слепой против бен Ладена
– А этот парень мне нравится, – весело сообщил Зиг своим клевретам на переднем сиденье. Хвала аллаху, какие-то мозги в этой черной голове все-таки водились. – Спорим, – продолжал он, обращаясь к Рашиду, – я в два счета уделаю тебя на баскетбольной площадке?
– Мы проверим это позже, – ничем не рискуя, пообещал Рашид, – если на то будет воля Аллаха.
Зиг благоразумно воздержался от высказывания своих религиозных воззрений, хотя по его лицу было заметно, что слово "аллах" давно стало для него пустым звуком, если вообще когда-либо что-нибудь для него означало.
– Мне нужен пистолет, – сообщил Рашид, пресекая дальнейшие бессмысленные разговоры и прямо переходя к делу.
– Ха! – воскликнул Зиг. – Вот так коммерческое дело! Зачем тебе пушка – застрелиться?
– Это касается только меня, – сказал Рашид.
– Ты ошибаешься, мать твою, но мне на это наплевать. Сколько у тебя денег?
Рашид молча выгреб из бумажника все, что в нем было, и показал Зигу. Чернокожий пренебрежительно фыркнул.
– Негусто, приятель. "Глок" или "магнум" на это не купишь.
– Я не собираюсь хвастаться им перед телками, – для скорейшего завершения дела переходя на понятный Зигу язык, сообщил Рашид. – Мне надо, чтобы пушка стреляла, больше ничего.
Зиг на минуту задумался.
– Хорошо, – сказал он. – Приходи на это же место через час. И если приведешь легавых...
– У меня нет столько времени, – перебил его Рашид. – Ствол нужен мне прямо сейчас.
– Куда ты так торопишься, чокнутый турецкий ублюдок? Ладно, мне плевать. Заг, отдай ему свою пушку! – приказал Зиг, обращаясь к негру на переднем сиденье.
Несмотря на серьезность ситуации, Рашид опешил.
– Я не ослышался? – удивленно переспросил он. – Этого клоуна на переднем сиденье действительно зовут Заг?
– Это не клоун, мать твою, а мой родной брат!
– Ах, вы еще и братья?! И тебя зовут Зиг, а его – Заг?
– Ну да, мать твою! И я не вижу в этом ничего смешного. Попробуй только улыбнуться, и я перегрызу твою трахнутую глотку!
– Нет, что ты, – сдерживая распиравший его изнутри хохот, мрачно сказал Рашид. – Вы же не виноваты, что вашей маме нравилось смотреть юмористические шоу по телевизору.
– Я его сейчас прикончу, – пообещал с переднего сиденья Заг.
– Лучше отдай ему свою пушку, и пусть катится ко всем чертям, – проворчал Зиг.
– Это моя пушка! Она мне самому нужна, – запротестовал Заг. – Почему ты не отдашь ему свою?
– Потому что моя стоила семьсот фунтов, – объяснил Зиг, вынимая из-под искусственной шубы огромный серебристый пистолет и поворачивая его из стороны в сторону, чтобы все присутствующие могли полюбоваться чистотой линий и искусной отделкой. – А твоей давно пора на помойку.
Недовольно ворча, Заг полез за пазуху, долго копался там и наконец неохотно протянул Рашиду неказистый, далеко не первой молодости, обшарпанный пистолет двадцать второго калибра с рябым от кое-как отчищенной ржавчины стволом.
– Это стреляет? – усомнился Рашид.
– Еще как, мать твою! А если не нравится, ступай в оружейную лавку и попытайся купить там что-нибудь за свои жалкие гроши. Только не забудь сначала получить у легавых разрешение. Его тебе выдадут сразу же, как только ты получишь британское подданство. Сколько тебе еще осталось до этого радостного дня – года четыре, пять?
Крыть было нечем. Рашид отдал деньги и забрал у Зага пистолет. Патронов в обойме было всего четыре; пятый выпал из ствола, когда турок на пробу оттянул затвор. Вопреки ожиданиям, механизм оказался прекрасно вычищен и смазан, а затвор пошел назад легко и стал на место с приятным маслянистым щелчком. Рашид загнал в обойму выпавший патрон, осторожно спустил курок, поставил пистолет на предохранитель и спрятал в карман куртки.
– Не отстрели себе яйца, придурок, – благожелательно напутствовал его Зиг.
– Поцелуй меня в задницу, кретин, – вежливо попрощался Рашид и вышел из машины.
Сворачивая за угол, турок заметил следующего за ним по пятам бедно одетого парнишку лет двенадцати и припомнил, что, кажется, уже видел эту чумазую физиономию, когда выходил из дому. Однако, занятый своими мыслями, он не обратил на это немаловажное обстоятельство ровным счетом никакого внимания.
