Фридрих Незнанский - Клуб смертельных развлечений
— Александр Борисович, на черта вам система перестука, если вы тут не задержитесь, я вам обещаю! — Гордеев потер виски пальцами и шумно вздохнул.
Турецкий внимательно посмотрел на него и изрек:
— Ты с похмелья, что ли?
Адвокат развел руками: так случилось, мол, не моя вина…
— Ага! — одновременно с осуждением и завистью сказал Турецкий. — А я тут как раз прочитал, — он бросил на стол «Известия», — что пагубное пристрастие людей к наркотикам, алкоголю и табаку частично определяется их генами. В Оксфорде вычислили. Они там исследовали десять тысяч человек, представляешь? Они же запросто могли это исследование здесь провести, в Лефортове, и результат был бы еще более впечатляющий. Или, допустим, в «Распутине».
— Александр Борисович, ради бога…
— Нет уж, ты послушай! Оказывается, на особенности личности и наклонности, которые ведут к нездоровому образу жизни, сильно влияют генетические факторы, вот!
— Да неужели? — усомнился Гордеев.
— Точно тебе говорю.
— Так что же, дражайший Александр Борисович, вы мне предлагаете воспользоваться этим аргументом в суде?! Мол, плохие гены вам достались по наследству, и потому за свои поступки вы отвечать не уполномочены?
— Ну, — задумчиво сказал Турецкий, — ты адвокат, тебе видней, как защиту строить…
Гордеев, сдерживая раздражение, некоторое время смотрел на своего подопечного, пытаясь понять, что у него на душе и что он себе, собственно говоря, думает. Потом адвокат хлопнул себя по лбу и открыл портфель:
— Совсем забыл, у меня для вас презент. — С этими словами он достал… гранату-«лимонку».
Турецкий даже отшатнулся.
— Ты… Юрка, ты в своем уме?!
— А что такого? На крайний случай у вас всегда остается шанс решить все разом. — Гордеев сделал движение, словно хочет выдернуть чеку.
Турецкий бросился на него и вцепился в руки. В какую-то долю секунды у следователя Генпрокуратуры пронеслась мысль: а как он, собственно, сюда это протащил?! Но Гордеева Турецкий все же не выпускал, наконец адвокат сам взмолился:
— Сан Борисыч, да это же шутка!
Оказалось, в антураж «лимонки» была упакована туалетная вода с какой-то надписью. Турецкий присмотрелся: «l’Adieu Aux Armes».
— «Прощай, оружие», что ли?
— Ну. — Гордеев присел, переводя дыхание и подумал, что если охрана за ними сейчас наблюдает, то хорошо же они смотрелись — легендарный следователь Генпрокуратуры и широко известный в узких кругах адвокат. — Ну и спектакль устроили…
— Что значит — прощай, оружие?! — возмутился Турецкий. — Ни хрена не прощай! Ты на что это, паршивец, намекаешь, вообще?!
— Александр Борисович, да успокойтесь же, — пытался вразумить подопечного Гордеев. — Ни на что я не намекаю. Просто я позвонил вам домой, поинтересовался у Ирины Генриховны, что вам сюда привезти помимо всего прочего, а она сказала, что вас всегда раздражают посторонние запахи, в тюрьме их наверняка предостаточно, и неплохо бы снабдить вас каким-нибудь дезодорантом, я заехал в «Седьмой континент», увидел там эту штучку, «Прощай, оружие» — остроумное название, ну и решил, что забавно будет…
— Да уж, — пробурчал Турецкий. — Веселей не бывает… Как там Ирина вообще?
— По-моему, вполне бодро, все говорила про какой-то выпускной концерт своих учеников.
— Нет, ну надо же! — тут же возмутился Турецкий. — Мужа в острог, можно сказать, упекли, а она о музыке своей беспокоится! — А про себя подумал: хорошо, что Ирка спокойна, хорошо, что у нее сейчас дел невпроворот… Хотя знаем мы это спокойствие.
— Что делать, Александр Борисович? — философски заметил адвокат. — Жизнь продолжается.
— Да уж, — вздохнул Турецкий. — А ты, значит, выпивал? — снова невпопад сказал он. — Вместо того чтобы своего драгоценного клиента из «гестаповских застенков» вызволять, ты, значит…
— Ну уж вы скажете… Просто вчера допоздна с Константином Дмитричем и Вячеславом Иванычем обсуждали эту заковыристую ситуацию и пути ее разрешения.
— Что, и Костя тоже с вами наяривал? — удивился Турецкий.
— Нет, Меркулов ушел…
— Ну?
— …как только Грязнов вторую бутылку «Ахтамара» вытащил.
— Школа, — оценил Турецкий.
Гордеев горестно покивал.
— А вы, значит, продолжали? И сильно?
