Александр Афанасьев - Воздушные головорезы
Я до сих пор помню этот круг. Там стояли российские солдаты на бронетехнике, и никто их не трогал. Самим фактом своего присутствия они обеспечивали честность обмена.
Кавалькады джипов, люди с автоматами и в китайских спортивках, аксакалы, раздраженные бородачи, зеленые и черные повязки на бараньих шапках, азартный торг.
Теперь, конечно, все по-другому.
В Хасавюрт меня привезла маршрутка прямиком из самого Грозного. Многие ездят сюда за покупками, потому что здесь все дешевле. Обычная старая «Газель», бородатый, похожий на ваххабита водитель. Рядом с расценками объявление: «От платы за проезд освобождаются лица, совершившие хадж. Никому ничего объяснять не надо, просто выходите, и все».
Маршрутка стоит двести рублей, это недорого. Правда, в сам Хасавюрт она не идет, высаживает на круге. Ходит каждый час – это прогресс. Раньше через пятнадцать минут отправлялась. Значит, теперь у людей появились деньги, чтобы купить машину.
Тимур Муцураев, знаменитый бард, чеченский Высоцкий, лабает по струнам нервов в магнитофоне. Подрагивает в стакане мелочь на ухабах. А у меня в голове крутится совсем другое.
Прощай, братан, не свидимся теперь.
Тебе еще служить, а мне домой.
Я на Урал, а ты потом в Сибирь.
Дай Бог, чтобы остался здесь живой.
Смотри, напрасно пули не ищи.
Да знаю, что не трус, я к слову так.
И руку мне в последний раз пожми,
И песню спой, я знаю, ты мастак.
Две вертушки на Моздок,
На Моздок, на Моздок две вертушки улетают.
Дембелей у дверей командиры обнимают.
Все, прощай, Ханкала, снова выстрел за горою.
Никогда, никогда мы не увидимся с тобою.
Какими же молодыми мы были и что же творили тогда!
И страна наша была нищей, загнанной, но какой же, черт возьми, молодой!
Все. Вот и приехали. Выходим. Несколько чеченцев с торговыми делами и я.
Смотрю на часы. Чеченцы ищут попутный транспорт до хасавюртовских рынков, куда им надо, а я пойду пешком.
Хасавюрт, старый уездный городок, забит машинами и рекламой. Торгуют здесь всем и везде. Он похож на пешаварский квартал Кархана-маркет, с поправкой на размеры, конечно. Дома в основном невысокие, улицы узкие. Они забиты машинами так, что на них то и дело возникают пробки.
Автомобили разные, от дешевых «девяток», «шестерок» и совсем уж древних «Москвичей» до хамоватых «Гелендвагенов» и «Ленд Крузеров». Очень много «Калин» и «Приор». Машины плотно припаркованы под углом по обе стороны улицы и кое-как ползут по самой ее середине.
Много маршруток. Здесь это всегда «Газели». На «Мерседесы», «Форды» и «Ивеко», как в крупных городах России, денег нет. Они тоже останавливаются где попало, высаживают или принимают пассажиров, нагруженных сумками, азартно сигналят.
Пешеходы идут по ноздреватому, давно не ремонтировавшемуся грязному тротуару, лавируют между ларьками, рекламными щитами, манекенами с одеждой, киосками, самодельными прилавками, приткнувшимися прямо у стены, машинами. Все свободные поверхности обклеены объявлениями о купле и продаже чего угодно, иногда в несколько слоев.
Чем ближе к центру, тем назойливее нескончаемый треск мотоциклов. На них развозят товар, а к некоторым торговым точкам никак не подъедет даже «Газель». Мотоциклы здесь в основном двух видов. Это старые, выходившие все сроки, давно не выпускаемые «Муравьи» или новые, китайские.
На бортах многих из них намалеваны номера мобильных телефонов – заказ грузотакси. Их, кстати сказать, здесь пишут интересно. Вместо первых трех цифр идет название оператора одной буквой – например, «Б», то есть «Билайн» – потом семь цифр. Дело в том, что у каждого мобильного оператора здесь только один цифровой код. Поэтому вместо первых трех цифр ставится его название. Такая вот местная особенность. Чего-то подобного я до этого не видел нигде.
Чем торгуют на улицах? Насколько я успел заметить – в основном одеждой, самой разной. Для детей, для беременных, платьями для невест. Народу здесь достаточно. Люди женятся, детей рожают, поэтому одежды нужно много.
Аборигены одеты по-разному, но в национальных костюмах нет никого. Правда, попадается много парней в спортивных костюмах. В России так давно уже не ходят.
В России!.. Я как-то уже привычно, автоматически сравниваю – там и здесь. Да, это не Россия, хотя и не Восток. Нечто самодостаточное, со своим уникальным колоритом, укладом и жизненными устоями. Не Восток, но и не Запад. Это Кавказ. Перекресток культур, миров и цивилизаций.
