Борис Кудаев - Пуле переводчик не нужен
Рука Сварама непроизвольно скользнула в карман, нащупала треугольник свернутого листика бетеля, скрепленный тоненьким черешком. Там еще три-четыре перчинки и крохотный кусочек негашеной извести. Сикхи редко балуются бетелем. Рот наполнился слюной в предвкушении приятного ожога, но нет, правила не разрешают жевать бетель на рабочем месте. И не отлучишься – русский рейс пришел переполненным. Хотя по таможенной части работы почти нет – дипломаты и журналисты, да и проверка формальная. Но придется ждать конца смены. Ничто не меняется так медленно, как уклад жизни, даже в зонах высокой технологии – меняется техника, электронные дисплеи бесшумно мигают номерами рейсов и временем прибытия вместо трескучих механических табло, уже другие самолеты рулят по аэродрому, но костюмы мужчин, выражение их лиц, манеры – остаются прежними. Сверни из зала в узкий служебный коридор – обнаружишь угол, заплеванный бурой слюной от пережеванного бетеля и сидящего около урны на корточках свипера – уборщика из касты неприкасаемых. Свипер по‑английски – подметальщик. Если бы сикх мог знать наперед…
Свипер. Дели. Палам
Peine forte et dure (фр.).
(Жестокая и длительная боль.)
Формула приговора к пыткеНикто не обратится к нему по имени, его одежда и поза показывают – он свипер. Это как прислуга в отеле – уже седой, а все «бой» да «гарсон»! Ему нельзя выходить в пассажирский зал: там убирают люди из варны шудра – хоть и уборщики, но неизмеримо выше по кастовой лестнице. Они могут даже пользоваться пылесосами. Стараясь не привлекать ничьего внимания, всегда на корточках, переступая, переваливаясь, как утка, ногами в сандалиях, сделанных из старой автомобильной покрышки, он убирает служебные помещения, коридоры, подметает пространства под лентами транспортеров, по которым бесконечным потоком струятся толстые разноцветные чемоданы. Чемоданы с бирками, которые ничего не говорят ему, – свипер почти не верит в существование всех этих стран и городов. Сам он в конце бесконечного дня съест лепешку хлеба, испеченного на плоском листе жести. Жесть лежит на двух кирпичах. Между кирпичами экономно тлеет огонь. Разводить огонь на территории аэропорта нельзя, но все знают – если лишить свипера и этого, он умрет от голода. С лепешкой он выпьет стакан черного, крепкого чая, сваренного в консервной банке, с наслаждением выкурит сигарету – в киоске напротив автобусной остановки их продают поштучно.
Ничто не меняется вокруг, только жизнь с каждым годом все труднее и печальнее. Раньше его жена разводила огонь из стеблей выжатого сахарного тростника, а теперь он сам разводит огонь из упаковочной стружки. Жена умерла при родах. Упаковочная стружка быстро прогорает, не нагревая жестяной лист так, как нагревали стебли сахарного тростника. И в Туглахабад уже не хочется ехать. Раньше он мог купить на свой дневной заработок – четыре рупии – муки на три лепешки (одну себе, одну жене и одну дочери), три стакана чая и три сигареты – выкурить одну в полдень, одну после работы и одну в Туглахабаде, перед сном, сидя на пороге своей хижины и глядя, как солнце, кровавое от лессовой пыли, садится за красные стены форта. В Туглахабаде – развалины древней крепости Великих Моголов. Ее стены сложены из перекаленного, но очень прочного плоского кирпича. Неприкасаемым нельзя иметь просторное жилище – не позволяют обычаи касты, и они складывают из старинного кирпича низкие, в полтора метра высотой, лачуги. Если завтра выходной, он поедет, примостившись на заднем бампере допотопного автобуса, через весь город в Туглахабад. Или сходит в гости к брату, благо он живет недалеко от аэропорта.
Когда‑то власти решили проложить огромные дренажные трубы – осушить территорию аэропорта Палам, во время муссонных дождей превращающуюся в болото. Но… строительство так и не завершили – кончились деньги. И теперь лежат вдоль дороги в аэропорт громадные, больше человеческого роста высотой бетонные трубы, а в них, завесив мешковиной вход, живут неприкасаемые, которые раньше работали на стройке. Их нанимали на работу каждый день, и каждый день, рассчитавшись с поденщиками, считали их уволенными. Нет хлопот с пенсионным фондом, да и воровать у бедняков легче. Профсоюзы не защищают неприкасаемых, так как те боятся забастовок и всяких требований больше голода и болезней. Им надо жить по законам своей касты. Тщетно активисты из разных профсоюзов пытаются привлечь на свою сторону тысячи неприкасаемых. Выполняя самую грязную, самую тяжелую работу за самую низкую плату, они не хотят никакого изменения в своей жизни, если это изменение исходит от людей, а не от богов. Они твердо знают – любое послабление сейчас обернется страшной болью, ужасным и долгим мучением в будущей жизни. Если ты неприкасаемый, ты должен прожить жизнь так, как положено неприкасаемому. И не роптать. Тогда, быть может, в следующей жизни ты поднимешься на ступеньку выше. Если же нет – то наказание будет ужасным. Ты можешь стать вонючим скользким червем, питающимся нечистотами. Будешь роптать – боги найдут еще более ужасное перевоплощение.
