Александр Тамоников - Поезд дружбы
– С чего бы это? У нас не хватает учителей.
– Это не повод, чтобы держать в школах москалей. Пусть ищет своих. Я хочу попросить тебя позвонить Садовому.
– Что сказать ему?
– Увольнение Соколовой – дело политическое. Это обычная страховка, я уже говорил с ним, но твое слово не помешает.
– Развернулся ты не на шутку, Влас!
– Тебе неплохо сидится в кресле главы администрации?
– Неплохо.
– Будешь делать, что скажу, станешь депутатом. Да не местной рады, а верховной. Сейчас страной правим мы и наведем в ней должный порядок, который хотели установить наши предки. Ведь твой дед тоже у немцев служил?
– Да, в сорок седьмом году его расстреляли энкавэдэшники.
– Вот видишь! Мы продолжим дело дедов, не забывая и о себе.
– Согласен.
– Давай, глава, работай. Нотариус пусть подъедет по-тихому на своей тачке, но встанет в соседнем переулке и до усадьбы Биглайзена пройдется пешком. Понял?
– Так и будет, Влас! Когда встретимся?
– Встретимся. На днях не получится, я послезавтра свалю из поселка, а вот новоселье отметим обязательно.
– На восток поедешь?
– Да. Ведь сейчас в тех местах решается судьба страны. Мы должны быть там, где враг пытается поднять голову. Наша задача – отрубить ее. Давай, Стас!
– Удачи тебе, Влас!
Лютый отключил телефон, бросил его в карман и пошел домой.
Его встретил Дунич и спросил:
– Как сходил, Влас?
– Нормально. Ты позвони Безобразу, пусть подъедет сюда в девять вечера. После смены не уезжай. Дело есть!
– Понял!
– Тарасу быть на «Ниссане».
– За поселок поедем?
– Нет, но машина будет нужна. Кстати, у тебя вроде старая «Ауди» есть?
– Есть «сотка». Вечная тачка, только на ней уже западло как-то ездить.
– Хочешь вместо нее получить мой «Форд»?
– Конечно. А сколько запросишь за него?
– Твою «сотку».
– Это что, вроде как обмен?
– Ага.
– Но тебе-то какой интерес в этом?
– Узнаешь. «Ауди» у тебя где стоит?
– Во дворе, где ж еще?!
– В восемь часов пойдешь домой, пригонишь ее сюда. Не забудь документы.
– Ладно.
– Она хоть на ходу?
– А то! Говорю же, вечная тачка.
– Вот и хорошо. А сейчас ступай в сторожку.
Олесь Дунич, крайне удивленный внезапным предложением сотника, прошел в здание охраны. Лютый отправился в дом.
Жена занималась с дочерью уроками.
– Анютка! Надо себя хорошо вести. Ты пойми, учительница не хотела тебя обидеть. У нее работа такая – воспитывать вас, – приговаривала она.
Лютый кашлянул.
Женщина испуганно обернулась и сказала:
– Влас? Ты уже вернулся? Я стол накрою.
– Погоди, успеешь. Ты это чему дочь учишь?
– Я пытаюсь убедить Анюту, что она не права, обижаясь на учительницу.
Лютый подошел к столу, поцеловал дочь.
– Анютка, поди-ка поиграй в своей комнате. Нам с мамой поговорить надо.
– Да, папа. – Девочка ушла в комнату.
Как только дверь за дочерью закрылась, Лютый схватил жену за волосы и резко рванул к себе.
От внезапной боли у женщины вырвался вскрик, на глазах выступили слезы.
– Ты что, Влас?
– Я?.. Нет, это ты, сука, что?.. Чему Анну учишь? Чтобы дочь сотника Лютого унижалась перед москалями, кланялась этой вот Соколовой?
– Отпусти, прошу, мне больно.
– Запомни, Дарья, никто в этом поселке даже косо посмотреть на мою дочь не вправе. Ни один человек. Шлюхи Соколовой уже завтра здесь не будет. Утром поведешь Анюту в школу. Директор устроит построение, или как там у них это называется?.. Линейку! Так вот, поведешь дочь прямо к директору и будешь стоять рядом, пока Садовый не извинится перед ней. Публично, на глазах у всех. Я посмотрю на это со стороны. Ты же должна надеть на рукава себе и дочери повязки со знаком «Державы», стоять, гордо подняв голову. Ты поняла меня?
– Но, Влас…
Лютый рванул голову жены вверх. Она вскрикнула.
– Ты поняла меня?
– Да, отпусти!
Лютый разжал хватку и заявил:
– Я за свою дочь весь поселок замордую. А ты, женушка, если не перестанешь портить Анюту, пожалеешь об этом. Не зли меня, а то ведь убью. А сейчас прими душ и в постель! Мне баба нужна.
– Я не смогу, Влас.
– Сможешь.
– Мне плохо, прошу, не сейчас.
– Плохо тебе? Тогда пойди к Марийке и приведи ее сюда. Она не откажет.