* * *Тарахтя дизельным движком, потрепанный грузовой микроавтобус неторопливо катился по узкой улице между двумя рядами припаркованных у обочины автомобилей. Машины были сплошь потрепанные, все европейского или японского производства – одним словом, такие, какие можно увидеть на улицах любого провинциального городка в российской глубинке. Вот разве что руль у них у всех был расположен не слева, как в России, а справа. Ну, так на то и Англия; у гордых британцев все не как у людей.
Перед тем как свернуть налево, водитель фургона притормозил, чтобы пропустить двигающийся навстречу темно-синий "ровер", дребезжащий на ходу, как ржавое ведро с болтами, но зато украшенный наклейкой в виде клетчатого гоночного флага. Проезжая мимо, "ровер" издевательски просигналил.
– Чего ты дудишь, урод? – вызверился водитель микроавтобуса.
– Сам ты урод, – сказал ему сидевший рядом хорошо одетый мужчина средних лет с холеным, начальственным лицом. Говорил он, как и водитель, по-русски.
– А чего он дудит? – трогая машину с места и с натугой поворачивая заедающий руль, обиженно произнес водитель.
– Дудит, потому что чайника увидел, – сообщил пассажир. – Здесь Англия, а не Рязань, пугало ты огородное! Движение тут левостороннее, левый поворот – это все равно что у нас правый.
– Блин, – сказал водитель под аккомпанемент злорадного фырканья и соленых шуточек, раздавшихся в этот момент в грузовом отсеке.
Там, в грузовом отсеке, на жестких, укрепленных вдоль голых железных бортов скамьях сидели четверо мужчин средних лет с широкими плечами и крутыми спортивными затылками. Лица у них были малоподвижные, глаза холодные; черты этих лиц были разными, но что-то роднило их, делая похожими, как будто они принадлежали близким родственникам. При взгляде на любое из этих лиц немедленно возникало устойчивое впечатление, что, ударив обладателя такого вот лица по голове, скажем, железным ломом, можно добиться только одного результата, а именно безнадежно испортить ценный инструмент.
Это были те самые люди, про которых давеча говорил одноглазый араб: достаточно инициативные и храбрые, чтобы со временем стать настоящими авантюристами, и по этой причине своевременно втиснутые в жесткие рамки армейской дисциплины. Организация, взявшая их под свое могучее крыло и превратившая в почти совершенные боевые механизмы с рудиментарными проявлениями интеллекта, называлась Федеральной службой безопасности России, а сидевший на переднем сиденье слева от водителя человек с надменным лицом крестьянского сына, выбившегося в большие начальники, был их боевой командир, генерал ФСБ Дмитрий Владимирович Андреичев.
В данный момент генерал Андреичев испытывал странное чувство свободного полета в условиях невесомости. Это ощущение возникло у него в тот самый миг, когда самолет оторвался от взлетной полосы аэропорта "Шереметьево-2" и взял курс на лондонский Хитроу. Оно не прошло до сих пор, и Дмитрий Владимирович точно знал, что ощущение сохранится, пока все это так или иначе не кончится.
Спору нет, генералу Андреичеву и раньше не раз приходилось действовать на свой страх и риск, находя компромисс между служебным долгом и личной выгодой. Но раньше игра шла в основном по мелочи: и страх был не так уж страшен, и риск не так велик. Теперь же речь шла не о мелком ослушании, а о прямом нарушении приказа главы государства, а если уж быть откровенным до конца – о государственной измене.
Одноглазый араб был прав, когда говорил, что европейские государства намеренно отбирают потенциальных авантюристов с целью превращения их в послушные, высокоэффективные машины для убийства. Но бывают люди, которые ухитряются пройти сквозь жернова армейской дрессуры, сохранив при этом и ясный ум, и предприимчивость, и инициативу. Именно они со временем выходят в генералы. Таким был – или, по крайней мере, считал себя – генерал ФСБ Андреичев.
Всю свою сознательную жизнь, с того самого дня, когда армейский особист рекомендовал рядового Андреичева для поступления в школу КГБ СССР, Дмитрий Владимирович ждал своего звездного часа – события, которое вырвет его из привычной рутины и вознесет на небывалые, немыслимые высоты успеха, славы и богатства. К сорока годам стало уже окончательно ясно, что генералиссимусом ему не стать ввиду отсутствия в российской армии такого звания, славы Александра Македонского не стяжать – опять же из-за отсутствия на горизонте военного конфликта подходящего масштаба, а наворовать достаточно денег, чтобы считать себя богатым, и не угодить при этом на нары вряд ли удастся. Дмитрий Владимирович использовал все мыслимые возможности карьерного роста, вплоть до женитьбы на дочери большого начальника, когда-то давно разом продвинувшей его на несколько ступенек вверх по служебной лестнице; он вскарабкался достаточно высоко, однако дальше хода не было – генерал Андреичев уперся в свой персональный потолок, и все, что он теперь мог, это удерживать завоеванный рубеж до выхода в отставку. Это тоже требовало ума, смелости и изобретательности, однако мечтал Дмитрий Владимирович вовсе не об этом.