Мы часто мечтаем о бессмертии… Европейцу никогда не понять, почему так ненавидят бессмертие и постоянную реинкарнацию все индусы. Потому, что они страстно стремятся прекратить это кружение по карме, прервать цепь перевоплощений, умереть совсем, раз и навсегда, успокоиться в нирване – единении с Буддой. Этого жаждут даже мудрейшие брахманы. Ведь и они не застрахованы от роковой ошибки, которая в следующей жизни может превратить их в неприкасаемых или в грязное животное. Нет, надо безропотно принимать ту жизнь, которая тебе дарована богами, и не пытаться ее изменить. Поэтому неприкасаемые из Дели едут в Туглахабад, где рядом с древней крепостью растет городок приземистых лачуг. Понемногу старинный форт превращается в трущобы…
Войти, согнувшись, в узкую дверь. Сложив перед грудью ладони, сделать «намасте» – приветствие людям и богам. Лечь, кряхтя, на циновку в углу. Вот и все. Стоит ли ради этого ехать сюда через многомиллионный Дели? Но это – дом. Здесь живут тени его жены и троих детей. Только старшая пережила тот возраст, когда дети начинают ходить и говорить. Ей было всего десять лет, когда толпа пылающих праведным гневом индусов забила ее насмерть – только за то, что она, мучимая жаждой, не перелила из колодезного ведра воду в свое ведро, а напилась из общего. Другому бы это простили – но ведь она неприкасаемая, она осквернила общинный колодец! Что же до младших, то свипер помнит только их плач – тоненькую жалобу на голод, на отсутствие молока в груди у матери, на безжалостных слепней, кусающих в слезящиеся уголки глаз. Он долго не мог найти работу, и они жили на те гроши, что приносила жена. Она ходила к минарету Кутуб Минар попрошайничать. Гиды, которые водят иностранных туристов вокруг Кутуб Минара, говорят, что это – одно из чудес света, самый высокий кирпичный минарет в мире, сооруженный императором – моголом Кутубдином в XI веке. А рядом, во дворе старинной мечети Джума Масджид, другое чудо – семиметровый железный Столб, с шестью строками на санскрите, который не ржавеет, хотя простоял шестнадцать веков, с тех пор как его поставил здесь король Гупта в IV веке. Не ржавеет в климате Индии, потому что выкован из чистого железа. Железа лабораторной чистоты, которое в принципе не могло существовать на нашей планете тысячу шестьсот лет тому назад и которое по своей цене не уступает золоту – а ведь весит он шесть с половиной тонн!
По преданию, если стать спиной к Столбу и сомкнуть вокруг него руки, охватив Столб у себя за спиной, то будешь богат и счастлив. Столб радует бедняков, вселяя в них надежду, – бедняки худые, и руки у них от работы жилистые и длинные, они всегда обнимают Столб. А богатые толстяки, хотя и очень стараются, редко могут сомкнуть руки вокруг Столба. Но они не огорчаются – им и так неплохо жить на свете. Только русских не поймешь – они одеты как господа, говорят как господа, а стараются обнять Столб изо всех сил! У русских в группе всегда найдется человек, который станет сзади Столба и будет помогать своим товарищам сомкнуть руки вокруг него. Зачем ему это, ведь от этого он сам не станет богаче? Они, как и индийцы, предпочитают ездить или на автобусе, или на двухместном моторикше – он вдвое дешевле такси.
Когда свипер был мальчиком, в Дели были настоящие беговые рикши. Отец рассказывал, что русским не разрешают ездить на таких рикшах. Один русский, чтобы доставить укушенного змеей товарища в госпиталь, посадил его в коляску, а сам впрягся в оглобли. А рикша бежал рядом. Глупо, но так русский не нарушал своих законов. Нельзя ездить на рикше, но можно его везти. Странно. У них тоже, наверное, есть касты – этим можно, а этим нельзя. Они обязательно подадут милостыню. Дают немного – русские никогда не давали раньше бумажные деньги, только мелочь. Иногда – много мелочи, но бумажные деньги – никогда. Может быть, у них такой обычай? (Они и подумать не могли, что новые русские будут сорить деньгами, и вовсе не мелкими, по всему миру.) Зато их женщины – единственные, кто может не только заплакать, глядя на то, как жена свипера держит крохотного от недоедания ребенка на одной своей ладони, но и нежно прикоснуться к нему рукой. А русские мужчины всегда спрашивают: «Как тебя зовут?» Значит, ненастоящие они господа… Не знают, что раз я антьяджа – неприкасаемый и раз я не кули – чернорабочий, значит, я свипер, подметальщик, и имя тут ни при чем.