Я – проводник из того мира в этот. Харон, переправляющий людей из мира живых в царство мертвых
Здесь я ставлю ловчую сеть. Она не имеет никакого отношения к местной полиции, ФСБ, к людям и организациям, обеспечивающим проведение КТО, то есть контртеррористической операции. Точно так же мы, разведчики, действуем за границей.
Все дело в Грузии. Конечно, эта проблема не единственная, но с какого-то времени основная. Тамошний президент, недавно вернувшийся к власти, начал с удвоенной силой строить козни России. Он не остановился даже перед тем, чтобы пригласить (!!!) на территорию христианской Грузии исламских экстремистов, разрешил им создавать в горной части страны, граничащей с нами, лагеря подготовки террористов.
Меня смешит, когда грузинские аналитики в своих газетах спрашивают, есть ли в их стране «Аль-Каида». Да ладно вам, ребята, у вас и ИГИЛ давно есть!
Неужели вы забыли про Тархана Батирашвили? Если так, то я вам напомню.
Тархан Тимурович Батирашвили родился в 1986 году. Отец – грузин, христианин, мать – чеченка, мусульманка. Работал пастухом, был призван в грузинскую армию и в 2008 году участвовал в нападении на Южную Осетию.
Вскоре был уволен по состоянию здоровья, попал в тюрьму по уголовной статье. Там принял ислам.
В 2012 году досрочно освободился из мест заключения, выехал в Сирию и встал на джихад. Стал одним из лидеров ИГИЛ, «военным министром» этой террористической организации. Теперь его звали Абу Умар аш-Шишани.
Американцы предлагали пять миллионов долларов за информацию, которая помогла бы задержать или уничтожить этого человека. Четвертого марта 2016 года им повезло. Их самолеты ударили по позициям ИГИЛ около сирийского города Эш-Шаддад. Батирашвили получил тяжелые ранения и скончался.
Вся та шваль, погань и мразь, крепко получившая в Сирии, она, которая уцелела, ведь никуда не делась и к мирной жизни не вернулась. Эти ребята перешли границы. Одни осели в Турции, другие – в Иордании.
Немало их и в Грузии. Там они готовятся к переправке сюда, на Кавказ. Их обучают американские инструкторы.
А чтобы понять, что будет, если они здесь возьмут верх, надо побывать в Сирии. Посмотреть на Хомс, стертый с лица земли, на Алеппо, разбитый артиллерийским огнем.
Можно поговорить с беженцами в Ливане. Они зимой живут в курятнике и платят за него сто долларов в месяц. Эти бедолаги работают на фермеров за четыре бакса в день без кормежки.
Поезжайте туда, поговорите с людьми, посмотрите, во что все превратилось. Потом я выслушаю ваши рассуждения относительно Кавказа. Я много общался и с сирийскими мусульманами. Они благодарили нас, русских, за то, что мы их освободили.
Впрочем, сейчас речь о другом. Уж простите. Это у меня нервное.
Улица идет чуть вниз. Какие-то парни разгружают с мотороллера дрова и заносят их в кафе, в котором торгуют хот-догами и самсой.
Мне нужно чуть дальше. Магазин называется «Эмиль», там торгуют одеждой. Заведение так назвал отец в честь сына, убитого боевиками имарата «Кавказ» при обстоятельствах, не подлежащих разглашению.
Я осматриваюсь. В такой толчее трудно заметить слежку, но меня пока и искать-то не за что. Я еще ничего не сделал. На двери висит условный знак. Дескать, можно. Это просто плакатик. На нем написано по-русски: «У нас нет камер наблюдения, но воистину, Аллах видит все то, что вы совершаете». Это сигнал, что все в порядке, точка не провалена.
На самодельной витрине висят турецкие кожаные куртки, всякая прочая одежка.
Захожу. Хозяин пожилой, где-то лет шестидесяти, коротконогий, массивный, похожий на борца, лысый, раскладывает товар. На стене коврик. На нем арабской каллиграфией выведен символ веры: «Нет Бога кроме Аллаха». Несмотря на день, в помещении горит сорокаваттная лампочка в патроне без абажура.
– Ас саламу алейкум, Абу Эмиль. – Я использую условную фразу, называю хозяина не по имени, а так, как принято на Востоке. Абу Эмиль – отец Эмиля.
– Ва алейкум салам, уважаемый. Долгим ли был твой путь?
– Дорога возникает под шагами идущего, Абу Эмиль.
Хозяин торговой точки, переваливаясь, заходит за прилавок и достает тяжелую черную сумку, какую можно использовать и как рюкзак. Поколебавшись, внимательно на меня посмотрев, он снимает с рядов коричневую кожанку.
– На, примерь.
Примерочная – просто кусок помещения, отделенный занавеской. Там есть стул и зеркало, прислоненное к стене. Я сбрасываю на пол свою ветровку, ставлю на стул сумку и отдергиваю молнию.