– В наш дом проститутку?
– Я сказал, мне нужна баба. Если ты не можешь, значит, другая все сделает.
– Тогда иди к другой! Хоть к Марийке, хоть к Надюхе.
– Это мой дом. Здесь командовать буду я. Что стоишь? Ступай! Либо в душ, либо за шлюхой.
– Хорошо. Я пойду в душ.
– То-то! Обедать после будем.
Женщина ушла из комнаты, Лютый прошел на кухню, достал из холодильника бутылку перцовки. Налил стакан, выпил. Прикурил сигарету.
Тут он услышал шум за спиной и спросил, не оборачиваясь:
– Ты уже все?
– Здравствуй, сын! – раздалось в ответ.
Лютый повернулся.
– Батя? Будь здоров. Заходи, выпьем за встречу.
Отец бандита Данила Петрович прошел к столу, присел на стул. Лютый достал второй стакан, тарелку с нарезанным салом и огурцами, хлеб.
Сын хотел налить отцу, но тот закрыл стакан ладонью и сказал:
– Я не пить с тобой пришел, Влас.
– Ну, как хочешь. – Лютый опрокинул второй стакан, закурил и осведомился:
– Зачем пожаловал, батя? Опять нравоучения читать?
В коридор из ванной вышла жена.
– Ой! Папа, извините.
– В спальню ступай! – приказал Лютый.
Женщина скрылась в комнате.
Данила Петрович отставил стакан, посмотрел на сына и спросил:
– Ты что творишь, Влас? Хозяева из твоей башки все мозги вышибли? Ты кем возомнил себя? Хозяином поселка?
– Батя, ты слова-то подбирай.
– А то что?
– А то… провожу восвояси.
– Ты забыл, кто этот дом построил?
– Скоро заберешь его. Мне он будет без надобности.
– Но покуда ты здесь, отвечай за свои дела.
Лютый скривился.
– Ну и чего ты пристал? Что творю? То же, что и дед, отец твой. Навожу новый порядок. Я, как ты, под москалями жить не буду. Хозяев у меня нет, я сам себе голова. Да и всему поселку. Или ты этого до сих пор не понял?
– На тебя народ смотрит как на последнего бандита.
Лютый повысил голос:
– Народ, говоришь? А что такое народ? Вы все говорите о народе, а где он? Что собой представляет? Или ты за народ считаешь то быдло, которое по соседству живет?
– Не смей так говорить о людях!
– Люди, батя, сейчас на передовой, на войне. А тут быдло бессильное и трусливое.
– И с кем у нас война?
– А то ты не знаешь? От телевизора, поди, не отходишь?
– Со своими же братьями война?
– Экстремисты, москали и те, кто пляшет под их дудку, нам не братья.
– Да, промыли тебе мозги основательно.
– Мне промыли, да? Ладно. Но скажи мне, сколько населения в Гольно?
– Тридцать тысяч.
– Вот! Тридцать тысяч. Пусть двадцать из них составляют бабы, дети, старики, старухи, но десять-то тысяч мужиков, так?
– К чему ты клонишь?
– А к тому, что эти десять тысяч мужиков подчиняются мне и моим людям. А сколько нас? Да трех десятков не наберется. Только быдло, стадо позволит понукать собой какой-то мелкой банде. Почему они не поднимаются против нас? Десять тысяч против тридцати человек?
– Отвечу. Потому и не поднимаются, что за тремя десятками таких, как ты, стоит верховная власть. Потому что под вами и милиция, и прокуратура, и суд. Против вас выступи, так вы собственный поселок, как города на востоке, жечь будете и людей убивать почем зря.
– Все правильно, батя! Поэтому мужики наши и есть обычное стадо, тупые бараны. Ради них мы и освобождаем юго-восточные регионы. Удавим москалей – другая жизнь начнется. Правильная, лучшая. Та, за которую воевал дед.
– Это германский порядок – правильная жизнь?
– Свой, батя, порядок. Национальный. Без чужаков.
– Ладно, насчет этого с тобой говорить бесполезно. Скажи, чего ты на Соколову ополчился? Она Анютке двойку поставила, а ты решил ей отомстить?
– Это мое дело! Москалям и жидам в поселке не жить. Это мое последнее слово. Хватит пустословить. Лучше возьми Анютку да погуляй с ней пару часиков на улице. Мне с женой… побыть надо.
– Ты и Дарью замордовал совсем. Эх, сын, плохо ты кончишь, ох и плохо.
Лютый пьяно рассмеялся.
– Нет, батя, слишком долго жену не видел, так что с этим проблем не будет.
– Смеешься? Смейся, пока весело. Хоть и грех так говорить, но скажу. Хорошо, что мать твоя не дожила до этого безумства. Для нее ты так и остался обычным парнишкой. Власиком, а не бандитом Лютым. – Данила Петрович тяжело вздохнул, позвал внучку и вывел ее из дома.
