Владимир Гриньков - Пирамида баксов
В отдел к Ноздрякову как раз требовался новый сотрудник. Мы решили воспользоваться случаем. Этим сотрудником будет наша Светлана. Вообще-то она в нашей съемочной группе трудится звукооператором. Но иногда мы ее вводим в кадр. Снимается она очень редко, да еще перед каждой съемкой наши гримеры над ней колдуют, так что у разыгрываемого человека узнать Светлану шансов практически нет. Вот ей и предстояло на этот раз стать соискателем вакансии.
В день съемок Пал Семеныч Ноздряков вошел в свой отдел в восемь часов пятьдесят восемь минут, как это бывало каждый день, за исключением праздников, выходных и законного летнего отпуска, который у Пал Семеныча ежегодно имел место быть с седьмого июня по восьмое июля. Если бы Пал Семеныч появился в отделе в восемь пятьдесят семь, к примеру, или в восемь пятьдесят девять – это означало бы, что в семье, в стране или в мире произошел какой-то катаклизм. Но он появился тогда, когда появился, при этом лицо его сохраняло обычное сдержанно-напряженное выражение, а своим изнывающим от ожидания грядущих неординарных событий подчиненным он адресовал традиционное «Доброе утро!», произносимое как бы в пустоту, мимо всех, и это показывало, что Ноздряков ни о чем не догадывается.
Наша камера стояла в смежной комнате, за разделяющей две комнаты дверью. В двери мы проделали отверстие, которое закрыли зеркалом – идеальные условия для съемок.
Пал Семеныч проследовал на свое рабочее место, никого персонально не удостаивая взглядом, а когда сел за стол и поставил рядом со столом свой кожаный портфель, часы над его головой показали ровно девять.
– Альбина Григорьевна! – уже на первой секунде нового трудового дня произнес Ноздряков. – Пожалуйте сводку за вчерашний день, будьте добры!
Между прочим, Альбина Григорьевна завтра рано утром на Мальту улетает, а ею еще не приобретены купальные принадлежности, но какое до того дело Ноздрякову? Будет эта Альбина до семнадцати ноль-ноль на работе париться, потому что заранее знает, что к шефу с просьбой отпустить ее сегодня пораньше даже не подходи. Не то чтобы он человеком был таким уж плохим, просто не понимает он, как это – с работы пораньше? Ведь существует утвержденный руководством график, и этот график, если разобраться, есть конституция, воинский устав и моральный кодекс строителя коммунизма одновременно и никак иначе, и если там написано, что конец рабочего дня наступает в семнадцать ноль-ноль, так он, следовательно, в семнадцать ноль-ноль и наступит, если этому не помешает Третья мировая война или землетрясение силой как минимум шесть баллов по шкале Рихтера.
– И подготовьтесь, пожалуйста, к планерке, товарищи! – объявил Ноздряков, по-прежнему ни на кого не глядя.
Планерка – это святое. На планерке отчитывались о проделанной работе и получали новые задания. Ноздряковские планерки коллектив тихо ненавидел. Но вслух никто не роптал. Потому что было чревато.
Сегодня планерки не будет. Не состоится. Светлана уже шла по коридору сего почтенного заведения, и спокойной, привычно-размеренной жизни Ноздрякову оставалось ровно столько, сколько требовалось Светлане на преодоление последних семидесяти метров пути.
Ноздряков как раз углубился в изучение представленной Альбиной Григорьевной сводки за вчерашний день, когда дверь распахнулась и на пороге возникла Светлана.
– Это финансовый департамент? – спросила она неуверенным тоном человека, который пришел устраиваться на работу, на успех не очень-то рассчитывает и потому чувствует себя крайне неуверенно.
В комнате присутствовала целая дюжина людей, но никто Светлане не ответил, поскольку право голоса тут имел один только Пал Семеныч Ноздряков – отец, командир, духовник и царь в одном лице. Как скажет – так и будет. Скажет, что это и есть финансовый департамент, – так тому и быть. Скажет, что никакой это не департамент и уж тем более не финансовый, – и тут никто его поправить не посмеет. Принцип единоначалия в самом крайнем своем проявлении.
Ноздряков оторвал взгляд от бумаг, поднял голову, посмотрел на Светлану и ответил:
– Да, это финансовый департамент.
Шоу началось.
Светлана переступила порог, закрыла за собой дверь. При этом дверная ручка осталась у нее в руке.
– Ой! – смутилась Светлана. – Извините!
– Ничего, – сухо сказал Ноздряков.
Он еще даже не представлял себе, какой кошмар его ожидает.
– Я к вам, – объявила Светлана. – Вы – Павел Семенович?
