Алла Репина - Девушка с прошлым
Уже через год военной службы Алексей вконец понял, что эта карьера – не для него, слишком много вокруг дури и вранья. К тому же постоянная работа в одиночку основательно измотала его нервы. Ерунду говорят, будто бы военная прокуратура – рай по сравнению с гражданской. Да, понятых здесь хоть поротно можно строить. Свидетелей отцы-командиры в назначенный час прямо к кабинету доставляют, и солдатики, очевидцы по делам, счастливы проторчать у него под дверью: все лучше в прокурорском коридоре подремать, чем где-нибудь в наряде дерьмо грести с места на место. С транспортом – нет проблем. Но попробуй постоянно работать за пятерых: ты и следователь, и эксперт, и фотограф, и опер, и прокурор. Удивительно, отчего это держава не додумалась предусмотреть сыскной аппарат в военной юстиции.
Особистам проще – ловят помаленьку шпионов, информацию кушают и живут припеваючи от проверки до проверки. Спасибо, если словечко из любезности по твоим делам подскажут. Но, конечно, подскажут. А ты за это, когда придешь к ним “надзор осуществлять”, посмотришь на аккуратные папочки, положенные сверху в сейфе, и сделаешь резюме: “Замечаний нет”. Одним словом, союз нерушимый.
Куда там комиссару Каттани до “следаков” и помощников военных прокуроров! Этого итальянца да на российскую армейскую мафию бы напустить. Отцы-командиры за очередную звездочку, за перевод в город с населением побольше миллиона сами готовы вместо солдатиков “дедушкам” челюсти подставлять. А если уж случится неувязка, так запугают солдатика до смерти: “Смотри, прокурор приехал и уехал, а тебе еще служить как медному котелку”. Что тут возразит бедолага? Куда ему податься? Дальше части не убежишь.
Как-то помпрокурора Нертову довелось проверять законность отказа в возбуждении одного дела в одной такой части. Ну, ударился парень об умывальник, когда зубы чистил – у них, мол, такое бывает. Только шеф засомневался отчего-то. И правильно сделал. К приезду Алексея отцы-командиры покаялись: недосмотрели. Не личной гигиеной, оказывается, занимался боец Тютькин, а подвиг совершил: разнимал в палатке на учениях поссорившихся товарищей, а при этом благом деле оступился и упал на кровать. Устроили тогда для Алексея и следственный эксперимент. Поставили палатку, досочек на пол настелили, коечки притащили солдатик красиво так падает и при этом показывает, как он челюсть сломал. Свидетели подтверждают, что так все оно и было. А пока суд да дело, уже и срок увольнения свидетелей подошел, прозвучал призывный: “Даешь ДМВ” и для самого потерпевшего. Взятки гладки. Лишь через год проговорился один из полковников, исключительно по пьянке, как они всю ночь, пока помпрокурора сладко спал в лучшем номере гостиницы, репетировали, ставили спектакль для следственного эксперимента, дабы показатели отличной части не испортить.
На двадцатом месяце службы (счет оставшимся до “воли” дням он вел с тем же трепетом, что и обычный солдатик) Алексей, отправляясь в командировку в очередной Дивномайск, сказал себе: эта будет последней. “Вернусь, – думал он, – сразу же пошлю всех подальше, и фиг они увидят от меня, а не рапорт с просьбой оказать великую честь – оставить на всю жизнь вылавливать дезертиров и разглядывать ломаные солдатские челюсти”. В тот раз, после жалобы родителей солдатика-первогодка, надо было проверить, сам ли тот ушибся до сотрясения мозга, случайно поскользнувшись у очередного умывальника, либо помогли ему в том товарищи по оружию. В часть Алексей прибыл только поздно вечером, кое-как устроился в неуютной и ободранной квартире для командированных. Не успел и заснуть, как его разбудила барабанная дробь в дверь. Ошибся, что ли, кто этажом? В дверь стучали все громче. Открыв ее, он увидел ошалевшего полковника, командира части – в расстегнутой шинели (это при сорокаградусном-то морозе!) и почему-то с галстуком в руках.
– Нападение на караул! – выдохнул грузный полковник.
– Когда?
– Только что звонил оперативный. Есть жертвы, а больше ничего не знаю, – замотал головой полковник, вливая в себя полграфина воды.
– Милиции местной сообщили? – дежурно осведомился Алексей, натягивая одежду.