Еще один кивок. Гордеев даже приложил ладони к вискам, тяжела, мол, жизнь подростка.
— Взрослый — тот, кто преуменьшает, а не преувеличивает количество выпитого накануне, — назидательно сообщил Турецкий.
Гордеев только вздохнул.
— Ну и как, придумали что-нибудь ценное?
— Так, в общем и целом, — промямлил адвокат.
— Придумали! — взорвался Турецкий. — В общем и целом! Ни хрена вы не придумали! Если бы придумали, я бы уже тут не сидел! Все, начальник, устал я от тебя, зови охрану, в камеру хочу.
Гордеев воспринял это как призыв к нормальному разговору, уселся с комфортом, насколько это было возможно, достал свой любимый «паркер», некогда Турецким же подаренный, и принялся фиксировать необходимое.
— Александр Борисович, вы помните, как оказались на Ярославском шоссе?
— Боюсь, что нет.
— Переформулирую. Что последнее вы помните из событий того вечера?
— Счет в ресторане, — усмехнулся Турецкий. — Ну а если без шуток, то, как я вышел на стоянку «Распутина», сел в машину и отъехал. Дальше — пустота.
— Вы были сильно пьяны?
— Вообще не был.
Гордеев округлил глаза.
— Представь себе, Юра, это медицинский факт.
— Но ведь когда вас обнаружили, вы были фактически в бессознательном состоянии, настолько…
Турецкий усмехнулся:
— Большая доля алкоголя в крови, да? Как говорят тинэйджеры: бла-бла-бла-бла… Ты что, не знаешь, как это делается? Или в кино никогда не видел, как в человека водку вливают?
Плохо, подумал Гордеев, очень-очень плохо. Это ни за что не докажешь. Напротив, все знают, что А. Б. Турецкий выпить не дурак, совсем не дурак. Да и по женской части не безгрешен…
— Значит, алкоголь вы там не пили?
— Нет.
— Даже в качестве коктейлей?
— Говорю же, что ни капли.
— А что же тогда, Александр Борисович?
— Минеральную воду, устраивает?
— Вполне. Какую именно? — Гордеев записывал.
— «Перье». Такую — в маленьких зеленых бутылочках. Французскую.
— Я знаю. Со льдом?
— Нет. С лимоном.
Гордеев по-прежнему все фиксировал.
— Но алкоголь вам туда не добавляли?
— По моей просьбе — нет.
Гордеев выпрямился и посмотрел своему давнему товарищу в глаза. Турецкий спокойно выдержал этот взгляд.
— Александр Борисович, дорогой, но позвольте, что же в таком случае вы вообще там делали — в ночном клубе? Если с девушкой этой вы не знакомились и алкоголь не употребляли, каким ветром вас туда занесло?
— Ты не знаешь, чем занимаются люди в ночных клубах? — удивился Турецкий.
— Видимо, нет.
— Развлекаются, — пожал плечами Турецкий, — получают удовольствие от жизни.
— Александр Борисович! — взвыл Гордеев. — Хочу напомнить, что я — ваш адвокат, а не следователь.
— Помню.
— Так почему же все приходится клещами тянуть?!
— Ну ладно, ладно, не ной, — снизошел Турецкий. — У меня там была деловая встреча.
— Слава богу. — «Паркер» ожил в пальцах Гордеева. — С кем?
Турецкий — ни дать ни взять опытный зэк — сцепив руки на колене, разглядывал потолок.
— Так с кем же?
— Увы, не могу сказать.
«Паркер» безжизненно повис.
— Начинается, — вздохнул Гордеев. — В смысле, продолжается.
Турецкий тоже вздохнул и закурил сигарету. После пары затяжек сказал:
— Я тебя понимаю, Юра, но я должен выполнять условия договора.
— А я бы на вашем месте, Александр Борисович, сейчас о другом беспокоился.
Турецкий развел руками, и Гордеев понял, что решения своего он не изменит.
Не раз и не два, оказываясь в щекотливых ситуациях, приходилось Гордееву жалеть, что из прокуратуры он подался прямиком по другую сторону баррикад — в адвокатуру, даже нет, не то чтобы сожалеть, а скорее, заново, с позиции прожитого, переоценивать сделанный шаг. И вот сейчас был как раз такой момент: ему хотелось помотать головой и проснуться наконец, убедившись в том, что все происходящее — нелепый, дурной сон. Но каково же тогда Турецкому — его другу и в недалеком прошлом наставнику? Гордеев заставил себя собраться, он распустил слегка узел галстука, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на пять секунд и сказал:
— Ладно. Это был ваш информатор?
— Пожалуй, можно так сказать.
— Сколько времени вы были в ночном клубе?
— Я лично — час двадцать — час тридцать.
— Сколько времени вы общались со своим человеком?
— Дай подумать. Я приехал приблизительно без четверти одиннадцать.