– Да, – не стал отрицать очевидное Ноздряков.
– Я по поводу работы.
– Вы присаживайтесь, пожалуйста.
– Спасибо.
Светлана осторожно опустилась на предложенный ей стул. Хотя наши механики, готовившие реквизит к съемкам, предупреждали Светлану о поджидающих ее опасностях и про этот стул она все знала наперед, все-таки, когда стул под ней развалился, она шлепнулась на пол совсем по-настоящему и даже ушиблась, насколько я мог судить, наблюдая за происходящим из соседней комнаты. Брови у Пал Семеныча поползли вверх.
– Извините, – сказала Светлана.
Альбина Григорьевна из-за ее спины делала какие-то знаки своему шефу, но Ноздряков этого пока не замечал. Впрочем, и от общения со Светланой он отвлекся очень скоро. Один из его сотрудников, вознамерившись сделать копию, включил копировальный аппарат, внутри которого тотчас что-то громко хлопнуло, посыпались искры и повалил дым.
– Пожа-а-ар! – истерически завопил кто-то.
Все, побросав работу, бросились на борьбу с огнем. Одна только Светлана осталась у ноздряковского стола, без интереса наблюдая за происходящим, как будто подобное было ей не в диковинку. Через несколько минут пожар с помощью подручных средств был потушен, но копировальному аппарату это помочь уже никак не могло – оплавившийся пластиковый короб, обильно политый водой, теперь мог использоваться только как учебное пособие на курсах по технике безопасности. На самом деле принадлежащий фирме копировальный аппарат мы заменили своим, совершенно негодным, но Ноздряков о том, естественно, не знал.
Он вернулся к своему столу, где его поджидала Светлана, и по его лицу нельзя было прочесть ничего – командир и в бою должен оставаться командиром, никаких эмоций. Я вполне допускаю, что одной из любимых историй, услышанных Ноздряковым в детстве, тогда еще не Пал Семенычем, а просто Павликом, была история про геройского маршала Жукова. Жуков был на передовой, тут вдруг прорвались немцы, вот-вот кольцо окружения замкнется. В комнату к Жукову врывается штабной офицер с перекошенным лицом, кричит: «Немцы прорвались!»
Что ему на это Жуков отвечает? Он отвечает: «У вас пуговица на гимнастерке не застегнута, товарищ офицер. Выйдите, застегнитесь, потом войдите и доложите по всей форме».
Офицер вышел, охолонул малость, потом доложил Жукову о прорыве немцев – все чин-чином. Товарищ Жуков отдал необходимые распоряжения, немцам в итоге в тот раз накостыляли, Жуков остался жив, наши победили – такие вот дела. В общем, на Ноздрякова пожар, как казалось, не произвел ни малейшего впечатления. Лично я оценил его выдержку.
– Так что там у нас? – осведомился Ноздряков у Светланы.
– Я по поводу работы, – напомнила она.
Альбина Григорьевна вновь бешено замахала руками, совершенно случайно зацепив стоящий на столе небольшой аквариум. Аквариум кувыркнулся со стола, грохнулся на пол и разлетелся на осколки. Рыбки теперь казались золотистыми искрами, мечущимися по полу.
– Что такое? – обернулся к Альбине Ноздряков.
Но та поспешно прикрыла свое лицо какой-то газетой.
– Альбина Григорьевна! – возвысил голос не привыкший к игре в прятки Ноздряков.
– Только не здесь, Павел Семенович! – залепетала несчастная, по-прежнему пряча лицо. – Давайте выйдем в коридор.
И по стеночке, по стеночке – к выходу. Заинтригованный Ноздряков не знал, что и подумать. Подобное он видел впервые. Все обычно в их департаменте было чинно и благородно, и вдруг такие вот фортели. Конечно, отправиться следом за Альбиной в коридор на глазах у всего департамента было Ноздрякову как бы не к лицу, но, с другой стороны, он все-таки тут начальник и быть в курсе всего происходящего – его наипервейшая обязанность. Он помялся, помялся, да и вышел в коридор. Прямо под объектив нашей второй камеры. Мы снимали происходящее из-за приоткрытой двери одного из кабинетов дальше по коридору.
– Пал Семеныч! – с жаром произнесла Альбина и даже прижала руки к груди, как это делают актрисы в провинциальных театрах, когда режиссеры требуют от них изобразить крайнюю степень волнения. – Не разговаривайте с ней ни в коем случае! Отказывайте ей сразу же! Прямо с порога!
Альбина играла классно. Она единственная из всего коллектива решилась нам подыграть, не задумываясь о грядущих для себя последствиях. Все ее коллеги, как мы и договаривались, потом будут делать вид, что были не в курсе.
