Джеральд Браун - Империя алмазов
Едва ли она отдавала себе отчет, каковы истинные размеры наследства, оставленного Жаном-Марком. Ужасно много миллионов, говорила она. Зато Чессер знал точно, каким станет финансовое положение Марен, выйди она за него замуж. Его сбережения – двести тысяч на счету в швейцарском банке – жалкие гроши по сравнению с ее состоянием. А на жизнь Чессер зарабатывал в Системе. Пакеты приносили ему примерно сотню тысяч в год. Часть он отправлял бывшей жене, Сильвии; еще больше съедали налоги. На остаток не мог сносно существовать даже Чессер, не говоря о Марен. Многие из тех, кого Система пожаловала привилегией получать пакеты, сколотили немалые состояния, поскольку большую часть времени проводили, заключая сделки о продаже и огранке своих алмазов. Яркий пример – Уайтмен. Начал он с малого, потом провернул несколько удачных дел – и теперь стоимость его пакета неуклонно росла. Однако путь этот требовал целеустремленности, которой Чессер, по-видимому, совсем не обладал. Его бывшая жена, Сильвия, сказала ему незадолго до развода: «Выглядишь ты прилично, а на деле – растяпа и рохля».
Время от времени Чессеру хотелось доказать, что Сильвия не права. Чаще всего по утрам, после ее ночных обличений он принимал твердое решение заняться делом, отдать все время торговле. Но вот беда: он не хотел, действительно не хотел. Всякий раз, получая в Системе свой пакет, Чессер быстро сбывал его, зачастую даже не открывая. Попросту продавал посреднику где-нибудь в Антверпене и на целый месяц забывал об алмазах.
Иногда Чессер вспоминал о них и тогда чувствовал себя птичкой на спине у носорога.
Деньга. Чессер и Марен говорили о них лишь однажды. Он прямо сказал ей, чем занимается и сколько получает. Не упрашивал ее бросить ради него свое состояние и не обещал стать богачом. Она не собиралась из-за него отказываться от денег и не заставляла его зарабатывать их. По ее мнению, это было бы идиотской тратой времени.
Они пришли к соглашению. Решили тратить деньги сообща, не уточняя, чьи они. Его ограниченные ресурсы сольются с ее, неограниченными, и станут просто деньгами – на все случаи жизни.
Само собой, план сработал. Марен никогда не желала унизить Чессера, а его не мучили угрызения совести. Но оба знали, хотя и не упоминали об этом, что у них вполне хватит глупости испортить себе удовольствие. Чем сильнее они любили друг друга, тем больше крепло это чувство.
Они хотели пожениться.
Об этом и размышлял Чессер, сидя возле постели в номере отеля «Коннахт» и глядя на спящую после любовных ласк Марен. Ему вдруг захотелось разбудить ее и предложить обвенчаться. Но, усмиряя свой порыв, он тихонько встал и вышел в гостиную.
Окна были раскрыты, и падающий сквозь них свет окрасил комнату в нейтрально-серые тона. Ни день ни ночь. Сумерки, межцарствие, время сомнений. Чессер не стал зажигать свет. Он был наг, а в такой ситуации лучше видеть, но оставаться невидимкой. На улице накрапывал дождик. Слышался шелест; словно быстрые движения огромных шершавых языков – это проносились по мокрому асфальту автомобили.
«Дипломат» Чессера стоял на диване. Он поставил его на пол, а сам улегся, опустив голову на подлокотник. Теперь ему стали видны дымящие трубы на крыше соседнего дома. Лондон, подумал он. Бросил взгляд в сторону спальни, но Марен в темноте не различил. На ум вдруг пришел Мичем. Чессер протянул руку к «дипломату» и положил его себе на живот. Запустил туда руку, нащупал пакет и достал завернутые в ткань камни. Раскрыл и стряхнул алмазы себе на ладонь. В мозгу у него бились цифры: «Семнадцать тысяч». На этот раз он получит тысяч пять прибыли – и то, если повезет. Наверное, всего четыре тысячи. Чтобы заработать пять, придется повертеться.
Из-за надутого ублюдка Мичема.
Из-за б…кой Системы.
Чессер размахнулся. Камешки полетели в ближайшую стену. Он еще полежал, пытаясь разглядеть их на полу, но не смог. Пришлось встать на четвереньки и нащупывать их в пушистом ковре. Он искал и искал, пока не услышал голос Марен – словно из другого измерения.
– Мне приснился вещий сон, – сообщила она, стоя в дверях спальни.
Он поднялся с колен, обнял ее и поцеловал. Алмазы были зажаты у него в кулаке. Интересно, все ли он подобрал. Надо будет посмотреть при свете. Он выпустил Марен из объятий и ссыпал алмазы обратно в коричневый конверт. Ладонь у него вспотела, и несколько камешков не хотели отставать. Чессер аккуратно стряхнул их. Он убрал конверт и опустился на диван, ожидая, что Марен сядет рядом, но та уже свернулась калачиком в огромном, дутом кресле. Разожгла две сигареты и одну, как обычно, бросила Чессеру. Он не поймал. Сигарета упала в щель между диванными подушками, и Чессеру пришлось срочно извлекать ее.
– Вернее, не сон, – сказала она, – Это было астральное путешествие.
– Может, все-таки сон?
– Нет. Я видела как бы сверху: тебя в кресле и Свое физическое тело на кровати. Со мной был проводник.
– Который?