– Какая, к черту, милиция! Действительно, причем здесь милиция, сообразил окончательно проснувшийся Алексей, если на эту территорию никогда, никому, никакому постороннему – хода нет. Закрытая зона… Помпрокурора уже готов был расписаться в том, что не столь уж плоха та секретность, которой окружили особисты эту территорию: ясно, что напавшие на караул вряд ли выберутся отсюда в город. Однако прорваться к объекту они вполне могли, тогда бы этому городу тоже мало не показалось…
След от кровавых пятен на дороге, на которой и был расстрелян разводящий со сменой караула, вел вглубь, внутрь этой проклятой территории, по полуметровому снегу, сквозь цеплявшиеся за полы шинели кусты. Пыхтевшие в затылок полковник и пара сержантов, выделенных для осмотра места происшествия, как могли, вместе и сбивчиво, выкрикивали Алексею, бежавшему впереди с фонарем, детали этого ЧП.
Во время смены дежурных до тех, кто находился в караулке, донеслись вдруг три короткие очереди со стороны четвертого и пятого постов. Тут же рванувшаяся к месту дежурная группа обнаружила на дороге двух убитых – разводящего и караульного, сменившегося с поста. Еще один караульный, который должен был находиться тут же, исчез. Стрелял, судя по всему, этот третий. И, по первой же прикидке Алексея, у этого “отморозка” должно было оставаться еще около пятидесяти патронов. Куда он с ними рванул по этому морозу да по сугробам в полметра?
– Сержант, а куда мы вышли-то? – Нертов осветил накатанный путь внезапно появившейся под ногами дороги.
– Так в караулку он, гад, дернул! – дошло сразу и до сержантов, и до полковника. “Только этого не хватало, – успел подумать Алексей. – Сколько он там еще народу положит?"
Четыре часа отцы-командиры и Алексей просидели у блиндажа, пытаясь уговорить солдата бросить автомат и сдаться. Но Керимбаев, так звали этого психа, требовал почему-то немедленно вызвать его родителей. При этом он судорожно сжимал свой АК-74.
Как положено в таких случаях, были запрошены “верхи”. Они-то и дали добро на штурм.
В часть из города доставили милицейский наряд с овчаркой. Псина грозно клацала зубами на опасливо расступавшихся военных. Получив команду, рванулась к блиндажу, но внезапно начала пятиться, заскулила, забилась под ноги к кинологу.
– Другой жучки не нашлось? – с издевкой спросили военные у милиционеров.
– Да это зверь, а не собака. Утром на хулигана ее пустили – руку вместе с ножом откусила. Устала не восстановилась. Придется, однако, за Волком ехать.
Доставленный Волк оказался кавказцем с гиено-образной мордой. Эта тварь и вовсе не пожелала вылезать из милицейского “уазика”. Ни тварь, ни милиционеры не собирались принимать на себя огонь из А К-74.
Алексей понял – брать Керимбаева придется самому. На пятом часу противостояния у того уже окончательно могли сдать нервы, а дожидаться, когда он сам выскочит под автоматы оцепления да еще сдуру прикончит здесь тех офицеров и прапорщиков, которыми заменили беспомощных солдат, было ни к чему. Алексей с надеждой посмотрел на прапорщика Тишко – тоже питерского парня. В глазах у того был немой вопрос: решаемся, мол, или будем торчать здесь мишенями?
Не выдержал командир части, за свои тридцать лет военной службы навидавшийся всякого и пользовавшийся непререкаемым авторитетом, что среди офицеров, что среди солдат. Батя, как звали его и за глаза и в глаза, шагнул к спуску в блиндаж:
– Сынок, ты подожди стрелять. Опусти автомат. Скажи, кто тебя обидел. Выходи, поговорим. Слово даю: только поговорим.
– Нет. Отца хочу сюда. Зови отца. Или стрелять буду, – отчаянно и отрешенно проговорил Керимбаев.
Алексей понял: сейчас или никогда. Если он сумеет подойти к полковнику, то с этого места можно успеть – резко рвануть вперед, автомат в сторону бруствера отбить, а там уже все просто…
Алексей решительно шагнул в сторону окопчика, пытаясь встать к Керимбаеву ближе, чем стоял Батя.
– Я исполняю обязанности военного прокурора. Мне, Керимбаев, плевать, кто там тебя обидел – дедушки-бабушки или офицеры…
– Никто не обидел. Вызывай отца – только с ним говорить буду. Не позовешь – стрелять буду!
– Будешь? Так посажу твоего командира – за то, что у него здесь черте что происходит. Батя под трибунал пойдет. Его дети останутся одни. Ты этого хочешь?
– Не надо. Он не виноват.
– А не виноват, так убери автомат в сторону, а то пальнешь случайно.
Полковник сокрушенно кивнул головой:
– Да-да, сынок. Прокурор меня посадит. Дочка без отца… – полковник подхватил игру Алексея. Керимбаев неожиданно четко произнес:
– Тогда в себя стрелять буду. Стреляю.
– Нет!..