– Билли Три Скалы.
– А куда подевался китаец?
– Сегодня был только индеец. Он показал мне одну из моих прошлых жизней. На самом деле. Я была воином. Кажется, в Греции. Точно, в Греции, потому что кругом стояли мраморные колонны и статуи.
– Женщина-командир?
– Нет, мужчина. Я же объясняла тебе, как люди меняют пол, переходя из одной жизни к другой. Помнишь? В соответствии со своей кармой.
Чессер кивком подтвердил, что помнит. Марен продолжала:
– И ты там был.
– Я-то, конечно, был женщиной.
– Моим младшим братом. И вдобавок, тебя чествовали как героя. Ты только что вернулся с поля битвы.
На втором месте по важности – после Чессера – у Марен стояло сверхъестественное. К сверхъестественному она относила все что угодно: от спиритизма до тантры. Она зачитывалась обширными трудами по психологии, парапсихологии, черной магии, Таро и, Бог весть, чему еще. В результате этих изысканий Марен изобрела собственную религию, которую умудрялась применять ко всему сущему. Без сомнения, основные теоретические положения она унаследовала от своих славившихся суевериями предков. На родине Марен ночи длятся по полгода, а ночи, как известно, весьма располагают ко всяким темным и странным фантазиям. Марен истово верила в жизнь после смерти и в предыдущие воплощения. Их с Чессером любовь считала выражением их общей судьбы. По ее мнению, они нашли друг друга в астральном пространстве, ожидая реинкарнации.
Чессер никогда не подтрунивал над ее верой. Ему хватало ума понять, что истинного положения вещей не знает никто. К тому же никакой лучшей философии предложить он не мог. Временами Чессер даже завидовал Марен. Ему хотелось также страстно во что-нибудь поверить. А Марен, не слыша от него возражений и насмешек, пришла к выводу, что они единомышленники.
– Дождь идет, – сказал Чессер, желая отвлечь се.
– Там было здорово, – рассказывала Марен. – Все собрались на пиршество, разлеглись вокруг и пили вино из золотых кубков. А потом мы с тобой поссорились из-за девушки. Очень хорошенькой.
– И она досталась тебе.
– Нет. Все кончилось полюбовно. Она хотела нас обоих – на том и порешили.
– Будучи младшим, я, конечно, оказался вторым.
– Нет, оба вместе, – откликнулась Марен. – Знаешь, как возбуждает. – Она задумалась на минутку. – Пожалуй, это была не Греция. Может, Рим? Забыла, на каком языке мы говорили.
– Слышишь, дождь идет? Ты голодна?
– Зверски.
– Можем пойти в «Аннабель». Хочешь? А потом поиграем.
– Ты что здесь делал – на полу?
– Кое-что обронил.
– Что?
– Пару алмазов.
Она промолчала. Ну, еще бы – алмазы! Какая ерунда.
Уже совсем стемнело. Они так и сидели в темноте, только свет автомобильных фар пробегал время от времени по потолку.
Марен сказала:
– Насчет «Аннабель» не знаю, а в рулетку я бы сыграла. Она встала, потянулась и перешла к Чессеру на диван.
Свернулась возле него клубочком, прижалась к его руке и вдруг выпалила:
– Тебя что-то тревожит.
– Ничего.
– Алмазы?
Она не ясновидящая, подумал Чессер, просто сработала интуиция. Он попытался вызвать в ней другое чувство.
– Я тебя люблю.
– Я знаю.
– Может, оденемся и пойдем поужинаем?
– Нет.
Руками она производила над ним какие-то манипуляции.
– Ты же говорила, что голодна.
– Закажи что-нибудь сюда.
– Проще пойти в «Аннабель». Два квартала, пешком дойдем.
– Ага.
– Под дождем.
– Хочешь?
– Пожалуй.
– Ты забронировал столик?
– Нет. А сегодня пятница.
– Кругом толпы народа?
– Не то слово.
Она заговорщически хихикнула. Он сказал:
– И рулетка отменяется.
– А зря, потому что я сегодня в ударе. Спорим, остановлю шарик, где пожелаем.
– Значит, сидя здесь, мы теряем несметные богатства?
– У меня в животе урчит, слышишь?
Они поужинали в номере. Двое официантов накрыли стол в гостиной и хотели остаться прислуживать, но Чессер их отпустил. Потом они с Марен, долго промучившись со шпингалетом, открыли вторую створку двери в спальню и перетащили стол туда. Чессер был в халате, а Марен так и не оделась. Усаживаясь за стол, она предложила ему снять халат, и он подчинился. Себе он заказал ростбиф, а для Марен – филе морского языка. От ростбифа она отказалась с гримасой отвращения, словно даже вида его не переносит. Но теперь, едва прикоснувшись к морскому языку, она таскала с Чессеровой тарелки большие куски мяса. И виновато улыбалась. Он не возражал. Марен частенько так поступала. Закажи он рыбу, а она мясо, картина повторилась бы с точностью до наоборот. Наверное, это у нее с детства. Аппетит у Марен был колоссальный. Она могла съесть куда больше Чессера. Всегда. Теперь она принялась за латук, хватая листья прямо руками и окуная их в соусник с майонезом. Потом предложила Чессеру попробовать морского языка. Ему не хотелось рыбы, но она уже поднесла к его рту большой кусок, и он капитулировал. На десерт она съела два лимонных пирожных и полпорции Чессерова клубничного мороженого.
